Геродот. История. Книга Восьмая. Урания

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49

50-59 60-69 70-79 80-89 90-99

100-109 110-119 120-129 130-139 140-144

50. В то время как пелопоннесские военачальники высказывали такие

соображения, прибыл какой-то афинянин с известием, что персидский царь

находится уже в Аттике и опустошает всю землю огнем и мечом. Ксеркс с

войском прошел Беотию, предав огню город Феспии (феспийцы покинули свой

город и бежали в Пелопоннес). Так же поступил он и с Платеями, а затем

проник в Аттику и разоряет там все. Феспии и Платеи царь предал огню, узнав

от фиванцев, что эти города не на стороне персов.

51. После переправы через Геллеспонт, где варвары начали поход и оставались

один месяц, считая время переправы в Европу, в течение следующих трех

месяцев персы достигли Аттики. Архонтом тогда у афинян был Каллиад. Персы

заняли пустой город, и только в святилище [Афины Паллады] они нашли

небольшое число афинян – хранителей храмовой утвари и бедняков. Эти люди

заперли ворота акрополя и завалили их бревнами, чтобы преградить вход в

храм. Они не переехали на Саламин отчасти по бедности и к тому же, как им

казалось, только они разгадали смысл изречения Пифии о том, что деревянная

стена неодолима: акрополь, думали они, будет им убежищем, которое

подразумевал оракул, а не корабли.

52. Персы же заняли холм против акрополя, который афиняне называют

ареопагом, и затем стали осаждать акрополь вот как: они зажгли обмотанные

паклей стрелы и стали метать их в засеку. Осажденные афиняне все-таки

продолжали защищаться, хотя дошли уже до крайности, так как засека уже их

не защищала. Тем не менее, они не согласились на предложенные

Писистратидами условия сдачи, но придумывали разные новые средства защиты.

Так, они скатывали огромные камни на варваров, напиравших на ворота, и

Ксеркс долгое время был в затруднении, как ему взять акрополь.

53. Наконец варвары нашли выход из затруднительного положения. Согласно

изречению оракула, ведь вся материковая Аттика должна была перейти под

власть персов. С передней [северной] стороны акрополя, противоположной

воротам и дороге, ведущей наверх, несколько персов поднялось на скалу. В

этом месте не было никакой стражи, так как считалось, что здесь-то уже

никто не сможет взобраться наверх. Это было подле святилища Аглавры, дочери

Кекропа, где скалы действительно очень крутые. Когда афиняне увидели врагов

наверху, на акрополе, то одни из них ринулись вниз со стены и погибли,

другие же нашли убежище внутри святилища. Персы же, поднявшись наверх,

прежде всего, направились к воротам святилища и открыли их; затем они

умертвили защитников, моливших о спасении. Когда со всеми защитниками

акрополя было покончено, персы разграбили святилище и предали огню весь

акрополь34.

54. Захватив полностью Афины [и акрополь], Ксеркс отправил конного гонца в

Сусы к Артабану с сообщением о достигнутом успехе. На второй день после

отправления гонца царь собрал афинских изгнанников, следовавших за ним в

походе, и повелел подняться на акрополь и принести жертву по своему обряду.

Потому ли он приказал это, что видел какое-либо сновидение, или же

раскаивался в том, что велел предать огню святилище. Афинские же изгнанники

исполнили царское повеление35.

55. Почему я об этом упомянул, я сейчас расскажу. Есть на акрополе

святилище Эрехфея, как говорят, рожденного Землей, и в нем маслина и

источник соленой воды. У афинян существует сказание, что Посейдон и Афина,

поспорив из-за этой страны, перенесли туда маслину и источник как [видимые]

знаки своего владычества над страной. Эту-то маслину варвары как раз и

предали огню вместе со святилищем. На следующий день после пожара афинские

[изгнанники] по приказанию царя пришли в святилище и увидели, что от пня

пошел отросток почти в локоть длиной. Об этом они сообщили царю.

56. Между тем весть об участи афинского акрополя привела эллинов у Саламина

в столь великое смятение, что некоторые военачальники даже не стали

дожидаться, пока будет решено, [где дать морскую битву]. Они бросились к

своим кораблям и подняли паруса, чтобы тотчас же отплыть. Оставшиеся

военачальники решили дать морское сражение перед Истмом. С наступлением

ночи собрание разошлось, и военачальники взошли на борт своих кораблей.

57. Когда Фемистокл пришел на свой корабль, афинянин Мнесифил спросил его,

какое решение принято [на совете]. Узнав о решении отвести корабли к Истму

и сражаться перед Пелопоннесом, Мнесифил сказал: "Если флот покинет

Саламин, то тебе больше не придется сражаться за родину. Ведь каждый

вернется в свой город, и тогда ни Еврибиад и никто на свете не сможет уже

помешать флоту рассеяться. Эллада погибнет от собственной глупости. Поэтому

если есть какая-нибудь возможность [спасения], то иди и попытайся отменить

решение или, по крайней мере, убедить Еврибиада остаться здесь".

58. Этот совет пришелся Фемистоклу весьма по душе. Ничего не ответив, он

направился к кораблю Еврибиада. Придя к Еврибиаду, Фемистокл сказал, что

желает обсудить с ним одно общее дело. Еврибиад пригласил его на свой

корабль, предложив сказать, что ему нужно. Тогда Фемистокл сел рядом со

спартанцем и повторил все слова Мнесифила (но как свое собственное мнение)

и, кроме того, прибавил еще много других доводов, пока, наконец, не убедил

его просьбами сойти с корабля и созвать совет военачальников.

59. Когда военачальники собрались (еще до того как Еврибиад объяснил

причину созыва совещания), Фемистокл произнес длинную речь, так как дело

для них было слишком важным. Коринфский военачальник Адимант, сын Окита,

однако, прервал его словами: "Фемистокл! На состязаниях бьют палками тех,

кто выбегает раньше поданного знака". В свое оправдание Фемистокл ответил:

"А тот, кто остается позади, не получает в награду венка!".

60. Так он дружески ответил коринфянину. Однако, обращаясь к Еврибиаду,

Фемистокл теперь не повторил того, что сказал ему раньше, именно что флот

рассеется, если они покинут Саламин. Ведь с его стороны было бы неуместно в

присутствии союзников кого-нибудь обвинять. Поэтому Фемистокл выдвинул

другие доводы и сказал вот что: "В твоих руках ныне спасение Эллады!

Послушайся моего совета и дай здесь морскую битву, а не следуй за теми, кто

предлагает отплыть отсюда к Истму. Сравни оба предложения: у Истма придется

сражаться с персами в открытом море, а это нам весьма невыгодно, так как

наши корабли более тяжелые и числом уступают врагу. С другой стороны, ты

потеряешь Саламин, Мегары и Эгину, даже если в остальном нам улыбнется

счастье. Ведь за флотом последует и сухопутное войско, и таким образом ты

сам приведешь врагов в Пелопоннес и ввергнешь в опасность всю Элладу. Если

же ты послушаешься меня, то получишь вот какие выгоды. Во-первых, если мы

будем сражаться с небольшим числом кораблей в теснине против большого

флота, то, по всей вероятности, одержим решительную победу. Ведь сражаться

в теснине выгоднее нам, а в открытом море – противнику. К тому же Саламин,

куда мы перевезли жен и детей, также остается в наших руках. И этим ты

также достигнешь того, к чему вы больше всего стремитесь. Если ты

останешься здесь, то будешь так же хорошо защищать Пелопоннес, как и на

Истме, и благоразумно не привлечешь туда врагов. Если дело пойдет так, как

я ожидаю, и мы победим на море, то варвары никогда не придут к вам на Истм.

Они не проникнут и дальше в Аттику, но обратятся в беспорядочное бегство. И

этим мы спасем Мегары, Эгину и Саламин. При Саламине и оракул обещал нам

также "врагов одоленье". Когда люди принимают разумные решения, то обычно

все им удается. Если же их решения безрассудны, то и божество обыкновенно

не помогает человеческим начинаниям".

61. Когда Фемистокл говорил это, коринфянин Адимант снова восстал против

него и сказал: "Тому, кто не имеет родины, следовало бы молчать. Еврибиад

не должен предоставлять права голоса человеку, лишенному отечества. Ведь,

прежде чем вносить предложения, Фемистокл должен показать, какой город он

представляет". Так упрекал Адимант Фемистокла, потому что Афины были взяты

и находились во власти врага. Тогда-то Фемистокл наговорил ему и коринфянам

много резких слов. Он доказывал, что город Афины и Аттическая земля больше

Коринфа и что Афины снарядили 200 кораблей. И ни один эллинский город не в

состоянии отразить нападение афинян.

62. После этих слов Фемистокл вновь обратился к Еврибиаду и заговорил более

решительно, чем прежде: "Если ты останешься здесь и выкажешь себя

доблестным мужем – прекрасно! Если – нет, погубишь Элладу. Ведь в этой

войне главная наша опора – флот. Поэтому послушайся меня! Если же ты этого

не сделаешь, то мы немедленно с женами, детьми и челядью отправимся в

италийский Сирис. Город этот уже с давних времен наш, и по изречениям

оракула мы должны там поселиться. А вы, лишившись таких союзников, как мы,

еще вспомните мои слова!".

63. Эти слова Фемистокла заставили Еврибиада переменить мнение. Он позволил

убедить себя, как я думаю, главным образом из страха, что афиняне покинут

его, уведи он свой флот к Истму. Ведь без афинян остальные эллины не могли

уже осмелиться на бой с врагами. Итак, Еврибиад принял совет Фемистокла

оставаться и дать там битву.

64. Так, после жаркого спора эллины у Саламина по приказу Еврибиада стали

готовиться к сражению. Когда наступил день, с восходом солнца разразилось

землетрясение: земля и море сотрясались. Эллины же решили вознести молитвы

богам и призвать на помощь Эакидов36. Так они и сделали: совершив

молебствие всем богам, они призвали из Саламина на помощь Эанта и Теламона,

а за самим Эаком и прочими Эакидами отправили корабль на Эгину.

65. Дикей37, сын Феокида, афинский изгнанник, бывший тогда в почете у

персов, рассказывал: когда войско Ксеркса опустошало опустевшую Аттику, ему

как раз пришлось быть вместе с лакедемонянином Демаратом на Фриасийской

равнине. И вот он увидел поднимающееся от Элевсина облако пыли, как бы от

трех мириад человек38. Оба они пришли в изумление: какие это люди могли

поднять такое облако пыли? И вдруг послышались звуки голосов, которые

показались им ликующей песней хора мистов. Демарат, который не был посвящен

в Элевсинские мистерии, спросил Дикея, что это за звуки. А тот отвечал:

"Демарат! Ужасная беда грозит царскому войску. Аттика ведь покинута

жителями, и совершенно очевидно, что это голос божества, которое идет из

Элевсина на помощь афинянам и их союзникам. И если [это облако пыли]

обрушится на Пелопоннес, то это грозит опасностью самому царю и его войску

на материке; если же оно обратится на корабли у Саламина, тогда под угрозой

царский флот. А празднество это афиняне справляют каждый год в честь Матери

и Коры39, и всякий афинянин или другой эллин, если пожелает, принимает

посвящение в таинства. Звуки же, которые ты слышишь, – это ликующие песни

[хора] на празднике". На это Демарат ответил: "Храни молчание и никому не

говори об этом! Ведь, если эти твои слова дойдут до царя, тебе не снести

головы и тогда ни я и никто на свете не сможет тебя спасти. Но будь спокоен

и предоставь богам заботу о войске персов". Такой совет Дикею дал Демарат.

А пыль и звуки голосов превратились в облако, которое, поднявшись вверх,

полетело на Саламин к эллинскому флоту. Тогда Демарат и Дикей поняли, что

флоту Ксеркса предстоит гибель. Это рассказывал Дикей, сын Феокида,

ссылаясь на Демарата и других свидетелей.

66. После осмотра павших лакедемонян люди с кораблей Ксеркса переправились

из Трахина в Гистиею. Там флот оставался три дня и затем поплыл через

Еврип, а еще через три дня прибыл в Фалер. Боевые силы персов, вступившие в

Аттику по суше и по морю, как я думаю, по численности были не меньше тех,

что стояли у Сепиады и под Фермопилами. Ведь потери, понесенные персами от

непогоды и в морских бритвах при Фермопилах и Артемисии, уравновешивались

подкреплениями, прибывшими к царю позднее. Малийцы, дорийцы, локры и все

беотийское ополчение, кроме феспийцев и платейцев, а также каристийцы,

андросцы, теносцы и все остальные, за исключением пяти городов, имена

которых я упомянул выше, присоединились к царскому войску. Ведь, чем дальше

царь проникал в глубь Эллады, тем больше народностей шло за ним.

67. Весь персидский флот, кроме паросских кораблей, прибыл к Афинам,

паросцы же остались на Кифне в ожидании исхода боя. Когда все остальные

корабли бросили якорь в Фалере, сам Ксеркс спустился на побережье к

кораблям для встречи и совещания с начальниками кораблей. По прибытии царь

воссел на почетном председательском месте. Затем явились вызванные на совет

властители племен и начальники кораблей и заняли места, указанные царем по

чину. Во главе сидел царь Сидона, затем тирский царь и потом уже остальные.

Когда они уселись в ряд по чинам и званиям, Ксеркс послал Мардония и велел

спрашивать каждого по очереди, следует ли дать морскую битву или нет40.

68. Мардоний обходил ряды и спрашивал, начиная с царя Сидона. Все

единодушно высказались за то, чтобы дать сражение, и только Артемисия

сказала вот что: "Мардоний! Передай царю, что я говорю так: "Владыка! Так

как в битвах при Евбее я, конечно, не оказалась трусом и совершила не самые

ничтожные деяния, то я должна откровенно заявить тебе то, что я считаю

самым полезным для тебя. Поэтому я говорю тебе: щади свои корабли и не

вступай в битву. Здесь эти люди так же превосходят на море твоих людей, как

мужчина – женщину. Зачем тебе вообще начинать опасную битву? Разве не в

твоей власти Афины, из-за чего ты и выступил в поход? Разве ты не владыка и

остальной Эллады? Никто не стоит на твоем пути. Те, кто восстал против

тебя, получили по заслугам. Я хочу рассказать тебе, чем, по моему мнению,

кончится дело с нашими врагами. Если ты не начнешь поспешно морской битвы,

а будешь стоять здесь с кораблями на якоре, оставаясь в Аттике, или даже

продвинешься в Пелопоннес, то твои замыслы, владыка, ради которых ты прибыл

в Элладу, без труда увенчаются успехом. Здесь эллины не в состоянии очень

долго сопротивляться. Ты рассеешь их силы, и они разбегутся по своим

городам. Ведь у них на этом острове, как я слышала, нет продовольствия. И

если ты двинешься с войском на Пелопоннес, то следует ожидать, что люди из

Пелопоннеса не останутся здесь с флотом; они даже не подумают сражаться на

море за Афинскую землю. Напротив если ты сейчас поспешишь дать бой, то я

опасаюсь, что поражение твоего флота повлечет за собой и гибель сухопутного

войска. Кроме того, запомни, царь, еще вот что: у хороших господ обычно

бывают плохие слуги. Ты – самый благородный властелин на свете, а слуги у

тебя плохие (они, правда, считаются твоими союзниками – эти египтяне,

киприоты, киликийцы и памфилы) и пользы от них никакой"".

69. Так Артемисия говорила Мардонию. А все, кто относился к ней

доброжелательно, огорчились: они думали, что Артемисию постигнет царская

опала за то, что она отсоветовала царю дать морскую битву. Напротив,

недоброжелатели и завистники (царь ведь оказывал ей наибольший почет среди

всех союзников) радовались возражению, которое, как они думали, ее погубит.

Когда же мнения военачальников сообщили Ксерксу, царь весьма обрадовался

совету Артемисии. Он и раньше считал Артемисию умной женщиной, а теперь

расточал ей еще больше похвал. Тем не менее, царь велел следовать совету

большинства военачальников. Ксеркс полагал, что персы при Евбее сражались

плохо только потому, что он сам не присутствовал. Зато теперь царь принял

меры, чтобы самому наблюдать морскую битву.

70. Был отдан приказ к отплытию, персидские корабли взяли курс на Саламин и

там спокойно выстроились в боевом порядке. Однако днем они не могли уже

вступить в бой: надвигалась ночь. Поэтому персы стали готовиться к бою на

следующий день. Эллинов же охватил страх и тревога. Особенно тревожились

пелопоннесцы: они должны были сидеть здесь, на Саламине, и сражаться за

землю афинян. Ведь, проиграв битву, они будут отрезаны и осаждены на

острове, а родина останется беззащитной.

71. Между тем сухопутное войско варваров двинулось на Пелопоннес. Конечно,

там были приняты все какие только возможно меры, чтобы не допустить

вторжения варваров по суше. Ведь, лишь только весть о гибели войска Леонида

в Фермопилах достигла Пелопоннеса, из всех городов поспешно собрались воины

и заняли Истм. Предводителем их был Клеомброт, сын Анаксандрида, брат

Леонида. Они разбили свой стан на Истме, завалили Скиронову дорогу, сделав

ее непроезжей, а затем решили на военном совете построить стену поперек

Истма. А так как войско состояло из многих десятков тысяч воинов, и каждый

усердно работал, то дело быстро подвигалось вперед. И действительно,

отовсюду несли камни, кирпичи, бревна, корзины, полные песку, и работа

непрестанно продолжалась днем и ночью без отдыха.

72. Из эллинских городов и племен прибыли на помощь к Истму вот какие:

лакедемоняне, все племена аркадцев, элейцы, коринфяне, сикионцы,

эпидаврийцы, флиунтцы, трезенцы и гермионяне. Это были города, поспешившие

на помощь, тревожась за Элладу в грозный час опасности. Остальных же

пелопоннесцев война ничуть не заботила, хотя олимпийский и карнейский

праздники уж прошли.

73. А живет в Пелопоннесе семь разных племен. Из них аркадцы и кинурии –

коренные жители страны и поныне еще обитают в тех же местах, где жили в

древности41. Одно племя – ахейское, правда, не выселялось из Пелопоннеса,

но [вынуждено было покинуть] свою родину и ныне живет в чужой земле.

Остальные же четыре племени из семи – пришельцы. Это – дорийцы, этолийцы,

дриопы и лемносцы. У дорийцев есть много знаменитых городов, а у этолийцев

– только один единственный город – Элида. Дриопам принадлежат Гермиона и

Асина, что находится близ лаконского города Кардамилы. Парореаты же – все

лемносцы. Кинурии принадлежат к коренным жителям. Это, по-видимому,

единственное ионийское племя в Пелопоннесе. Со временем, будучи под властью

аргосцев, они обратились в дорийцев. Это – орнеаты и их соседи. Из этих

семи племен остальные города, кроме только что упомянутых, оставались

нейтральными. А если сказать откровенно, то другие города только потому

держались в стороне от общего дела, что сочувствовали персам42.

74. Воины на Истме трудились между тем с таким рвением, как будто спасение

Эллады зависело только от них. Ведь одержать победу на море они вовсе не

надеялись. Пелопоннесцами же у Саламина, несмотря на известие об этих

работах, овладел страх. Они опасались не так за самих себя, как за

Пелопоннес. Сначала люди тайно переговаривались друг с другом, дивясь

безрассудству Еврибиада. Наконец недовольство прорвалось открыто. Созвали

сходку и опять много толковали о том же: одни говорили, что нужно плыть к

Пелопоннесу и там дать решительный бой за него, а не сражаться здесь за

землю, уже захваченную врагом. Напротив, афиняне, эгинцы и мегарцы

советовали остаться у Саламина и дать отпор врагу.

75. Когда Фемистокл увидел, что мнение пелопоннесцев стало одерживать верх,

он незаметно покинул собрание. Выйдя из совета, он отправил на лодке одного

человека с поручением в мидийский стан. Звали этого человека Сикинн, и был

он слугой и учителем детей Фемистокла. Его-то Фемистокл после войны сделал

феспийским гражданином (когда феспийцы принимали новых граждан) и

богачом43. Прибыв на лодке к военачальникам варваров, Сикинн сказал вот

что: "Послал меня военачальник афинян тайно от прочих эллинов (он на

стороне царя и желает победы скорее вам, чем эллинам) сказать вам, что

эллины объяты страхом и думают бежать. Ныне у вас прекрасная возможность

совершить величайший подвиг, если вы не допустите их бегства. Ведь у

эллинов нет единства, и они не окажут сопротивления: вы увидите, как ваши

друзья и враги [в их стане] станут сражаться друг с другом". После этого

Сикинн тотчас же возвратился назад.

76. Варвары поверили этому сообщению. Прежде всего, они высадили на

островок Пситталию, что лежит между Саламином и материком, большой

персидский отряд. Потом, с наступлением полночи, корабли западного крыла

отплыли к Саламину, чтобы окружить эллинов. Корабли же, стоявшие у Кеоса и

Киносуры44, также вышли в море, так что весь пролив до Мунихия45 был занят

вражескими кораблями. Варвары плыли туда для того, чтобы не дать эллинам

бежать, отрезать их на Саламине и отомстить за битву при Артемисии. А на

острове под названием Пситталия высадился персидский отряд, чтобы спасать

или уничтожать занесенных туда волнами людей и обломки кораблей (ведь

остров лежал, на пути предстоящего сражения). Приготовления эти персы

производили в полной тишине, чтобы враги ничего не заметили. Так персы

готовились к бою, проведя целую ночь без сна.

77. Я не могу оспаривать правдивость изречений оракулов. Если предсказания

недвусмысленны, я не хочу подвергать их сомнению. Вот, например, такое

изречение:

Но когда берег святой со златым мечом Артемиды

 До Киносуры морской съединят корабельной запрудой,

 В спеси безумной разрушив прекрасный город Афины,

 Славная Дика тогда смирит сына Дерзости Кора,

 Буйного (мнится ему, что все покорил он под ноги),

 Медь будет с медью сходиться. Арес же пучину

 Кровью окрасит морскую. Тогда день свободы Элладе

 Дальногремящий Кронид принесет и владычица Ника.

Если Бакид изрекает такое пророчество в столь ясных выражениях, то я и сам

не смею высказывать недоверие к его прорицаниям и не желаю слушать

возражений от других.

78. Между тем военачальники [эллинов] под Саламином продолжали жаркий спор,

не зная еще, что варварские корабли уже окружили их. Они думали, что враги

стоят еще на прежнем месте, где они видели их днем.

79. Во время этого спора с Эгины прибыл Аристид, сын Лисимаха, афинянин,

которого народ изгнал остракизмом46. Этого Аристида я считаю, судя по тому,

что узнал о его характере, самым благородным и справедливым человеком в

Афинах. Он предстал перед советом и велел вызвать Фемистокла (Фемистокл

вовсе не был его другом, а, напротив, злейшим врагом). Теперь перед лицом

страшной опасности Аристид предал забвению прошлое и вызвал Фемистокла для

переговоров. Он узнал, что пелопоннесцы хотят отплыть к Истму. Когда

Фемистокл вышел к нему, Аристид сказал: "Мы должны всегда, и особенно в

настоящее время, состязаться, кто из нас сделает больше добра родине. Я

хочу только сказать тебе, что пелопоннесцы могут теперь рассуждать сколько

угодно об отплытии отсюда, это совершенно бесполезно. Я видел собственными

глазами и утверждаю, что коринфяне и сам Еврибиад не смогут теперь отплыть

отсюда, даже если бы и захотели: ведь мы окружены врагами. Выйди и сообщи

об этом".

80. Фемистокл же ответил ему так: "Твой совет превосходен, и ты принес

добрую весть. Ведь ты подтвердил мне как очевидец, что все произошло, как я

желал. Знай же, что мидяне поступили так по моему внушению. Ведь эллины не

желали добровольно сражаться, поэтому я должен был заставить их сделать это

против воли. Но так как ты пришел с доброй вестью, то сам и передай ее.

Ведь, если я сам скажу им об этом, они сочтут мои слова пустой болтовней и

не поверят, так как, по их мнению, варвары никогда не сделают этого.

Поэтому выйди и сам сообщи им, как обстоит дело! Если они поверят твоему

сообщению, то все хорошо. А если и не поверят, то нам это безразлично:

бежать они, конечно, уже больше не смогут, так как ведь, по твоим словам,

мы окружены со всех сторон".

81. После этого Аристид предстал перед советом и объявил, что прибыл с

Эгины, лишь с трудом избежав преследования сторожевых кораблей варваров.

Весь эллинский флот окружен кораблями Ксеркса, и он советует приготовиться,

чтобы дать отпор врагу. Затем Аристид покинул собрание. А в совете опять

начались споры потому, что большинство военачальников не верили сообщению

Аристида.

82. В то время как они еще сомневались, прибыла теносская триера под

начальством Пантия, сына Сосимена, который перешел на сторону эллинов.

Этот-то корабль принес самые достоверные сведения. За это деяние [имя]

теносцев вырезано на дельфийском треножнике в числе победителей персидского

царя. Итак, вместе с этим кораблем, перешедшим к эллинам у Саламина, и с

ранее присоединившимся у Артемисия лемносским эллинский флот насчитывал

теперь 380 кораблей. Прежде ведь недоставало двух кораблей до этого числа.

83. Эллины же поверили известию теносцев и стали готовиться к бою. Когда

занялась заря, военачальники созвали сходку корабельных воинов и Фемистокл

перед всеми держал прекрасную речь. В этой речи он сопоставлял все

благородные и постыдные побуждения, которые проявляются в душе

человеческой. Фемистокл призывал воинов следовать благородным порывам и

закончил речь приказанием вступить на борт кораблей. Воины уже поднимались

на свои корабли, как вдруг с Эгины возвратилась триера, посланная к

Эакидам. Тогда весь эллинский флот вышел в море, и тотчас же варвары напали

на него.

84. Прочие эллины хотели было уже грести назад и причалить к берегу, а

Аминий из Паллены, афинянин, выйдя из строя, напал на вражеский корабль.

Корабли сцепились и не могли разойтись. Поэтому другие корабли подошли на

помощь Аминию и вступили в бой. Так, по афинскому преданию, началась битва;

а эгинцы утверждают, что бой завязал первым корабль, посланный на Эгину к

Эакидам. Рассказывают также, что эллинам явился призрак некоей женщины.

Громким голосом, так что весь флот слышал, призрак ободрил эллинов,

обратившись к ним сначала с язвительными словами: "Трусы! Доколе будете вы

еще грести назад? ".

85. Против афинян стояли финикияне (они образовали западное крыло у

Элевсина), а против лакедемонян – Ионяне, которые находились на восточном

крыле против Пирея. Однако только немногие ионяне по призыву Фемистокла

бились без воодушевления, большинство же сражалось мужественно. Я мог бы

перечислить имена многих начальников ионийских триер, которые захватили

эллинские корабли, но не желаю их упоминать, кроме Феоместора, сына

Андродаманта, и Филака, сына Гистиея (оба они из Самоса). А только этих

одних я упоминаю ради того, что Феоместора за этот подвиг персы сделали

тираном Самоса. Филака же они записали в список "благодетелей" царя и

пожаловали обширными землями. Этих царских "благодетелей" зовут

по-персидски "оросангами"47. Так обстояло дело с этими начальниками триер.

86. Большинство вражеских кораблей у Саламина погибло: одни были уничтожены

афинянами, а другие эгинцами. Эллины сражались с большим умением и в

образцовом порядке. Варвары же, напротив, действовали беспорядочно и

необдуманно. Поэтому-то исход битвы, конечно, не мог быть иным. Между тем

варвары на этот раз бились гораздо отважнее, чем при Евбее. Из страха перед

Ксерксом каждый старался изо всех сил, думая, что царь смотрит именно на

него.

87. Об остальных – как эллинах, так и варварах – я не могу точно сказать,

как каждый из них сражался. Что же до Артемисии, то с ней приключилось вот

какое событие, отчего она еще более возвысилась в глазах царя. Именно,

когда царский флот уже пришел в великое расстройство, в это самое время

аттический корабль пустился в погоню за кораблем Артемисии. Сама она не

могла бежать, так как впереди шли другие союзные корабли, а ее собственный

корабль как раз находился в непосредственной близости от неприятеля. Тогда

Артемисия решилась вот на какое дело, что ей и удалось. Преследуемая

аттическим кораблем, она стремительно бросилась на союзный корабль

калиндян, на котором плыл сам царь калиндян Дамасифим. Даже если у

Артемисии еще раньше на Геллеспонте была с ним действительно какая-нибудь

ссора, то я все же не мог бы решить, умышленно ли она совершила этот

поступок или же калиндийский корабль только случайно столкнулся с ее

кораблем. Когда же Артемисия стремительно бросилась на калиндийский корабль

и потопила его, то этот счастливый случай принес ей двойную пользу. Так,

начальник аттического корабля, увидев, что она напала на варварский

корабль, либо принял корабль Артемисии за эллинский, либо решил, что ее

корабль покинул варваров и перешел к эллинам. Поэтому он отвернул от

корабля Артемисии и обратился против других кораблей.

88. Так-то Артемисия, во-первых, спаслась бегством, а затем ей, несмотря на

причиненный вред, как раз благодаря этому удалось снискать величайшее

благоволение Ксеркса. Как передают, наблюдая за ходом битвы, царь заметил

нападающий корабль Артемисии, и кто-то из его свиты сказал: "Владыка!

Видишь, как храбро сражается Артемисия и даже потопила вражеский корабль".

Ксеркс спросил, правда ли, что это Артемисия, и приближенные подтвердили,

что им хорошо известен опознавательный знак корабля царицы. Погибший же

корабль они считали вражеским. А Артемисии, как было сказано, сопутствовала

удача и во всем прочем; особенно же ей посчастливилось в том, что с

калиндийского корабля никто не спасся, чтобы стать ее обвинителем.

Передают, что Ксеркс сказал затем [в ответ] на замечание спутников:

"Мужчины у меня превратились в женщин, а женщины стали мужчинами". Это

были, как говорят, слова Ксеркса.

89. В этом бою [у персов] пал военачальник Ариабигн, сын Дария и брат

Ксеркса, и с ним много других знатных персов, мидян и их союзников. У

эллинов же было немного потерь: они умели плавать, и поэтому люди с

разбитых кораблей, уцелевшие в рукопашной схватке, смогли переплыть на

Саламин. Напротив, большинство варваров из-за неумения плавать нашло свою

гибель в морской пучине. Лишь только передние корабли обратились в бегство,

большая часть их стала гибнуть. Ведь задние ряды кораблей, желая пробиться

вперед, чтобы совершить какой-нибудь подвиг перед царем, сталкивались со

своими же кораблями.

90. В суматохе битвы произошло еще вот что. Несколько финикиян, корабли

которых затонули, явились к царю с обвинением ионян в измене, будто бы их

корабли погибли по вине ионян. Однако военачальники ионян не пострадали, а

клеветники-финикияне, напротив, понесли заслуженную кару. Произошло же это

вот как. Пока финикияне еще внушали царю это, самофракийский корабль напал

на аттический. Аттический корабль стал тонуть, а стремительно подоспевший

эллинский корабль потопил самофракийский. Самофракийцы были, однако,

искусными метателями дротиков: они стали метать дротики и сбросили в море

воинов с корабля, потопившего их корабль, и затем захватили его. Этот-то

случай и спас ионян. Когда Ксеркс увидел, что они совершили столь великий

подвиг, то обратил свой страшный гнев на финикиян48. Он возложил всю вину

на финикиян и повелел отрубить им головы, чтобы эти трусы не смели

клеветать на храбрецов. Ксеркс восседал у подошвы горы под названием

Эгалеос49 против Саламина и всякий раз, видя, что кто-нибудь из его людей

отличился в сражении, спрашивал его имя, и писцы записывали имя начальника

корабля с прибавлением отчества и его родной город. Виновником этой беды

финикиян был, кроме того, перс Ариарамн, друг ионян. Так финикияне были

преданы палачам.

91. Когда варвары, пытаясь выйти к Фалеру, бежали, эгинцы, устроившие

засаду в проливе, совершили замечательные подвиги. В то время как афиняне в

суматохе битвы топили вражеские корабли, если те сопротивлялись и бежали,

эгинцы перехватывали бегущих. Если какому-нибудь кораблю и удавалось

избежать афинян, он попадал в руки эгинцев.

92. В это время корабль Фемистокла, преследовавший вражеский корабль,

встретился с кораблем эгинца Поликрита, сына Криоса. Поликрит напал на

сидонский корабль, который захватил сторожевой эгинский корабль у [острова]

Скиафа. На этом корабле находился Пифей, сын Исхеноя (персы, восхищенные

его доблестью, сохранили жизнь тяжелораненому Пифею и держали его на своем

корабле)50. Этот-то сидонский корабль, везший Пифея, был теперь захвачен

вместе с персидскими воинами, так что Пифей мог благополучно вернуться на

Эгину. Увидев аттический корабль, Поликрит тотчас же по опознавательному

знаку признал его за корабль военачальника. Затем Поликрит громким голосом

вызвал Фемистокла и с издевкой напомнил ему о "расположении эгинцев к

персам". Такие упреки Поликрит бросил Фемистоклу как раз, когда напал на

вражеский корабль. Варвары же с уцелевшими кораблями бежали в Фалер под

защиту сухопутного войска.

93. Величайшую славу среди эллинов стяжали себе в этой битве эгинцы, а

затем – афиняне. Среди отдельных воинов особенно отличились эгинец Поликрит

и афиняне – Ермен из дема Анагирунта и Аминий из Паллены (тот, который

преследовал Артемисию). Знай Аминий, что Артемисия находилась на этом

корабле, он, конечно, не прекратил бы преследования, пока не захватил бы

корабль или сам не был бы захвачен. Действительно, начальники афинских

кораблей получили приказание захватить в плен Артемисию, а, кроме того, за

поимку царицы живой была еще назначена награда в 1000 драхм. Ведь афиняне

были страшно озлоблены тем, что женщина воюет против них. А ей, как я уже

рассказал, удалось бежать, а также и остальным варварам с уцелевшими

кораблями в Фалер.

94. Что касается Адиманта, коринфского военачальника, то он, по рассказам

афинян, с самого начала битвы в смертельном страхе велел поднять паруса и

бежал. Коринфяне же, видя бегство корабля военачальника, также бежали.

Когда беглецы были уже вблизи святилища Афины Скирады на Саламине51,

навстречу им вышло какое-то парусное судно, ниспосланное божеством,

которое, как оказалось, никто [из людей] не посылал. Судно подошло к

коринфянам, когда те ничего еще не знали об участи флота. Афиняне усмотрели

в этом вмешательство божества вот почему. Когда судно приблизилось к

коринфским кораблям, то люди, бывшие на нем, сказали: "Адимант! Ты

обратился в бегство с твоими кораблями, предательски покинув эллинов. А

эллины все-таки одерживают столь полную победу над врагом, о какой они

могли только мечтать!". Адимант не поверил их словам, и тогда они снова

сказали, что готовы отдаться коринфянам в заложники и принять смерть, если

эллины не одержат блестящей победы. Тогда Адимант и другие коринфяне

повернули свои корабли и возвратились назад к флоту, когда битва уже

кончилась. Так гласит афинское предание. Коринфяне же, конечно, возражают

против этого, утверждая, что доблестно сражались в битве в числе первых.

Все прочие эллины подтверждают это52.

95. Афинянин же Аристид, сын Лисимаха, о котором я недавно упоминал как о

человеке благороднейшем, во время Саламинской битвы сделал вот что. С

большим отрядом гоплитов (это были афиняне, стоявшие на побережье Саламина)

он переправился на остров Пситталию и перебил всех персов, находившихся на

этом острове.

96. После окончания битвы эллины снесли на берег Саламина все найденные

обломки кораблей и стали готовиться к новому бою: они ожидали, что царь с

оставшимися кораблями еще раз отважится совершить нападение. Между тем

множество корабельных обломков, подхваченных западным ветром, принесло к

берегам Аттики, к так называемому [мысу] Колиада. Так-то исполнились не

только все прорицания Бакида и Мусея о морской битве, но и пророчество о

принесенных волнами сюда корабельных обломках (за много лет до этого изрек

его афинский прорицатель Лисистрат, смысл его остался непонятным всем

эллинам):

Колиадские жены [ячмень] будут жарить на веслах.

Это пророчество должно было теперь исполниться после отступления царя.

97. Когда Ксеркс понял, что битва проиграна, то устрашился, как бы эллины

(по совету ионян или по собственному почину) не отплыли к Геллеспонту,

чтобы разрушить мосты. Тогда ему грозила опасность быть отрезанным в Европе

и погибнуть. Поэтому царь решил отступить. Желая, однако, скрыть свое

намерение от эллинов и от собственного войска, Ксеркс велел строить плотину

[между берегом и Саламином]53. Прежде всего, он приказал связать

финикийские грузовые суда, которые должны были служить понтонным мостом и

стеной, и затем стал готовиться к новой морской битве. Все, видевшие эти

сборы, думали, конечно, что царь совершенно серьезно решил оставаться и

готовится продолжать войну. Только Мардоний не дал себя обмануть этим, так

как ему были прекрасно известны замыслы царя.

98. Тем временем Ксеркс отправил в Персию гонца с вестью о поражении. Нет

на свете ничего быстрее этих гонцов: так умно у персов устроена почтовая

служба! Рассказывают, что на протяжении всего пути у них расставлены лошади

и люди, так что на каждый день пути приходится особая лошадь и человек. Ни

снег, ни ливень, ни зной, ни даже ночная пора не могут помешать каждому

всаднику проскакать во весь опор назначенный отрезок пути. Первый гонец

передает известие второму, а тот третьему. И так весть переходит из рук в

руки, пока не достигнет цели, подобно факелам на празднике у эллинов в

честь Гефеста. Эту конную почту персы называют "ангарейон"54.

99. Первое известие о взятии Афин Ксерксом, доставленное в Сусы, так

обрадовало оставшихся дома персов, что они осыпали миртовыми ветвями все

улицы города, воскуряли фимиам, приносили жертвы и задавали пиры. А вторая

весть [о поражении] настолько потрясла персов, что все они раздирали свои

одежды и с криками и бесконечными воплями обвиняли Мардония. Так вели себя

персы, сокрушаясь, впрочем, не столько о гибели флота, сколько тревожась за

самого Ксеркса.