Геродот. История. Книга Восьмая. Урания

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49

50-59 60-69 70-79 80-89 90-99

100-109 110-119 120-129 130-139 140-144

100. И эти огорчения и тревоги продолжали тяготить персов все время, пока

сам Ксеркс по возвращении не успокоил их. Мардоний же видел, как глубоко

Ксеркс опечален поражением, и подозревал, что царь замыслил отступление из

Афин. Сообразив, что ему, который убедил царя идти в поход на Элладу,

придется нести ответственность, Мардоний решил, что лучше еще раз попытать

счастья в битве, покорить Элладу или с честью пасть в борьбе за великое

дело. Впрочем, он больше надеялся на покорение Эллады. Итак, обдумав все

это, Мардоний обратился к царю с такими словами: "Владыка! Не печалься и не

принимай близко к сердцу эту беду! Ведь решительный бой предстоит нам не на

море с кораблями, а на суше с пехотой и конницей. Никто из этих людей,

считающих себя победителями, не осмелится сойти с кораблей и выступить

против тебя, а также никто из живущих здесь на материке. И те, кто восстал

против нас, понесли достойную кару. Если тебе угодно, мы тотчас же нападем

на Пелопоннес. Желаешь ли ты подождать – это также зависит от тебя. Только

не падай духом! Ведь эллинам нет никакого спасения: их постигнет кара за

нынешние и прежние деяния, и они станут твоими рабами. Лучше всего тебе

поступить так. А если ты решил сам уйти с войском, то на этот случай у меня

есть другой совет. Не делай, царь, персов посмешищем для эллинов. Ведь

персы еще вовсе не потерпели поражения, и ты не можешь сказать, что мы

где-либо оказались трусами. А если финикияне, египтяне, киприоты и

киликийцы проявили трусость, то в этом поражении персы вовсе неповинны. А

так как ты не можешь ни в чем упрекнуть персов, то послушайся меня. Если ты

действительно не желаешь здесь оставаться, то возвращайся на родину с

большей частью войска, а мне оставь 300 000 отборных воинов, чтобы я мог

сделать Элладу твоей рабыней".

101. Услышав эти слова, Ксеркс весьма обрадовался, думая, что уже избежал

гибели. Мардонию же сказал, что сначала будет держать совет, а затем

сообщит, какое решение принял. Затем Ксеркс стал совещаться со своими

персидскими советниками и решил призвать на совет также и Артемисию, так

как и раньше она, казалось, понимала, что следовало делать. Когда Артемисия

явилась, Ксеркс велел всем остальным – персидским советникам и копьеносцам

– удалиться и сказал ей вот что: "Мардоний советует мне остаться здесь и

напасть на Пелопоннес. Он говорит, что персы и сухопутное войско вовсе

неповинны в поражении и мечтают на деле доказать свою невиновность. Поэтому

он предлагает либо мне самому сделать это, либо он с 300 000 отборного

войска покорит мне Элладу, в то время как мне с остальным войском советует

возвратиться на родину. Ты дала мне перед битвой прекрасный совет, именно

отговаривала меня вступить в бой. Так посоветуй же мне и теперь, что

следует делать, чтобы добиться успеха".

102. Так он спрашивал, Артемисия отвечала вот что: "Царь! Трудно советнику

найти наилучший [совет], но в настоящем положении тебе следует, думаю я,

вернуться домой. Мардоний же, если желает и вызвался на это дело, пусть

остается с войском по его желанию. Если Мардоний действительно покорит ту

землю, которую обещает покорить, и выполнит свой замысел, то это, владыка,

будет и твоим подвигом, потому что совершили его твои слуги. Если же дело

пойдет иначе, чем думает Мардоний, то беда твоему дому вовсе невелика, так

как сам ты и твоя держава в Азии останутся в целости. И пока ты и твой дом

невредимы, эллины будут постоянно бороться за свою свободу. Случись с

Мардонием какая-нибудь беда, – это неважно, и даже если эллины одолеют его,

то и это не будет победой, так как они одолеют только твоего слугу. А ты,

предав пламени Афины (ради чего ты и пошел в поход), возвращайся домой".

103. Ксеркс обрадовался этому совету, ведь царица советовала как раз то, о

чем он и сам думал. Если бы теперь даже все мужчины и женщины советовали

ему остаться, он, как мне думается, не остался бы: такой страх напал на

царя. Итак, похвалив Артемисию, Ксеркс отослал своих сыновей с ней в

Эфес55. Ведь несколько его внебрачных сыновей было с ним в походе.

104. Вместе с этими сыновьями царь отправил и их воспитателя Гермотима

родом из Педас, самого главного из царских евнухов. Педасийцы же живут

севернее Галикарнасса. У этих педасийцев, по рассказам, случается иногда

нечто диковинное: всякий раз как жителям города или их соседям угрожает в

скором времени какая-нибудь беда, то у тамошней жрицы Афины вырастает

длинная борода. И это случалось у них уже дважды.

105. От этих-то педасийцев и происходил Гермотим. Он отомстил за нанесенную

ему обиду самой страшной местью, которую только я знаю. Гермотим был взят в

плен врагами и выставлен на продажу в рабство. Купил его хиосец Панионий,

который зарабатывал себе на жизнь постыднейшим ремеслом: он покупал

красивых мальчиков, оскоплял их, приводил в Сарды или в Эфес на рынок и там

перепродавал за большие деньги. У варваров же евнухи ценятся дороже, чем

неоскопленные люди, из-за их полной надежности во всех делах. Панионий

оскопил уже много других мальчиков, так как этим ремеслом он жил, и, между

прочим, и этого Гермотима. Впрочем, Гермотим не во всем был несчастлив: из

Сард вместе с прочими дарами он прибыл к царю и спустя некоторое время

достиг у Ксеркса наивысшего почета среди всех евнухов.

106. Когда царь с персидским войском выступил в поход на Афины и находился

в Сардах, Гермотим по какому-то делу отправился на побережье в Мисию, в

местность под названием Атарней, где живут хиосцы56. Там он встретил

Паниония. Гермотим узнал Паниония и долго ласково беседовал с ним,

перечислив сначала все блага, которыми ему обязан. Затем он обещал Панионию

сделать в благодарность много добра, если тот переселится с семьей в

Атарней. Панионий с радостью согласился на предложение Гермотима и привез

жену и детей к нему. Когда же Гермотим захватил в свои руки Паниония со

всей семьей, то сказал ему вот что: "О ты, добывающий себе пропитание самым

позорным ремеслом на свете! Какое зло я или кто-нибудь из моих предков

причинили тебе и твоим? За что ты превратил меня из мужчины в ничтожество?

Ты думаешь, конечно, что твое преступление осталось тогда сокрытым от

богов? Но боги по закону справедливости предали тебя за твои нечестивые

деяния в мои руки. Поэтому не упрекай меня за кару, которую я тебе

уготовлю". После этой злобной речи Гермотим велел привести четверых сыновей

Паниония и заставил его отрезать у них детородные члены. Панионий был

вынужден это исполнить. А после этого Гермотим принудил сыновей оскопить

своего отца. Так постигло Паниония мщение Гермотима.

107. Поручив Артемисии отвезти в Эфес его сыновей, Ксеркс призвал Мардония

и повелел ему выбрать каких угодно людей из своего войска и, если возможно,

осуществить свои замыслы. Так прошел этот день, а ночью военачальники по

царскому повелению начали отступление с кораблями из Фалера к Геллеспонту.

Каждый спешил как мог на защиту моста для прохода царя. Когда во время

плавания варвары были вблизи мыса Зостера, они приняли небольшие утесы на

материке, выступающие из воды, за неприятельские корабли и бежали от них в

разные стороны на далекое расстояние. Через некоторое время они заметили,

однако, что это не корабли, а утесы, и тогда снова собрались и продолжали

путь.

108. С наступлением дня эллины, видя, что сухопутное войско персов на том

же месте, подумали, что и флот также находится у Фалера. Они ожидали второй

морской битвы и готовились к отпору. Но лишь только эллины узнали об уходе

вражеских кораблей, они тотчас же решили пуститься в погоню за ними. Однако

они потеряли из виду флот Ксеркса, преследуя его до Андроса. Там, на

Андросе, эллины держали военный совет. Фемистокл был за то, чтобы

преследовать неприятеля и плыть между островами [Эгейского моря] прямо к

Геллеспонту, чтобы разрушить мост. Еврибиад же держался другого мнения,

говоря, что разрушение моста было бы величайшей бедой для Эллады. Ведь если

персидский царь будет отрезан и вынужден оставаться в Европе, то он,

конечно, не станет бездействовать. Сохраняя мир, он не добьется успеха, и

возвращение домой будет ему невозможно, так как войско его в конце концов

погибнет от голода. Перейди царь снова к нападению, может случиться, что он

покорит целую Элладу город за городом и народ за народом либо силой, либо

путем добровольной сдачи. А ежегодный урожай хлеба в Элладе всегда

пропитает царское войско. Впрочем, Еврибиад думает, что персидский царь

после поражения не намерен оставаться в Европе. Поэтому следует дать ему

возможность бежать, пока он не вернется в свою землю. А затем, по его

мнению, нужно напасть на царя уже в его собственной земле. Такого же мнения

держались и остальные пелопоннесские военачальники.

109. Когда Фемистокл понял, что ему не удастся убедить, по крайней мере,

большинство военачальников плыть к Геллеспонту, он обратился к афинянам с

такими словами (афиняне ведь особенно сильно досадовали на бегство врагов и

были готовы плыть к Геллеспонту даже одни, если остальные откажутся): "Мне

самому пришлось быть свидетелем подобных случаев и слышать еще гораздо

больше рассказов об этом: когда побежденных доводят до крайности, они снова

бросаются в бой и заглаживают прежнее поражение. Поэтому не станем

преследовать бегущего врага. Нам ведь неожиданно посчастливилось спасти

самих себя и Элладу, отразив столь страшные тучи врагов. Ведь этот подвиг

совершили не мы, а боги и герои, которые воспротивились тому, чтобы один

человек стал властителем Азии и Европы, так как он нечестивец и

беззаконник. Он ведь одинаково не щадил ни святилищ богов, ни человеческих

жилищ, предавая огню и низвергая статуи богов. И даже море повелел он

бичевать и наложить на него оковы. Мы же теперь добились успеха, и поэтому

нам лучше оставаться в Элладе и подумать о себе и своих домочадцах. Пусть

каждый восстановит свой дом и старательно возделывает свое поле, после того

как мы окончательно изгоним врага из нашей земли. А весной мы отплывем к

Геллеспонту и в Ионию". Так говорил Фемистокл, чтобы обеспечить себе

убежище у персидского царя на случай, если его постигнет какая-нибудь беда

в Афинах, что впоследствии и случилось57.

110. Фемистокл же этой речью хотел обмануть афинян, и они послушались его.

Ведь и прежде Фемистокла они считали человеком мудрым, а теперь он

действительно оказался умным и проницательным советником, и афиняне с

готовностью беспрекословно последовали его совету. После того как афиняне

поддались убеждению Фемистокла, тот немедленно отправил к царю корабль с

доверенными людьми (он был уверен, что они даже под пыткой не выдадут того,

что он поручил передать царю). Среди этих людей был опять его слуга Сикинн.

Когда посланные прибыли к берегам Аттики, то все прочие остались на корабле

и только Сикинн отправился в глубь страны к Ксерксу и сказал ему вот что:

"Послал меня Фемистокл, сын Неокла, военачальник афинян – самый доблестный

и мудрый человек среди союзников – сообщить тебе, что афинянин Фемистокл,

желая оказать тебе услугу, отговорил эллинов преследовать твои корабли и

разрушить мост на Геллеспонте. Отныне ты можешь совершенно спокойно

возвратиться домой". Передав это сообщение, посланцы вернулись назад.

111. Между тем эллины, отказавшись от дальнейшего преследования флота

варваров, решили не плыть к Геллеспонту для разрушения мостов. Они осадили

Андрос, желая захватить остров. Андрос был первым островом, от которого

Фемистокл потребовал денег58. Андросцы, однако, отказались выдать деньги.

Фемистокл велел тогда объявить андросцам, что афиняне прибыли с двумя

великими божествами – Убеждением и Принуждением, так что андросцам,

безусловно, придется заплатить деньги. Андросцы отвечали на это:

"Действительно, Афины, должно быть, велики и богаты, если с такими

благосклонными богами преуспевают в жизни. Что же до них, андросцев, то

они, напротив, до крайности бедны землей и к тому же два ни на что не

годных божества не покидают их острова, который стал даже их излюбленным

местопребыванием. Это именно – Бедность и Беспомощность. С этими-то

божествами андросцы не могут уплатить деньги: ведь могущество Афин никогда

не превзойдет их немощи". Так они отвечали и, не заплатив денег,

подверглись осаде.

112. А Фемистокл в своей ненасытной алчности посылал и на другие острова

тех же самых вестников, которых раньше отправлял к царю. Вестники требовали

денег, угрожая в случае отказа, что Фемистокл явится с эллинским флотом и

осадой возьмет их город. Такими угрозами Фемистокл заставил каристян и

паросцев выплатить огромные суммы денег. Жители этих островов, услышав, что

Андрос осажден за приверженность к персам и что Фемистокл имеет решающее

слово среди эллинских военачальников, устрашились и послали деньги.

Заплатили ли деньги и другие острова, я не могу сказать, но думаю, впрочем,

что Карист и Парос не были единственными. Все же каристийцы этим вовсе не

избежали беды, тогда как паросцам, подкупив Фемистокла, удалось спастись от

нападения. Так Фемистокл, стоя на якоре у Андроса, собирал деньги с

островов тайно от прочих военачальников59.

113. Ксеркс же подождал в Аттике еще несколько дней после морской битвы и

затем выступил с войском прежним путем в Беотию. Мардоний решил

сопровождать царя, и время года, кроме того, казалось не подходящим для

военных действий. Он считал, что благоразумнее зимовать в Фессалии и потом

весной напасть на Пелопоннес. По прибытии в Фессалию Мардоний отобрал,

прежде всего, для себя персидских воинов, так называемых бессмертных

(однако без их предводителя Гидарна, который не пожелал оставить царя).

Затем [он выбрал] из прочих персов латников и тысячу конников, далее – еще

мидян, саков, бактрийцев и индийцев, пехотинцев и конников60. [Воинов] этих

народностей он взял целиком, из числа же прочих союзников он выбрал лишь

немногих, статность которых ему нравилась, или же известных своей

храбростью. Самой многочисленной народностью в его войске были персы,

носившие ожерелья и запястья. Затем шли мидяне, уступавшие персам не

численностью, а телесной силой. Таким образом, всех воинов вместе с

конниками было у Мардония 300 000 человек.

114. В то время когда Мардоний отбирал свое войско и Ксеркс находился в

Фессалии, из Дельф пришло лакедемонянам изречение оракула, [гласившее]: они

должны требовать от Ксеркса удовлетворение за убийство Леонида и

удовольствоваться тем, что царь предложит. Спартанцы немедленно отправили

[к Ксерксу] глашатая, который застал еще все войско в Фессалии. Представ

пред очи Ксеркса, глашатай сказал: "Царь мидян. Лакедемоняне и Гераклиды

спартанские требуют от тебя удовлетворения за убийство, так как ты умертвил

их царя, который хотел защитить Элладу". Ксеркс засмеялся [в ответ] и долго

хранил молчание. Затем указал на Мардония, который как раз стоял

неподалеку, и сказал: "Пусть вот этот Мардоний даст им удовлетворение,

какого они заслуживают". Глашатай же, получив такой ответ, возвратился

назад.

115. А Ксеркс, оставив Мардония в Фессалии, поспешно двинулся к Геллеспонту

и прибыл к месту переправы за 45 дней. Царь привел с собой, можно сказать,

почти что жалкие остатки войска. Куда бы только и к какому народу персы ни

приходили, всюду они добывали себе хлеб грабежом. Если же не находили

хлеба, то поедали траву на земле, обдирали кору деревьев и обрывали в пищу

древесную листву как садовых, так и дикорастущих деревьев, не оставляя

ничего. К этому их побуждал голод. Кроме того, в пути войско поразили чума

и кровавый понос, которые губили воинов. Больных приходилось оставлять,

поручив питание и уход за ними городам, через которые царь проходил. Одних

пришлось оставить в Фессалии, других в Сирисе, что в Пеонии, и в Македонии.

Там Ксеркс оставил и священную колесницу Зевса, когда шел в поход на

Элладу. При возвращении он не взял колесницу с собой, потому что пеоны

отдали ее фракийцам. Когда Ксеркс потребовал возвращения колесницы, пеоны

ответили, что фракийцы, живущие наверху у истоков Стримона, похитили

пасущихся на лугу кобылиц [и колесницу]61.

116. Там царь бисальтов из Крестонийской земли, фракиец, совершил

чудовищный поступок. Он объявил, что и сам не станет добровольно рабом

Ксеркса (и бежал на вершину горы Родопы), и сыновьям запретил идти в поход

на Элладу. А те пренебрегли отцовским запретом (или же ими овладело

страстное желание увидеть войну) и выступили в поход вместе с царем. Когда

же все они (а их было шестеро) вернулись невредимыми, то отец в наказание

велел выколоть им глаза.

117. Такое возмездие они получили. А персы, покинув Фракию, прибыли к

проливу и постепенно переправились на кораблях в Абидос. Однако наведенных

мостов персы уже не нашли, так как они были разрушены бурей. Там персы

задержались, и так как пищи теперь было больше, чем в пути, то, не соблюдая

меры, набрасывались на еду и от того, а также от перемены воды многие воины

из уцелевшего войска погибали. Остатки же войска во главе с Ксерксом

благополучно прибыли в Сарды.

118. Впрочем, существует еще другой вот какой рассказ об отступлении

Ксеркса из Афин. Когда царь прибыл в Эион на Стримоне, то, как говорят,

отсюда остальную часть пути проделал уже не по суше. Он поручил Гидарну

отвести войско к Геллеспонту, а сам на финикийском корабле отплыл в Азию.

Во время плавания на царский корабль обрушился бурный стримонский ветер,

[высоко] вздымающий волны. По рассказам, когда буря стала все усиливаться,

царя объял страх (корабль был переполнен, так как на палубе находилось

много персов из Ксерксовой свиты). Ксеркс закричал кормчему, спрашивая,

есть ли надежда на спасение. Кормчий отвечал: "Владыка! Нет спасения, если

мы не избавимся от большинства людей на корабле". Услышав эти слова,

Ксеркс, как говорят, сказал: "Персы! Теперь вы можете показать свою любовь

к царю! От вас зависит мое спасение!". Так он сказал, а персы пали к его

ногам и затем стали бросаться в море. Тогда облегченный корабль

благополучно прибыл в Азию. А Ксеркс, лишь только сошел на берег, говорят,

сделал вот что. Он пожаловал кормчему золотой венец за спасение царской

жизни и велел отрубить голову за то, что тот погубил столь много персов.

119. Впрочем, этот второй рассказ о возвращении Ксеркса, мне думается,

вообще не заслуживает доверия, в особенности в той его части, где речь идет

о гибели персов. Ведь если кормчий действительно обратился к Ксерксу с

такими словами, то не найдется из тысяч людей ни одного, кто стал бы

противоречить моему утверждению, что царь не мог бы поступить так. Скорее

он послал бы людей с палубы в трюм [на скамьи гребцов] (тем более что это

были знатнейшие персы), а из гребцов-финикиян, вероятно, еще больше, чем

персов, велел бы выкинуть за борт. Нет, царь возвратился в Азию, как

сказано выше, сухим путем вместе с остальным войском.

120. В доказательство можно привести вот какое важное свидетельство. Ведь,

несомненно, на обратном пути Ксеркс посетил Абдеры, заключил с абдеритами

соглашение о дружбе и пожаловал им золотую "акинаку" и шитую золотом тиару.

И сами абдериты передают (чему я не верю), что Ксеркс со времени бегства из

Афин здесь впервые развязал свой пояс, чувствуя себя в безопасности. Абдеры

же лежат ближе к Геллеспонту, чем Стримон и Эион, где Ксеркс, как говорят,

сел на корабль.

121. Между тем эллины, не будучи в состоянии взять Андрос, обратились

против Кариста. Они опустошили землю каристян и затем возвратились на

Саламин. Прежде всего, они посвятили богам "початки" добычи, в том числе

три финикийские триеры. Одну послали на Истм, где ее можно видеть и поныне,

вторую – на Суний, а третью оставили на Саламине и посвятили Эанту62. Затем

разделили добычу между собою и отборную часть отослали в Дельфы. Из этой

части [добычи] была сделана статуя человека, высотой в 12 локтей, с

корабельным носом в руке (она стоит там же, где и золотая статуя Александра

из Македонии)63.

122. При отсылке даров в Дельфы эллины сообща вопросили бога: достаточно ли

он получил даров и доволен ли ими. А бог отвечал, что от других эллинов он

получил довольно, но не от эгинцев. Он требует от эгинцев часть награды за

доблесть в битве при Саламине. Узнав об этом, эгинцы посвятили богу три

золотые звезды, которые водружены на медной мачте и стоят в углу святилища

рядом с сосудом для смешения вина – даром Креза64.

123. После раздела добычи эллины отплыли на Истм, чтобы вручить там награду

за доблесть тому эллину, который в эту войну совершил самый выдающийся

подвиг. Прибыв на Истм, военачальники получили у алтаря Посейдона вотивные

камешки, чтобы избрать того, кто получит первую и вторую награду. Тогда

каждый из них положил камешки себе, считая себя самым доблестным. Вторую же

награду большинство присудило Фемистоклу. Итак, каждый военачальник получил

по одному голосу, Фемистокл же далеко превзошел всех по числу голосов,

поданных за вторую награду.

124. Из зависти эллины не пожелали присудить [Фемистоклу первую награду] и,

не приняв никакого решения, возвратились каждый к себе домой. Впрочем,

слава Фемистокла как мужа, безусловно, умнейшего из эллинов, прогремела по

всей Элладе. Но так как сражавшиеся вместе с ним при Саламине не признали

Фемистокла победителем и не почтили его, то он вскоре после этого

отправился в Лакедемон, чтобы получить там почести. Лакедемоняне приняли

его достойно и с великими почестями. Правда, награду за доблесть (венок из

оливковых ветвей) они дали Еврибиаду, а самому Фемистоклу – награду за

мудрость и проницательность – также оливковый венок. Они подарили ему также

колесницу, самую прекрасную в Спарте. Осыпав Фемистокла похвалами, они при

отъезде дали ему свиту из 300 отборных спартанцев, называемых

"всадниками"65, которые провожали гостя до тегейской границы. Фемистокл

был, насколько мы знаем, единственным человеком, которому спартанцы дали

такую свиту.

125. По возвращении же Фемистокла из Лакедемона в Афины там некто Тимодем

из Афидн, враг Фемистокла (впрочем, не из числа людей выдающихся),

совершенно вне себя от зависти поносил Фемистокла. Тимодем ставил в упрек

Фемистоклу поездку в Лакедемон, говоря, что дарами лакедемонян тот обязан

только Афинам, но не себе. Когда Тимодем продолжал без конца повторять свои

упреки и брань, Фемистокл сказал: "Будь я бельбинитом, спартанцы не оказали

бы мне столь высоких почестей, но тебя, человече, они не почтили бы, хотя

бы ты и был афинянином". Таковы были события в Элладе.

126. Артабаз же, сын Фарнака, влиятельный у персов и раньше человек (после

Платейской битвы влияние его еще более возросло), провожал царя с 6000 (из

войска, которое отобрал себе Мардоний) до пролива. Когда царь переправился

в Азию, Артабаз возвратился назад. Прибыв в Паллену, он, так как Мардоний

зимовал в Фессалии и Македонии и вовсе не побуждал его присоединиться к

остальному войску, не желал упустить случая продать в рабство отпавших от

царя потидейцев. Действительно, потидейцы, когда царь с войском прошел мимо

них, а персидский флот бежал из Саламина, открыто отпали от варваров. Так

же поступили и другие города Паллены.

127. Тогда Артабаз начал осаду Потидеи. Подозревая также, что и олинфяне

восстали против царя, он осадил и олинфян. Олинфом же владели боттиеи,

изгнанные с побережья Фермейского залива македонянами. Когда Артабаз

завладел, наконец, городом, он велел вывести жителей к озеру и умертвить, а

город передал под надзор торонейца Критобула и халкидийцев. Так Олинф попал

в руки халкидийцев.

128. Захватив Олинф, Артабаз обратился со всеми силами против Потидеи. Во

время ревностной осады города военачальник скионян Тимоксейн договорился с

ним предать [город]. Каким образом начались переговоры об измене, я не могу

сказать (об этом у меня нет сведений). Конец же был вот какой. Всякий раз

когда Тимоксейн писал записку, желая отослать Артабазу, или Артабаз

Тимоксейну, то письмо прикреплялось к зарубкам на нижнем конце стрелы (так,

чтобы она была покрыта перьями), и затем стрелу пускали в условленное

место. Однако замысел Тимоксейна предать Потидею открылся. Именно Артабаз,

выпустив стрелу в условленное место, промахнулся и поразил в плечо

какого-то потидейца. Около раненого собралась толпа народа, как это часто

бывает на войне. Люди тотчас вынули из раны стрелу и, заметив записку,

отнесли ее военачальникам (в городе находились военачальники

вспомогательных отрядов союзных городов Паллены). Те прочитали записку и

открыли изменника. Однако было решено не клеймить Тимоксейна как изменника

ради города скионян, чтобы в будущем скионян вечно не звали предателями.

Так-то было открыто предательство.

129. Артабаз уже три месяца осаждал город, когда на море наступил сильный и

продолжительный отлив. Варвары увидели, что море превратилось [в этом

месте] в болото и двинулись вдоль берега в Паллену. Они прошли уже 2/5

расстояния по болоту (а осталось им пройти еще 3/5 до Паллены), как

внезапно начался столь сильный прилив на море, какого еще, по словам

местных жителей, никогда не бывало, хотя высокая вода стоит нередко. Те из

персов, кто не умел плавать, погибли, а умевших плавать перебили потидейцы,

подплывая к ним на лодках. Причиной этого прилива, наводнения и беды,

постигшей персов, потидейцы считают вот что: именно персы, которых постигла

гибель в море, и осквернили святилище и статую Посейдона в предместье

города. В этом, мне думается, они правы. Уцелевших воинов Артабаз отвел в

Фессалию и Македонию. Вот что случилось с теми, кто сопровождал царя.

130. Уцелевшие корабли Ксеркса между тем после бегства из Саламина прибыли

в Азию и переправили царя и войско из Херсонеса в Абидос. Затем флот

остановился на зимовку в Киме. Когда же засияла весна, корабли тотчас

поплыли на Самос, где часть кораблей уже провела зиму. Большинство воинов

на кораблях состояло теперь из персов и мидян. Военачальники их были

Мардонт, сын Багея, и Артаинт, сын Артахея. Вместе с ними начальником был

также Ифамитра, племянник Артаинта, которого тот сам выбрал себе

помощником. После тяжкого поражения варвары уже не осмеливались идти дальше

на запад, к чему, впрочем, никто их и не принуждал. Они стояли у Самоса на

страже на случай восстания в Ионии. Вместе с ионийскими кораблями флот

варваров насчитывал 300 кораблей. Впрочем, они вовсе не ожидали, что эллины

придут в Ионию, но, как они полагали, удовлетворятся защитой своей земли.

Так варвары решили потому, что эллины не преследовали бегущих из Саламина

кораблей, но сами были рады возвратиться домой. На море они в душе считали

себя, правда, побежденными, но ожидали, что уж на суше Мардоний одержит

решительную победу. Стоя у Самоса, персы держали совет, могут ли они

нанести врагу вред, и вместе с тем с нетерпением ожидали, какой оборот

примут дела у Мардония.

131. Наступление весны66 и пребывание Мардония в Фессалии побудило эллинов

к действию. Сухопутное войско их еще не успело собраться, а флот в числе

110 кораблей прибыл на Эгину. Военачальником и навархом был Левтихид, сын

Менара, внук Гегесилая, правнук Гиппократида, потомок Левтихида, Анаксилая,

Архидама, Анаксандрида, Феопомпа, Никандра, Харилая, Евнома, Полидекта,

Притания, Еврифонта, Прокла, Аристодема, Аристомаха, Клеодея, Гилла и

Геракла. Он принадлежал, таким образом, к другой ветви царского дома. Все

названные предки Левтихида, кроме последних семи, были царями Спарты. Во

главе афинян же стоял Ксантипп, сын Арифрона.

132. Когда все корабли пришли на Эгину, в стан эллинов явились вестники

ионян, которые успели уже побывать в Спарте, и просили лакедемонян

освободить Ионию. В числе этих вестников был и Геродот, сын Басилида. Они

вступили в заговор (сначала их было семеро) и замыслили умертвить

Страттиса, хиосского тирана67. Однако замысел их был раскрыт, так как их

выдал один из соучастников. Остальные же шестеро тайно бежали из Хиоса и

прибыли сначала в Спарту, а потом на Эгину, чтобы просить эллинов плыть в

Ионию. Им удалось (и то с трудом) уговорить эллинов отвести их только до

Делоса. Ведь дальнейшее плавание казалось эллинам слишком опасным: они не

знали тех стран и всюду подозревали присутствие врагов. А до Самоса, по их

представлениям, было так же далеко, как до Геракловых Столпов. Вышло так,

что ни варвары из страха не осмеливались плыть за Самос на запад, ни

эллины, несмотря на просьбы хиосцев,– за Делос на восток. Таким образом,

взаимный страх охранял области, лежавшие между врагами.

133. Итак, эллины отплыли на Делос. Мардоний же в это время еще зимовал в

Фессалии. Оттуда Мардоний отправил к местным прорицалищам некоего человека

родом из Европа, по имени Мис, и приказал ему всюду, где только был доступ

варварам, обращаться с вопросами к оракулам. Какие именно вопросы Мардоний

пожелал задать оракулам, я не могу сказать, так как об этом мне ничего не

рассказывали. Впрочем, я полагаю, что эти вопросы относились к современному

положению дел и ни к чему другому.

134. Этот Мис, по-видимому, прибыл в Лебадию и, подкупив там одного из

местных жителей, проник в пещеру Трофония. Затем он посетил оракул в Абах,

что в Фокиде, и пришел также в Фивы. Сначала он вопросил Аполлона Исмения

(там, как и в Олимпии, получают прорицания, [сжигая] внутренности жертв), а

потом с помощью какого-то чужеземца (не фиванца), соблазненного деньгами,

лег спать в святилище Амфиарая. Ведь ни одному фиванцу вообще не

дозволяется там вопрошать оракул; и вот по какой причине. Амфиарай повелел

им некогда в изречении оракула выбирать одно из двух: хотят ли они иметь

его прорицателем или же союзником. Фиванцы же выбрали Амфиарая союзником.

Поэтому-то ни одному фиванцу не дозволяется там ложиться спать.

135. Самым удивительным же представляется мне вот какой рассказ фиванцев.

Именно, Мис из Европа, обойдя все прорицалища, прибыл в святилище Аполлона

Птойского. Храм этот называется Птойским, а принадлежит фиванцам и

расположен за Копаидским озером у подошвы горы в непосредственной близости

от города Акрефии. Когда этот человек по имени Мис пришел в храм в

сопровождении трех выбранных общиной людей для записи прорицаний, как вдруг

главный жрец изрек оракул, но на каком-то варварском языке. Фиванские

провожатые пришли в изумление, услышав варварскую речь вместо эллинской, и

не знали, как им поступить. А Мис из Европа выхватил у них принесенную

дощечку для записи и стал записывать на ней слова прорицателя. Он сказал,

что прорицатель говорил на карийском языке. Записав изречение, Мис

возвратился в Фессалию.

136. Прочитав изречение оракулов, Мардоний отправил послом в Афины

Александра из Македонии, сына Аминты. Александра он выбрал, во-первых,

потому, что тот был в родстве с персами: сестра Александра Гигея, дочь

Аминты, была супругой перса Бубара; их сын Аминта, носивший имя деда, жил в

Азии. Царь поставил его наместником большого фригийского города Алабанды.

Затем Мардоний знал о том, что Александр был гостеприимцем афинян и имел

[почетное звание] благодетеля города. Так он рассчитывал, скорее всего,

привлечь на свою сторону афинян, которые, как он слышал, были

многочисленным и храбрым народом и к тому же являлись главными виновниками

морского поражения персов. Если бы афиняне вступили с ним в союз, то он

смог бы легко, как твердо надеялся, достичь господства на море, что,

конечно, и случилось бы. А так как на суше Мардоний чувствовал себя гораздо

сильнее эллинов, то рассчитывал на полную победу над эллинами. Быть может,

к такому шагу его побудили также изречения оракулов, которые давали совет

заключить союз "с афинянином", так что по их указанию он отправил [посланца

к афинянам].

137. Предком этого Александра в седьмом колене был Пердикка, который вот

каким образом завладел престолом в Македонии. Из Аргоса бежали в

Иллирийскую землю трое братьев – потомки Темена: Гаван, Аероп и Пердикка.

Из Иллирии, перевалив через горы, братья прибыли в Верхнюю Македонию, в

город Лебею. Там они поступили за плату на службу к царю. Старший сторожил

коней, второй пас коров, а младший Пердикка ухаживал за мелким скотом. А

супруга царя сама варила им пищу (ведь в стародавние времена даже царицы,

не только простой народ, жили бедно). Всякий раз как царица выпекала хлеб

для мальчика (поденщика Пердикки), то из теста выходило в два раза больше

хлеба, чем обычно. Так как это странное явление постоянно повторялось, то

царица рассказала, наконец, своему мужу. А тот, услышав слова царицы, сразу

же подумал, что это – божественное знамение и предвещает нечто великое.

Затем царь призвал к себе поденщиков и приказал им покинуть страну. А те

отвечали, что сначала получат заработанную ими плату, а потом уйдут.

Услышав о плате, царь в своем ослеплении божеством воскликнул: "Вот вам

заслуженная плата!". При этом он указал на солнце, лучи которого проникали

в дом через дымовое отверстие в крыше. Гаван и Аероп – старшие братья –

стояли пораженные, услышав эти царские слова. А мальчик сказал: "Мы

принимаем, царь, твое даяние", и очертил ножом, который носил с собой, на

полу дома солнечное пятно. Затем он трижды зачерпнул себе за пазуху

солнечного света из очерченного круга и удалился вместе с братьями.

138. Так поденщики ушли, а один из советников растолковал царю, что

означает поступок мальчика и что он, самый младший, думал, принимая дар.

Тогда царь распалился гневом и послал в погоню всадников, чтобы умертвить

братьев. Есть в той стране река, которой потомки этих братьев из Аргоса еще

и поныне приносят жертву, как их спасительнице. Река эта, после того как ее

перешли Темениды, так сильно разлилась, что всадники не смогли ее перейти.

Братья же прибыли в другую часть Македонии и поселились поблизости от так

называемых Садов Мидаса, сына Гордия68. В этих садах растут дикие розы с 60

лепестками. Запах их гораздо сильнее запаха прочих роз. По македонскому

сказанию, в этих-то садах был пойман Силен. За ними высится гора под

названием Бермий, вершина которой недоступна из-за снега и холода. Братья

завладели этой местностью и отсюда покорили остальную Македонию.

139. От этого-то Пердикки и происходил Александр. Вот его предки: Александр

был сыном Аминты, Аминта – сыном Алкета; отец Алкета был Аероп, сын

Филиппа. Филиппов же отец был Аргей, внук Пердикки, который завладел

македонским престолом. Такова родословная Александра, сына Аминты69.

140. Прибыв в Афины посланцем Мардония, Александр сказал так: "Афиняне!

Мардоний велел сказать вам: "Пришла ко мне весть от царя, гласящая: я дарую

прощение афинянам за все причиненные мне обиды. Теперь, Мардоний, поступай

так: отдай им не только их собственную землю, но пусть они, кроме того,

возьмут еще сколько захотят земли и останутся свободными и независимыми.

Все святилища их, которые я предал огню (если они захотят помириться со

мной), восстанови. Этому царскому повелению я, Мардоний, должен

повиноваться, если только вы не станете препятствовать. И я спрашиваю вас:

почему вы с такой неистовой яростью начали войну с царем? Ведь вам никогда

царя не одолеть и вы не будете в состоянии вечно ему противиться. Вам,

конечно, известно, сколь велико войско Ксеркса и какие подвиги оно

совершило. Вы слышали также, какая военная сила теперь у меня. Поэтому даже

если бы вы меня и одолели (на что вы вовсе, как люди разумные, не можете

рассчитывать), то явится вместо моего войска другое, гораздо более

многочисленное. К чему вам равняться с царем и терять свою землю, к чему

постоянно подвергать опасности свое существование? Примиритесь с ним! Ведь

теперь у вас есть прекрасная возможность примирения, так как царь желает

мира. Заключите с ним союз без коварства и обмана и будьте свободны!". Это

передать вам, афиняне, поручил мне Мардоний. Что до меня, то я не буду

говорить о моем к вам расположении, так как впервые вы об этом узнали не

сегодня, но прошу вас – послушайтесь Мардония! Я представляю себе ясно, что

вы не сможете вечно воевать с Ксерксом. Ведь если бы я видел, что вы в

состоянии вести бесконечную войну, то, конечно, я никогда бы не явился к

вам с таким предложением. Ведь мощь у царя превышает человеческую, и рука у

него загребущая. Итак, если теперь вы не согласны на предложение, сулящее

столь великую выгоду, то я страшусь за вас. Вы ближе всех ваших союзников

живете к военной дороге и должны всегда одни расплачиваться за всех, так

как ваша страна лежит в середине, как поле битвы между двумя противниками.

Поэтому послушайтесь меня! Ведь вы должны высоко ценить, что великий царь

только вас одних среди эллинов желает иметь друзьями, простив все

причиненные вами обиды"70.

141. Так сказал Александр. А лакедемоняне проведали о прибытии в Афины

Александра, чтобы склонить афинян к соглашению с персидским царем. Они

вспомнили предсказание оракула о том, что их вместе с остальными дорийцами

изгонят из Пелопоннеса мидяне и афиняне71. Поэтому лакедемоняне, сильно

опасаясь, как бы афиняне действительно не сговорились с персами, решили

тотчас же отправить послов [в Афины]. Вышло так, что лакедемоняне попали на

прием послов [в афинском народном собрании]. Ведь афиняне выжидали,

затягивая переговоры, так как прекрасно знали, что в Лакедемоне прослышат о

прибытии посла от персидского царя для переговоров о мире и затем

немедленно отправят своих послов в Афины. А потому афиняне нарочно ожидали,

желая показать лакедемонянам свое истинное настроение.

142. Когда кончил свою речь Александр, взяли слово спартанские послы:

"Послали нас лакедемоняне просить вас не изменять делу эллинов и не

принимать предложения царя. Ведь это было бы недобросовестно и не к чести

никакому эллинскому народу, а вам – менее всего – и по многим причинам.

Ведь вы как раз против нашей воли раздули пламя этой войны, и сначала

борьба шла только за вашу землю, а ныне война распространилась на всю

Элладу. Впрочем, если бы вы, афиняне,– виновники теперешней беды – вздумали

еще помогать персам обратить в рабство эллинов, вы, которые уже с

древнейших времен всегда были освободителями многих людей, – это было бы

совершенно неслыханным делом! Мы, конечно, глубоко сочувствуем вашему

тяжелому положению: ведь вы уже дважды лишены плодов урожая и долгое время

живете, не имея ни кола, ни двора. За это лакедемоняне и их союзники

предлагают вам содержать ваших жен и всю челядь, бесполезную для войны,

пока не кончится эта война. И пусть вас не соблазняет македонянин

Александр, искусно смягчая грубые слова Мардония. Ведь ему приходится так

поступать: он – тиран и помогает другому тирану. А вот вам не следует, если

только вы в здравом уме, делать этого. Вы знаете ведь, что варвары нечестны

и неискренни!". Так говорили послы.

143. А афиняне сначала ответили Александру вот как: "Нам и самим, правда,

известно, что боевая сила царя во много раз превосходит нашу. Поэтому нас

вовсе не приходится упрекать в неведении. Тем не менее, стремясь к свободе,

мы будем ее защищать, пока это в наших силах. Не пытайся примирить нас с

царем, так как мы не поддадимся твоим убеждениям. А теперь сообщи Мардонию

ответ афинян: пока солнце будет ходить своим прежним путем, никогда мы не

примиримся с Ксерксом. Мы выступили против него, полагаясь на помощь богов

и героев, святилища и кумиры которых царь преступно предал пламени. Ты же

впредь никогда не приходи к афинянам с такими предложениями и не соблазняй

нас к нечестивым поступкам под видом того, что радеешь о нашей пользе. Ты –

наш гостеприимец и друг и потому нам не угодно, чтобы ты как-нибудь

пострадал от нас, афинян".

144. Так афиняне отвечали Александру, а спартанским послам сказали вот что:

"Опасения лакедемонян, как бы мы не примирились с персидским царем,

совершенно естественны для людей [в их положении]. Нет на свете столько

золота, нет земли, столь прекрасной и плодоносной, чтобы мы ради этих благ

захотели перейти на сторону персов и предать Элладу в рабство. Много

причин, и притом весьма важных, не позволяет нам так поступить, если бы мы

даже пожелали этого. Во-первых, самое важное препятствие к примирению – это

сожженные и разрушенные кумиры и святилища богов. За это нам нужно кровью

отомстить, прежде чем примириться с человеком, содеявшим это. Затем – наше

кровное и языковое родство с другими эллинами, общие святилища богов,

жертвоприношения на празднествах и одинаковый образ жизни. Предать все это

– позор для афинян. Поэтому знайте, если до сих пор вы не узнали этого:

пока жив еще хоть один афинянин, не будет у нас мира с Ксерксом! Что же до

вашей заботы о нас, то мы ценим и память о нашем разорении, и ваше желание

содержать наших родных. Вы в полной мере выказали свое благожелательное

отношение к нам. А мы будем, конечно, терпеливо выдерживать наше тяжелое

положение и постараемся не быть вам в тягость. Теперь же при таком нашем

положении скорей посылайте на помощь войско. Скоро, как мы думаем, враг

нападет на нашу землю, лишь только узнает, что мы отвергаем все его

требования. Итак, до прихода персов в Аттику [вам] и нам нужно вовремя

поспеть на помощь в Беотию". Выслушав ответ афинян, спартанские послы

возвратились в Спарту.