Геродот. История. Книга Шестая. Эрато

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49

50-59 60-69 70-79 80-89 90-99

100-109 110-119 120-129 130-140

100. Когда эретрийцы узнали, что персидский флот плывет против них, то

обратились за помощью к афинянам. Афиняне же не отказали в поддержке и

послали на помощь 4000 своих клерухов, владевших землей халкидских

гиппоботов89. Это решение эретрийцев, по-видимому, было вовсе неразумным:

ведь они призвали на помощь афинян, но согласия между ними не было. Одни

хотели покинуть город и бежать в горы на Эвбее, а другие в надежде на

личные выгоды от персов замышляли измену. Один влиятельный эретриец –

Эсхин, сын Нофона, осведомленный об этих замыслах, сообщил прибывшим

афинянам о положении дел; он просил афинян вернуться домой, чтобы не

погибнуть вместе с ними. Афиняне же послушались этого совета Эсхина.

101. Они переправились в Ороп и спаслись. Персы же пристали к берегу у

Тамин, Херей и Эгилии в Эретрийской области90. Овладев этими местечками,

персы тотчас же стали высаживать свою конницу и приготовились к битве.

Эретрийцы же решили не выходить из города и не вступать в бой. Они

заботились только о защите своего города, так как в конце концов приняли

решение не покидать его. Шесть дней шла жестокая схватка у стен города и с

обеих сторон пало много воинов. На седьмой же день Евфорб, сын Алкимаха, и

Филагр, сын Кинея,– два знатных эретрийских горожанина – предали город

персам. Персы вошли в город, разграбили и сожгли храм в возмездие за

сожженное святилище в Сардах, а жителей по повелению Дария обратили в

рабство.

102. После подчинения Эретрии персы простояли там несколько дней и затем

отплыли дальше к Аттике. Они загоняли афинян в теснины, полагая, что те

поступят так же, как эретрийцы. Наиболее удобным местом для действий

конницы в Аттике был Марафон, к тому же находившийся ближе всего к Эретрии.

Туда и вел их Гиппий, сын Писистрата.

103. Узнав об этом, афиняне также двинулись к Марафону. Во главе их войска

стояло десять стратегов91. Десятый был Мильтиад. Отец его Кимон, сын

Стесагора, был изгнан из Афин Писистратом, сыном Гиппократа. Во время

изгнания ему случилось победить в Олимпии [в состязании] с четверкой коней.

Одержав ату победу, Кимон получил такую же награду, что и его единоутробный

брат Мильтиад. На следующий раз Кимон опять победил в Олимпии на этих конях

и позволил провозгласить победителем Писистрата. Уступив победу Писистрату,

Кимон получил по уговору возможность вернуться в Афины. На этих же конях он

и в третий раз одержал победу в Олимпии. Затем, когда самого Писистрата уже

не было в живых, Кимон был умерщвлен сыновьями Писистрата92. Они приказали

наемным убийцам убить Кимона ночью из засады вблизи пританея. Погребен

Кимон перед городскими воротами за улицей под названием "Через Келу"93.

Напротив похоронили его коней, которые трижды одержали победу в Олимпии.

Такой подвиг совершили ранее только кони лаконца Евагра, а, кроме них,

больше ничьи. Старший сын Кимона Стесагор воспитывался тогда у своего дяди

Мильтиада на Херсонесе, а младший жил у Кимона в Афинах. Он был назван

Мильтиадом по имени основателя поселения на Херсонесе Мильтиада.

104. Итак, этот-то Мильтиад после возвращения из Херсонеса был тогда

стратегом афинян. Дважды ему удалось избежать смерти: первый раз финикияне

преследовали его до Имброса, во что бы то ни стало стараясь захватить и

доставить к царю. Затем, избежав преследования финикиян, он возвратился на

родину и чувствовал себя уже в безопасности. Тогда враги схватили его и

предали суду по обвинению в тирании на Херсонесе. Однако Мильтиаду удалось

оправдаться и от этих обвинений, и он по народному избранию был назначен

афинским стратегом.

105. Находясь еще в походе, стратеги прежде всего отправили в Спарту

глашатаем афинянина Фидиппида, который был скороходом и сделал себе из

этого даже ремесло. Как потом рассказывал и уверял афинян сам Фидиппид, на

горе Парфений94, что выше Тегеи, ему явился бог Пан. Бог окликнул Фидиппида

по имени и велел сказать афинянам, почему они так пренебрегают им, тогда

как он благосклонен к афинянам, часто прежде им помогал и впредь также

будет полезен. И действительно, афиняне, поверив истинности слов Фидиппида,

когда настали для них вновь лучшие времена, воздвигли святилище Пана у

подошвы акрополя95 и с тех пор ежегодно умилостивляют его жертвами и

устраивают бег с факелами.

106. Итак, посланный стратегами из Афин, этот Фидиппид (по дороге, как он

говорил, ему явился Пан) на второй день прибыл в Спарту. Там он предстал

перед властями и сказал вот что: "Лакедемоняне! Афиняне просят вас помочь

им и не допустить порабощения варварами древнейшего города в Элладе. Ведь

Эретрия уже несет ярмо рабства, и Эллада стала беднее одним знаменитым

городом". Так Фидиппид исполнил данное ему поручение; лакедемоняне же

решили помочь афинянам. Тотчас же они, однако, не могли этого сделать, не

желая нарушить закон. Это ведь был как раз девятый день первой половины

месяца, а в девятый день, говорили они, нельзя выступать в поход, если луна

будет неполной96.

107. Так вот, лакедемоняне ждали полнолуния, а Гиппий, сын Писистрата, тем

временем вел варваров к Марафону. В минувшую ночь Гиппий видел такой сон.

Ему приснилось, будто он спал со своей собственной матерью. Сон этот он

истолковал так, что он вернется в Афины, отвоюет себе власть и затем

окончит свои дни в старости на родной земле. Так он объяснил свое видение.

Тогда Гиппий велел переправить пленников из Эретрии, которых он вез с

собою, на остров стирейцев под названием Эгилия; кораблям же приказал

бросить якорь у Марафона, а после высадки расположил войско в боевом

порядке. Между тем на Гиппия напали чихание и приступ кашля сильнее

обычного. А так как у него, как у человека уже старого, большая часть зубов

шаталась, то один зуб от сильного кашля даже выпал. Зуб упал на песок, и

Гиппию стоило больших усилий его искать, но зуб не находился. Тогда Гиппий

со вздохом сказал своим спутникам: "Нет! Это не наша земля, и мы ее не

покорим, ту часть ее, принадлежавшую мне по праву, взял теперь мой зуб".

108. Гиппий полагал, что сон его таким образом исполнился. К афинянам же у

священной рощи Геракла97 подошли на помощь со всем своим ополчением

платейцы. Платейцы отдались под защиту афинян, и из-за них афиняне уже

испытали много бедствий. А искали защиты платейцы у афинян вот как. Сначала

они, теснимые фиванцами, обратились за помощью к Клеомену, сыну

Анаксандрида, который находился поблизости с лакедемонянами. Однако

лакедемоняне отказались, ответив так: "Мы живем слишком далеко, и вам наша

помощь бесполезна. Ведь вас успеют десять раз продать в рабство, пока весть

об этом дойдет до нас. Мы советуем вам стать под защиту афинян. Они – ваши

соседи и могут вас защитить". Этот совет лакедемоняне дали не столько из

расположения к платейцам, сколько желая вовлечь афинян в тягостные распри с

беотийцами. Платейцы же послушались их. И вот, когда афиняне приносили

жертвы 12 богам, платейцы сели на алтаре как умоляющие и отдали свой город

под покровительство афинян. Узнав об этом, фиванцы пошли войной на

платейцев; афиняне же выступили на помощь платейцам. Обе стороны уже были

готовы к бою, однако коринфяне не допустили кровопролития: они находились

как раз поблизости и с согласия обеих сторон установили пограничную линию и

уладили спор на таких условиях. Фиванцы должны оставить в покое беотийские

города, которые не желают примкнуть к Беотийскому союзу. После этого

решения коринфяне удалились. Беотийцы же напали на афинян, когда те

возвращались домой, но потерпели поражение. Тогда афиняне перешли границы,

установленные коринфянами для платейцев, и объявили реку Асоп и Гисии

границей Фиванской и Платейской областей98. Таким образом, платейцы

отдались под защиту афинян, а теперь прибыли на помощь к Марафону.

109. Между тем мнения афинских стратегов разделились: одни высказались

против битвы с мидийским войском, так как афиняне были слишком

малочисленны; другие же (в том числе Мильтиад), напротив, советовали

принять бой. Когда мнения так разошлись и верх стало брать худшее

предложение, Мильтиад обратился к одиннадцатому участнику голосования,

избранному афинянами по жребию полемархом99 (афиняне ведь издревле давали

полемарху равное право голоса со стратегами). Полемархом же был тогда

Каллимах из Афин. К нему-то и пришел Мильтиад и сказал вот что: "В твоих

руках, Каллимах, сделать афинян рабами или же, освободив их, воздвигнуть

себе памятник навеки, какого не воздвигали себе даже Гармодий и

Аристогитон. Ведь с тех пор как существуют Афины, никогда еще им не грозила

столь страшная опасность, как теперь. Если афиняне покорятся мидянам и

снова попадут под власть Гиппия, то участь их решена. Если же наш город

одолеет персов, то станет самым могущественным из эллинских городов. Как

это возможно и почему именно решение в твоей власти, я сейчас тебе объясню.

Мы – десять стратегов – разошлись во мнениях: одни советуют дать битву, а

другие – нет. Если мы теперь же не решимся на битву, то я опасаюсь, что

нахлынет великий раздор и так потрясет души афинян, что они подчинятся

мидянам. Если же мы сразимся с врагом, прежде чем у кого-либо [из афинян]

возникнет гнусный замысел [изменить], то мы одолеем, так как ведь

существует же божественная справедливость. Все это теперь в твоей власти и

зависит от тебя. Присоединись к моему совету, и твой родной город будет

свободен и станет самым могущественным городом в Элладе. А если ты станешь

на сторону противников битвы, тогда, конечно, мы погибли".

110. Этими словами Мильтиад привлек Каллимаха на свою сторону. Когда

полемарх присоединил свой голос в поддержку Мильтиада, то было окончательно

решено дать бой врагу. Потом стратеги, голосовавшие за битву, когда пришел

их черед быть главнокомандующими, уступили главное начальство Мильтиаду. А

тот хотя и принял главное начальство, но все еще не начинал сражения, пока

очередь командовать не дошла до него самого.

111. И вот, когда пришел по кругу черед командовать Мильтиаду, афиняне

выстроились в боевом порядке для битвы вот как: начальником правого крыла

был полемарх Каллимах (у афинян существовал тогда еще обычай полемарху быть

во главе правого крыла)100. За правым крылом во главе с Каллимахом

следовали [аттические] филы одна за другой, как они шли по счету.

Последними выстроились на левом крыле платейцы. Со времени этой битвы у

афинян вошло в обычай, чтобы в Панафинейский праздник, справляемый каждый

пятый год, при жертвоприношении афинский глашатай произносил молитву о

даровании благ платейцам и афинянам. В то время когда афиняне строились в

боевой порядок, на Марафонском поле случилось вот что: боевая линия эллинов

оказалась равной персидской, но при этом центр ее составлял только немного

рядов в глубину; здесь боевая линия была слабее всего, зато на обоих

крыльях воины стояли более плотно.

112. Окончив боевое построение, после того как выпали счастливые

предзнаменования, афиняне быстрым шагом по данному сигналу устремились на

варваров101. Расстояние же между обоими противниками было не меньше 8

стадий. При виде подходящих быстрым шагом врагов персы приготовились

отразить атаку. Поведение афинян персам казалось безумным и даже роковым,

так как врагов было немного и притом они устремлялись на персов бегом без

прикрытия конницы и лучников. Так думали варвары. Афиняне бросились на

врагов сомкнутыми рядами врукопашную и бились мужественно. Ведь они первыми

из всех эллинов, насколько мне известно, напали на врагов бегом и не

устрашились вида мидийского одеяния и воинов, одетых по-мидийски. До сих

пор даже ведь одно имя мидян приводило в страх эллинов.

113. Битва при Марафоне длилась долго. В центре боевой линии, где стояли

сами персы и саки102, одолевали варвары. Здесь победители прорвали ряды

афинян и стали преследовать их прямо в глубь страны. Однако на обоих

крыльях одерживали верх афиняне и платейцы. После победы афиняне не стали

преследовать обратившихся в бегство врагов, но, соединив оба крыла,

сражались с врагами, прорвавшими центр. И здесь также победили афиняне.

Затем они начали преследовать и рубить бегущих персов, пока не достигли

моря. Здесь они старались напасть на корабли и поджечь их.

114. В этой битве пал доблестно бившийся с врагом полемарх [Каллимах], а из

стратегов – Стесилай, сын Фрасила, потом Кинегир, сын Евфориона (ему

отрубили руку секирой, когда он ухватился за изогнутую часть корабельной

кормы). Затем погибло также много других знатных афинян.

115. Семь кораблей захватили таким образом афиняне. На остальных же варвары

снова вышли в море. Затем, захватив с собой оставленных на острове

пленников в Эретрии, персы стали огибать Суний, стремясь прибыть к Афинам

раньше афинского войска. Афиняне подозревали, что персы задумали этот

[маневр] по коварному наущению Алкмеонидов: говорили, что Алкмеониды,

условившись с персами, когда те уже были на кораблях, дали им сигнал щитом.

116. Пока персы огибали Суний103, афиняне со всех ног спешили на защиту

родного города и успели прибыть туда раньше варваров. И как они прибыли от

святилища Геракла в Марафоне, так теперь остановились и разбили стан у

другого Гераклова святилища, что в Киносарге. Варварский же флот появился и

стал против Фалера (тогда это была гавань афинян); затем, простояв на якоре

в открытом море выше Фалера, варвары отплыли назад в Азию.

117. В этой битве при Марафоне пало около 6400 варваров, афиняне же

потеряли 192 человека104. Таковы были потери обеих сторон. Случилось в этой

битве также удивительное происшествие. Один афинянин, по имени Эпизел, сын

Куфагора, доблестно сражавшийся в битве, лишился зрения, не будучи поражен

ни мечом, ни стрелой. С этого времени он ослеп и остался слепым на всю

остальную жизнь. Как я слышал, он сам рассказывал об этом приблизительно

вот что: предстал ему тяжело вооруженный воин огромного роста, борода

которого закрывала весь щит. Призрак этот прошел, однако, мимо него, но

поразил стоявшего с ним рядом воина. Так, говорили мне, рассказывал Эпизел.

118. Когда Датис на пути в Азию прибыл на Миконос, предстало ему

сновидение. Что это было за сновидение, об этом не говорят. А он приказал с

наступлением дня обыскать свои корабли. На одном финикийском корабле была

найдена позолоченная статуя Аполлона. Датис велел узнать, откуда она

похищена. Узнав, из какого святилища ее захватили, Датис отплыл на своем

корабле на Делос. Там он поставил статую в святилище, а делосцам, которые

тогда уже возвратились на свой остров, приказал отвезти ее в фиванский

Делий (город этот лежит на побережье против Халкиды)105. Затем, отдав эти

приказания, Датис снова отплыл. Делосцы же не отвезли эту статую на место,

и только двадцать лет спустя сами фиванцы по велению бога возвратили ее в

Делий.

119. По прибытии с флотом в Азию Датис и Артафрен привели пленных

эретрийцев в Сусы. Царь Дарий распалился на эретрийцев страшным гневом (еще

до их пленения) за то, что они первыми начали борьбу с персами. Увидев

теперь приведенных к нему эретрийцев в своей власти, царь не причинил им

никакого зла, но приказал поселить их в области Киссия в своем поместье по

имени Ардерикка. Ардерикка находится в 210 стадиях от Сус и в 40 стадиях от

известного колодца, откуда добывают три разнородных вещества: именно из

этого колодца вычерпывают асфальт, соль и масло следующим образом106.

Асфальт вычерпывают с помощью колодезного журавля, а вместо ведра

прицепляют к нему пол винного бурдюка. Погрузив бурдюк, зачерпывают им

жидкость и выливают в сосуд. Затем жидкость переливается в другой сосуд,

где она разлагается на три составные части. Асфальт и соль тотчас же

осаждаются. Масло же [...]107 Персы называют его "раданака", оно черного

цвета с неприятным запахом108. Здесь-то и поселил эретрийцев царь Дарий. В

этой местности они живут еще и до нашего времени и сохранили родной язык.

Такова была судьба эретрийцев.

120. После полнолуния прибыло в Афины 2000 лакедемонян. Они двигались так

быстро, стараясь прийти вовремя, что были уже на третий день по выступлении

из Спарты на Аттической земле. Несмотря на то что спартанцы опоздали к

сражению, они все же хотели посмотреть на павших мидян. Они прибыли в

Марафон, осмотрели поле битвы и затем, воздав хвалу афинянам за победу,

возвратились домой.

121. Меня удивляют и представляются совершенно невероятными толки о том,

будто Алкмеониды действительно вступили тогда в соглашение с персами и

подняли даже сигнальный щит персам, желая предать афинян под иго варваров и

Гиппия. Ведь они были такими же или еще большими ненавистниками тиранов,

как Каллий, сын Фениппа, отец Гиппоника. Этот Каллий, один из всех афинян,

осмелился после изгнания Писистрата из Афин купить объявленные через

глашатая к продаже имения тирана. И по всякому поводу Каллий проявлял свою

смертельную вражду к Писистрату109.

122. Этот-то Каллий заслуживает того, чтобы о нем часто вспоминали. Ведь,

как было уже сказано, он не только храбро защищал свободу родины, но

завоевал первую награду в Олимпии на беговой лошади, а на четверке –

вторую. На Пифийских играх он уже прежде получил награду и своей роскошью

прославился по всей Элладе. А затем, каким щедрым отцом он стал для своих

трех дочерей! Когда дочери достигли брачного возраста, он роскошно одарил

их и позволил каждой выбрать себе среди афинян мужа, какого она сама

хотела, и тому отдал ее.

123. Такую же великую ненависть, как он, питали к тиранам и Алкмеониды.

Поэтому-то я удивляюсь и не могу поверить клевете, будто они подняли

[персам] сигнальный щит. Ведь все время правления тиранов Алкмеониды

провели в изгнании, и их стараниями Писистратиды лишились власти. Поэтому,

я думаю, они были еще в гораздо большей степени освободителями Афин, чем

сами Гармодий и Аристогитон. Ведь умерщвление ими Гиппарха только

ожесточило оставшихся в живых Писистратидов, но не покончило с тиранией.

Алкмеониды же действительно освободили Афины, по крайней мере если верно,

что они склонили Пифию повелеть лакедемонянам, как я рассказал об этом

выше, освободить Афины.

124. Но, быть может, Алкмеониды предали свой родной город в раздражении на

народ афинский? Напротив, в Афинах не было знатнее и более уважаемых людей,

чем они, и потому даже невероятно, что они с такой целью могли поднять

[сигнальный] щит. Щит был тогда действительно поднят – этого нельзя

отрицать, потому что это правда. Но кто все-таки его поднял – я не могу

ничего больше об этом сказать.

125. Алкмеониды были в Афинах уже издревле знамениты. Со времен же Алкмеона

и Мегакла они достигли высокого почета. Алкмеон, сын Мегакла, оказал помощь

лидийцам, прибывшим из Сард от Креза к дельфийскому оракулу, и заботился о

них110. Услышав от своих послов к оракулу об услугах Алкмеона, Крез просил

его прибыть в Сарды. Когда Алкмеон приехал в Сарды111, царь дал ему в

подарок столько золота, сколько он мог сразу унести на себе. Алкмеон же

ухитрился еще умножить этот щедрый дар. Он облекся в длинный хитон, оставив

на нем глубокую пазуху. На ноги он надел самые большие сапоги, которые

только можно было найти. В таком одеянии Алкмеон вошел в сокровищницу, куда

его ввели. Бросившись там на кучу золотого песка, Алкмеон сначала набил в

сапоги сколько вошло золота. Потом наполнил золотом всю пазуху, густо

насыпал золотого песку в волосы на голове и еще набил в рот. Выходя из

сокровищницы, Алкмеон еле волочил ноги и был похож скорее на какое-то

другое существо, чем на человека. Рот его был полон, и вся одежда набита

золотом. При виде этого Крез не мог удержаться от смеха и не только оставил

все унесенное им золото, но еще и добавил не меньше. Так-то этот дом

чрезвычайно разбогател. Алкмеон же этот держал четверку лошадей и победил в

Олимпии, получив награду112.

126. Одним поколением позже Клисфен, тиран Сикионский, настолько возвысил

дом Алкмеонидов, что он стал еще более славен в Элладе. У Клисфена, сына

Аристонима, внука Мирона, правнука Андрея, была дочь по имени Агариста.

Дочь эту он пожелал отдать в жены тому из эллинов, кого он найдет самым

доблестным113. На Олимпийских играх Клисфен одержал победу с четверкой

коней и велел объявить через глашатая: кто среди эллинов считает себя

достойным быть зятем Клисфена, может на 60-й день или раньше прибыть в

Сикион (так как Клисфен решил отпраздновать свадьбу дочери в течение года,

начиная с 60-го дня). Тогда все эллины, которые гордились своими предками и

родным городом, отправились свататься в Сикион. Для развлечения гостей

Клисфен велел устроить конское ристалище и гимнастические состязания.

127. Из Италии прибыл Сминдирид, сын Гиппократа из Сибариса114, человек,

утопавший в роскоши (ведь Сибарис в то время достиг вершины процветания).

Из Сириса приехал Дамас, сын Амириса, по прозванию Мудрого. Это были женихи

из Италии. С побережья Ионийского залива приехал Амфимнест, сын Эпистрофа

из Эпидамна. Этот человек прибыл с побережья Ионийского залива. Из Этолии

приехал брат Титорма Малес, того Титорма, который был сильнейшим из всех

эллинов, но бежал от людей на окраину Этолийской земли. Из Пелопоннеса

прибыл Леокед, сын Фидона, тирана Аргоса, того самого Фидона, который ввел

в Пелопоннесе меры и вес115 и был самым дерзостным из всех эллинов: он

изгнал элейских судей на [Олимпийских] играх и сам руководил олимпийскими

состязаниями. Сын этого-то человека и прибыл [в Сикион], а также Амиант,

сын Ликурга, аркадец из Трапезунта, азанец Лафан из города Пея, сын

Евфориона, того Евфориона, который, по аркадскому сказанию, принял в своем

доме Диоскуров и с тех пор оказывал гостеприимство всем странникам. Затем –

элеец Ономаст, сын Агея. Эти женихи приехали из самого Пелопоннеса, а из

Афин прибыл Мегакл, сын Алкмеона, который посетил Креза, и другой жених –

Гиппоклид, сын Тисандра, самый богатый и красивый человек в Афинах. Из

Эретрии же, которая в то время процветала, приехал Лисаний (единственный

жених с Евбеи). Из Фессалии прибыл Диахторид – один из Скопадов из города

Краннона, и Алкон из земли молоссов. Столько явилось женихов.

128. Когда эти женихи прибыли к назначенному сроку, Клисфен сначала

справился у каждого из них о родном городе и его роде. Затем, удерживая

женихов у себя целый год, тиран испытывал их доблесть, образ мыслей,

уровень образования и характер. При этом он беседовал с каждым отдельно и

со всеми вместе. Для более молодых женихов он устраивал гимнастические

состязания, особенно же наблюдал их [поведение] на общих пирах. Во все

время пребывания женихов в Сикионе Клисфен поступал так и при этом роскошно

угощал их. Больше всех пришлись ему по сердцу женихи из Афин и среди них

особенно сын Тисандра Гиппоклид, которого он ценил не только за доблесть,

но и за исконное родство с Кипселидами в Коринфе.

129. Между тем наступил день свадебного пиршества, и Клисфен должен был

объявить, кого из женихов он выбрал. Тогда Клисфен принес в жертву 100

быков116 и пригласил на пир женихов и весь Сикион. После угощения женихи

начали состязаться в песнях и откровенно-шутливых рассказах. В разгаре

пиршества Гиппоклид, который всецело завоевал внимание остальных гостей,

велел флейтисту сыграть плясовой мотив. Когда тот заиграл, Гиппоклид

пустился в пляс и плясал в свое удовольствие. Клисфен же смотрел на всю эту

сцену мрачно и с неприязнью. Затем, немного отдохнув, Гиппоклид велел

внести стол. Когда стол внесли, Гиппоклид сначала начал исполнять на нем

лаконские плясовые коленца117, а затем и другие – аттические. Наконец,

упершись головой о стол [и подняв ноги вверх], он стал выделывать коленца

ногами. Уже при первом и втором танце Клисфен думал хотя и с ужасом, что

этот бесстыдный плясун может стать его зятем, но все же еще сдерживался, не

желая высказывать свое неудовольствие. Когда же он увидел, как тот

исполняет ногами пантомиму, то не мог уже молчать и вскричал: "О, сын

Тисандра, ты, право, проплясал свою свадьбу!". А Гиппоклид ответил ему:

"Что за дело до этого Гиппоклиду!". Отсюда пошла известная поговорка о

Гиппоклиде.

130. Клисфен между тем, водворив молчание, обратился к собравшимся с такими

словами: "Женихи моей дочери! Вы все мне любезны, и, если бы это только

было возможно, я всем вам угодил бы, не отдавая предпочтения одному

избраннику и не отвергая остальных. Но ведь дело идет только об одной

девушке, и потому нельзя исполнить желание всех. Тем из вас, кто получит

отказ, я даю по таланту серебра за то, что он удостоил меня чести

породниться со мной, посватавшись к моей дочери, и должен был так долго

пребывать на чужбине. А дочь мою Агаристу и отдаю в жены Мегаклу, сыну

Алкмеона, по законам афинян". Мегакл объявил о согласии обручиться с

Агаристой, и тогда Клисфен назначил срок свадьбы.

131. Вот каково было состязание женихов. Таким образом, слава Алкмеонидов

разнеслась по всей Элладе. От брака же Мегакла с Агаристой родился Клисфен,

который ввел филы и установил демократию в Афинах. Назван он был по имени

деда по матери, тирана Сикионского. Так вот, этот Клисфен и Гиппократ были

родными сыновьями Мегакла. А у Гиппократа был сын – другой Мегакл и дочь –

другая Агариста (названная по Агаристе, дочери Клисфена). Она вышла замуж

за Ксантиппа, сына Арифрона. Когда Агариста ожидала ребенка, то имела

видение, во сне: ей представилось, что она родит льва. Несколько дней

спустя она произвела на свет Перикла118.

132. Хотя Мильтиад и прежде был в почете у афинян, теперь же, после

поражения персов при Марафоне, приобрел еще больше влияния. Он потребовал у

афинян 70 кораблей, войско и деньги, не сказав, однако, на какую землю

собирается в поход. Мильтиад объявил только, что афиняне разбогатеют, если

последуют за ним, а он, по его словам, поведет их в такую землю, где они

легко добудут много золота. Так говорил Мильтиад, требуя корабли. Афиняне

же прельстились такими посулами и дали корабли Мильтиаду.

133. С этим-то флотом Мильтиад взял курс на Парос. Поводом для Похода он

выставил то, что паросцы первыми начали войну, отправив свои триеры вместе

с персами к Марафону. Это, конечно, был всего лишь предлог. На самом же

деле он ненавидел паросцев за то, что один паросец – Лисагор, сын Тисия,

оклеветал его перед персом Гидарном. Прибыв со своим флотом на Парос,

Мильтиад стал осаждать паросцев, которые вынуждены были укрыться за стенами

города. Затем через глашатая он потребовал от горожан 100 талантов и велел

объявить, что в случае отказа он не уйдет, пока не возьмет города. Однако

паросцы вовсе не собирались давать Мильтиаду денег, но изыскивали лишь

средства защиты своего города: для этого они в наиболее уязвимых местах по

ночам доводили стену до двойной высоты против прежнего.

134. До этих пор все эллины рассказывают об этих событиях одинаково. О

дальнейшем же сами паросцы передают вот что. Мильтиад не знал, что

предпринять. И вот явилась к нему женщина, родом с Пароса, по имени Тимо,

служка [при храме] подземных богинь119. Тимо допустили к Мильтиаду, и она

дала совет: если Мильтиад непременно желает взять Парос, то пусть поступит

так, как она велит. После этого Мильтиад пробрался к холму перед городом и

перескочил через ограду храма Деметры Фесмофоры120, так как дверей он

открыть не мог. Затем он вступил в святилище, чтобы там что-то (я не знаю

что) сделать: либо унести с собой запретное, либо совершить что-нибудь еще.

Однако уже у дверей святилища Мильтиада внезапно охватил страх, и он

поспеши тем же путем назад и, спрыгивая со стены, вывихнул себе бедро.

Другие, впрочем, утверждают, что он повредил себе только колено.

135. Так-то Мильтиад, почувствовав себя плохо, отплыл назад без сокровищ

для афинян и не завоевав Пароса: за 26 дней осады он успел только

опустошить остров. Когда же паросцы узнали, что служка [при храме]

подземных богинь Тимо указала путь Мильтиаду, они решили наказать ее. После

снятия осады они отправили в Дельфы послов. А послали они вопросить оракул:

казнить ли им служку богинь за то, что она открыла врагам способ захватить

родной город и показала Мильтиаду священные предметы, которые не подобает

лицезреть ни одному мужчине. Пифия же запретила наказывать, объявив, что

Тимо невиновна и призрак служки явился и склонил Мильтиада на путь бедствия

только потому, что судьба определила ему печальную кончину. Такой ответ

дала Пифия паросцам.

136. Афиняне же стали бранить Мильтиада по возвращении его с Пароса, и

прежде всего Ксантипп, сын Арифрона. Он обвинил Мильтиада перед народом за

обман афинян. Мильтиад хотя и присутствовал на суде, но сам не мог

защищаться, так как бедро у него было поражено воспаленьем. Он лежал на

ложе перед народным собранием, а друзья выступали в его защиту. Они

подробно говорили о Марафонской битве и о взятии Лемноса: Мильтиад захватил

Лемнос, отомстил пеласгам и передал остров афинянам. При голосовании народ

поддержал Мильтиада, отклонив смертную казнь, но признал виновным и наложил

пеню в 50 талантов121. После этого Мильтиад скончался от гнойного

воспаления бедра. А 50 талантов уплатил его сын Кимон.

137. Лемнос же Мильтиад, сын Кимона, завоевал вот каким образом122. Афиняне

изгнали пеласгов из Аттики – справедливо ли или несправедливо они поступили

– этого я не знаю, и могу лишь передать, что рассказывают другие. Именно,

Гекатей, сын Гегесандра, в своей истории утверждает, что афиняне поступили

несправедливо. Они ведь отдали свою собственную землю у подошвы Гиметта для

поселения пеласгам в награду за то, что те некогда возвели стену вокруг

акрополя123. Когда же афиняне увидели, что эта, прежде плохая и ничего не

стоящая земля теперь прекрасно возделана124, их охватила зависть и

стремление вновь овладеть этой землей. Так-то афиняне без всякой иной

причины изгнали пеласгов. Напротив, афиняне утверждают, что изгнали они

пеласгов с полным правом125. Ведь пеласги, жившие у подошвы Гиметта, оттуда

причиняли оскорбления афинянам. Дочери афинян постоянно ходили за водой к

источнику Эннеакрунос (ведь в те времена у афинян и прочих эллинов еще не

было рабов). Всякий раз, когда девушки приходили за водой, пеласги с

заносчивым пренебрежением оскорбляли их. Но этого им было еще мало. В конце

концов пеласги даже были пойманы на месте преступления, когда хотели

напасть на Афины. А насколько афиняне выказали себя благороднее пеласгов,

видно из того, что афиняне могли бы перебить их, когда разоблачили их

коварные замысли, но не пожелали этого, а приказали покинуть страну. Итак,

изгнанные пеласги переселились в другие земли, и в том числе на Лемнос126.

Таков рассказ Гекатея и таково предание афинян.

138. Жившие тогда на Лемносе пеласги хотели отомстить афинянам. Пеласги

хорошо знали, когда афиняне справляют празднества, и, снарядив 50-весельные

суда, устроили засаду афинским женщинам во время празднества Артемиды в

Бравроне. Похитив отсюда много женщин, они отплыли с ними на Лемнос и там

сделали их своими наложницами. Когда у этих женщин родилось много детей,

они стали учить младенцев аттическому языку и обычаям. Дети их не желали

даже общаться с детьми пеласгийских женщин, и если мальчик-пеласг бил

кого-нибудь из них, то все остальные сбегались на помощь и отстаивали

своих. Кроме того, они считали даже, что имеют право на власть над детьми

пеласгов и далеко превосходили их силой. Узнав об этом, пеласги стали

держать совет. На совете пеласги с тревогой спрашивали себя, что же в таком

случае станут делать эти мальчики, когда возмужают, если уж теперь они

решились защищать друг друга против детей законных жен и пытаются заставить

их подчиняться. Поэтому пеласги решили умертвить сыновей аттических женщин.

Так они и сделали, а вместе с детьми умертвили и матерей их. За это-то

преступление и за [другие], совершенные прежде женщинами, убившими своих

мужей, спутников Фоанта, все такие ужасные злодеяния в Элладе называют

лемносскими.

139. После убиения пеласгами своих детей и жен земля их вовсе перестала

плодоносить. Их женщины не были так плодовиты, как раньше. А также и скот.

Голод и бездетность заставили их, наконец, отправить послов в Дельфы и

просить об избавлении от этих бед. Пифия же повелела им дать удовлетворение

афинянам, какое те сами им присудят. Тогда пеласги прибыли в Афины и

объявили, что желают дать удовлетворение за причиненные обиды. Афиняне же

приготовили в пританее самое красивое ложе, какое у них было, и рядом

поставили стол, полный наилучших яств. Затем они потребовали от пеласгов

отдать им свою землю в таком же прекрасном состоянии. На это пеласги

ответили: "Когда корабль при северном ветре совершит за один день путь из

вашей страны в нашу, тогда и мы отдадим вам свою землю". Они знали, что это

невозможно, так как Аттика лежит гораздо южнее Лемноса. Вот что случилось

тогда.

140. А много лет спустя, когда афиняне владели уже Херсонесом на

Геллеспонте127, Мильтиад, сын Кимона, во время этесийских ветров, когда они

дуют беспрерывно, прибыл на корабле из Элеунта на Херсонесе на Лемнос и

приказал пеласгам покинуть остров128. При этом он напомнил им изречение

оракула, которое, как они думали, никогда не сбудется. Гефестиейцы

подчинились, а миринейцы не хотели допустить, чтобы Херсонес принадлежал

Аттике. Афиняне осаждали их город, пока они не сдались. Так-то афиняне во

главе с Мильтиадом овладели Лемносом.