Геродот. История. Книга первая. Клио.

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49

50-59 60-69 70-79 80-89 90-99 100-109 110-119

120-129 130-139 140-149

150-159 160-169 170-179 180-189 190-199 200-209 210-219

100. Когда Деиок установил такие порядки и упрочил свою царскую власть, то

строго соблюдал законность. Жалобы подавались царю в письменном виде. Он

рассматривал их и отсылал обратно. Так поступал он с жалобами; в других же

случаях царь завел вот какой порядок. Слыша о каком-нибудь преступлении,

Деиок призывал к себе виновников и наказывал по заслугам. По всей стране

были у него соглядатаи и наушники.

101. Так-то Деиок объединил мидийский народ и царствовал над всей Мидией.

Племена мидян следующие: бусы, паретакены, струхаты, аризанты, будии и

маги. Вот сколько мидийских племен82.

102. У Деиока был сын Фраорт. После 53-летнего царствования Деиок

скончался, и царство унаследовал Фраорт. Получив власть, Фраорт не

удовольствовался владычеством над мидянами, но пошел войной на персов.

Персы первыми подверглись его нападению и первыми подчинились мидянам.

Властвуя над этими двумя и к тому же могущественными народами, Фраорт затем

начал покорение Азии народ за народом. Наконец, он выступил в поход на

ассирийцев (именно на тех, что владели Нином и прежде были владыками всей

Азии, а теперь после отпадения своих союзников остались одни; у себя дома,

впрочем, они были еще довольно могущественны). В этом-то походе пал и сам

Фраорт после 22-летнего царствования, и погибла бoльшая часть его войска.

103. После кончины Фраорта царство перешло к его сыну, внуку Деиока,

Киаксару. Этот Киаксар, по рассказам, был еще гораздо воинственнее своих

предшественников и первым разделил азиатское войско на [боевые] отряды по

родам оружия и каждому отряду – копьеносцам, лучникам и всадникам –

приказал действовать самостоятельно. До этого все [войско] было перемешано

в беспорядке. Это был тот самый Киаксар, который сражался с лидийцами,

когда во время битвы день внезапно стал ночью. Всю Азию по ту сторону

Галиса он присоединил к своей державе. Со всеми подвластными народами

Киаксар выступил против Нина, чтобы отомстить за отца и разрушить город.

Тут-то, когда он уже одолел ассирийцев и начал осаду Нина, в пределы его

царства вторглись огромные полчища скифов83 во главе с царем Мадиесом,

сыном Протофиея. Скифы вытеснили киммерийцев из Европы и преследовали их в

Азии, а теперь вторглись в Мидийскую землю.

104. От озера Меотиды до реки Фасиса и страны колхов 30 дней пути для

пешехода налегке. А от Колхиды до Мидии – не дальше, только между этими

странами живет одна народность – саспиры. Минуя их, можно попасть в Мидию.

Скифы во всяком случае вступили в Мидию не этим путем, но, свернув с прямой

дороги, пошли верхним путем, гораздо более длинным, оставляя при этом

Кавказские горы справа. Здесь-то и произошла битва мидян со скифами. Мидяне

потерпели поражение, и их могущество было сломлено. Скифы же распространили

свое владычество по всей Азии.

105. Затем скифы пошли на Египет. На пути туда в Сирии Палестинской скифов

встретил Псамметих, египетский царь, с дарами и просьбами склонил

завоевателей не идти дальше. Возвращаясь назад, скифы прибыли в сирийский

город Аскалон. Большая часть скифского войска прошла мимо, не причинив

городу вреда, и только несколько отсталых воинов разграбили святилище

Афродиты Урании84. Как я узнал из расспросов, это святилище – самое древнее

из всех храмов этой богини. Ведь святилище на Кипре основано выходцами

оттуда, как утверждают сами киприоты, а храм в Кифере воздвигли финикияне,

жители Сирии Палестинской. Грабителей святилища в Аскалоне и всех их

потомков богиня наказала, поразив их навеки "женским" недугом. И не только

сами скифы утверждают такое происхождение их болезни, но и все посещающие

Скифию могут видеть страдания так называемых энареев85.

106. 28 лет владычествовали скифы в Азии и своей наглостью и бесчинством

привели все там в полное расстройство. Ведь, помимо того что они собирали с

каждого народа установленную дань, скифы еще разъезжали по стране и грабили

все, что попадалось. Тогда Киаксар и мидяне пригласили однажды множество

скифов в гости, напоили их допьяна и перебили. Так мидяне восстановили

прежнее величие своей державы и еще завоевали Нин (как они завладели

городом, я расскажу в другой части моего труда)86 и покорили ассирийцев87,

за исключением Вавилонской области. После этого скончался Киаксар.

Царствовал он 40 лет (считая и годы скифского владычества).

107. Наследовал ему сын Астиаг. У Астиага родилась дочь, которую звали

Манданой. Астиагу приснился сон, что дочь его испустила столь огромное

количество мочи, что затопила его столицу и всю Азию. Царь вопросил

снотолкователей-магов [о смысле] сновидения. Когда маги точно разъяснили

ему [значение] сна, царь понял и устрашился. Затем, когда пришла пора

Мандане выходить замуж, Астиаг не хотел отдавать ее в жены ни одному

мидянину равного происхождения. В страхе от сновидения царь выдал дочь

замуж за перса по имени Камбис, выбрав его из-за знатного происхождения и

спокойного нрава, хотя и считал его [по знатности] гораздо ниже среднего

мидянина.

108. Как раз в первый же год после женитьбы Камбиса на Мандане Астиаг опять

увидел сон: ему приснилось на этот раз, что из чрева его дочери выросла

виноградная лоза и эта лоза разрослась затем по всей Азии. Об этом видении

царь опять сообщил снотолкователям и затем повелел послать в Персию за

своей дочерью, вскоре ожидавшей ребенка. По прибытии дочери Астиаг приказал

держать ее под стражей и хотел погубить новорожденного младенца88.

Снотолкователи-маги объяснили ему сон так: сын его дочери будет царем

вместо него. Желая избежать этого, Астиаг призвал после рождения [младенца]

Кира Гарпага, своего родственника, самого преданного человека среди мидян,

управителя в его царстве, и обратился к нему с такими словами: "Гарпаг! Я

даю тебе важное поручение. Выполни его тщательно. Но не обманывай меня,

предпочитая интересы других моим, чтобы не погибнуть потом по своей вине.

Возьми младенца, которого родила Мандана, принеси в свой дом и умертви.

Потом похорони его как тебе угодно". Гарпаг же отвечал: "Царь! Никогда и

прежде у тебя не было повода быть недовольным мною, и впредь я будут

остерегаться в чем-нибудь провиниться перед тобой. Если такова твоя воля,

то мой долг усердно ее выполнить".

109. Так ответил Гарпаг. Когда же ему передали младенца, уже обряженного в

погребальную одежду, он с плачем вернулся домой. Там он передал жене все

слова Астиага. Жена спросила: "Что же ты теперь будешь делать?". Гарпаг

отвечал: "Я, конечно, не собираюсь выполнять приказания Астиага, и даже

если царь будет еще более безрассуден и ослеплен безумием, чем теперь, то я

все-таки не исполню его поручения и не буду соучастником столь ужасного

убийства. По разным причинам я не хочу губить ребенка. Прежде всего потому,

что младенец мне родственник, затем – Астиаг уже старик и нет у него

мужского потомства. Если после кончины царя престол перейдет к его дочери,

сына которой он теперь приказывает мне умертвить, то разве нам не грозит

смертельная опасность? Впрочем, безопасности ради надо умертвить этого

младенца, но убить его должен кто-нибудь из людей Астиага, но не мои люди".

110. Так сказал Гарпаг и тотчас же послал вестника к одному

пастуху-волопасу Астиага, который, как он знал, пас коров на горных

пастбищах, где много диких зверей. Звали пастуха Митрадат. Жил он там с

женой, которая также была рабыней Астиага. Имя ее на эллинском языке было

Кино, а по-мидийски Спако ("собака" по-мидийски спако). Пастбища же, где

пас свои стада этот пастух, находились у подножья горы к северу от Акбатан

по направлению к Евксинскому Понту. Только в одном месте, именно поблизости

от земли саспиров, Мидийская земля покрыта высокими горами и густым лесом,

вся же остальная Мидия – плоская равнина. Когда пастух поспешно прибыл на

зов, Гарпаг сказал ему вот что: "Астиаг приказал тебе взять этого младенца

и оставить в самом диком месте в горах, чтобы он там как можно скорее

погиб. При этом царь велел сказать тебе еще вот что: "Если ты не умертвишь

ребенка, а как-нибудь его спасешь, то тебя ожидает самая лютая казнь".

Смотреть же за тем, что младенец действительно подкинут, поручено мне".

111. Выслушав приказ, пастух взял на руки ребенка и тем же путем вернулся в

свою хижину. В это время жена его, со дня на день ожидавшая разрешения от

бремени, по воле случая родила как раз тогда, когда муж ушел в город. Оба

тревожились друг за друга: муж страшился [исхода] родов жены, а жена

беспокоилась [о том], зачем это Гарпаг послал за ее мужем (чего никогда

раньше не бывало). Когда же муж, возвратившись, подошел к ней, то первый

вопрос жены, неожиданно увидевшей его, был: зачем так поспешно вызывал его

к себе Гарпаг? А муж отвечал: "Жена! Придя в город, я увидел и услышал то,

что мне не следовало бы видеть и чего не должно было никогда случиться у

наших господ. Весь дом Гарпага оглашался рыданиями. В испуге я все же вошел

в дом. А лишь только я вступил туда, как увидел младенца, трепещущего и

кричащего. На ребенке были золотые украшения, и одет он был в расшитое

разноцветными узорами одеяние. Завидев меня, Гарпаг велел тотчас же взять с

собой ребенка и оставить в горах, где полно диких зверей. Гарпаг добавил,

что таково повеление Астиага, присовокупив страшные угрозы, если я не

выполню царского приказа. Я взял ребенка на руки и понес, думая, что это

дитя кого-нибудь из слуг. Ведь я никогда бы не догадался, чей это ребенок

на самом деле. Я дивился только золотым украшениям и роскошной одежде

младенца. Да и громкий плач и стенания в доме Гарпага поразили меня.

Впрочем, по дороге я тотчас же узнал всю правду от слуги, который провожал

меня из города и передал младенца. Слуга рассказал мне, что это дитя

Манданы, дочери Астиага, и ее супруга Камбиса, сына Кира, и что Астиаг

приказал убить младенца. Смотри, вот он!".

112. С этими словами пастух распеленал младенца и показал жене. А жена,

лишь только увидела, какой это рослый и миловидный ребенок, в слезах

бросилась к ногам мужа, заклиная его никоим образом не оставлять младенца.

Муж, однако, ответил, что не может поступить иначе: ведь придут соглядатаи

Гарпага проверить и за ослушание царского приказа его предадут мучительной

смерти. Не убедив мужа, жена на худой конец решила снова обратиться к нему

с такими словами: "Я не могу уговорить тебя не оставлять ребенка, но уж

если людям обязательно нужно видеть, что ребенок брошен, то сделай вот так:

я ведь также родила, но мертвого ребенка. Его-то ты возьми и выставь на

съедение диким зверям, а младенца дочери Астиага давай воспитаем, как

нашего родного сына. Таким образом, и тебя не уличат в ослушании, и нам от

этого будет неплохо. Ведь наше умершее дитя будет погребено по-царски, а

живое останется в живых".

113. Пастух решил, что жена в данном случае совершенно права и тотчас

последовал ее совету. Осужденного на смерть младенца, которого принес с

собою, он отдал жене, а своего собственного мертвого ребенка положил в

корзину, в которой нес царского младенца. Затем, обрядив мертвого в одежды

царского младенца, пастух отнес его в самое уединенное место в горах и там

оставил. Спустя три дня пастух отправился в город, оставив на месте

сторожить одного из своих подпасков. Придя в дом Гарпага, он сказал, что

может показать труп ребенка. А Гарпаг послал туда осмотреть труп младенца

своих самых верных телохранителей и затем велел похоронить дитя пастуха.

Его-то и похоронили, а другого ребенка, впоследствии названного Киром,

взяла на воспитание жена пастуха и дала ему какое-то другое имя, а не Кир.

114. Когда мальчику исполнилось десять лет, то его истинное происхождение

обнаружилось вот как. Ребенок играл как раз в том селении, где стояли в

своих хлевах быки. Играл же он с другими сверстниками на дороге. И мальчики

во время игры выбрали царем этого мнимого сына волопаса. А он назначил

одних строить дома, других быть телохранителями. Одному мальчику велел быть

"оком царя"89, другому приказал сообщать царю новости: каждому он поручил

особую должность. Один из ребят – участников игры (сын знатного мидянина

Артембара) не выполнил приказания. Тогда Кир велел другим схватить его.

Дети повиновались, и Кир обошелся с виновным весьма сурово, наказав плетью.

Лишь только виновного отпустили, он в сильном негодовании за недостойное,

как ему казалось, с ним обращение прибежал в город к своему отцу с жалобой

на побои, нанесенные Киром (конечно, не называя его Киром, так как ведь

тогда он еще не носил этого имени, а "сыном Астиагова волопаса").

Раздраженный Артембар пришел к Астиагу жаловаться на неслыханное обращение

с его сыном. "Царь, – сказал он, – вот как с ним жестоко поступил твой раб,

сын волопаса!". И при этом он показал плечи своего сына [со следами побоев].

115. Астиаг, услышав это и увидев [следы побоев], приказал послать за

волопасом и его сыном (из уважения к Артембару царь хотел дать

удовлетворение его сыну). Когда оба они пришли, Астиаг, посмотрев на Кира,

сказал: "Так это ты, сын столь ничтожного человека, осмелился так страшно

оскорбить сына высокоуважаемого Артембара?". Мальчик же ответил так:

"Господин! Я поступил с ним так по справедливости. Ведь ребята из нашей

деревни (а среди них был и этот вот мальчик) во время игры поставили меня

над ними царем; они решили, что я больше всех достоин такого звания. Прочие

мальчики подчинялись мне, а этот был непослушным и не обращал внимания [на

приказы], пока за это его не наказали. Если за это я заслуживаю наказания,

то вот я в твоей власти!".

116. После этих слов Астиаг тотчас же узнал мальчика. Черты лица ребенка

казались похожими на его собственные, и ответ был слишком гордым и

откровенным для [сына] раба. Да и время, когда был выброшен [на съедение

диким зверям] его внук, по-видимому, совпадало с возрастом мальчика. От

ужаса Астиаг некоторое время оставался безмолвным. Едва придя наконец в

себя, царь объявил, что желает допросить пастуха с глазу на глаз и для

этого отослал Артембара. "Артембар, – сказал он, – я постараюсь дать тебе и

твоему сыну полное удовлетворение". Так царь отпустил Артембара, а Кира по

его приказанию слуги ввели во внутренние покои дворца. Оставшись наедине с

пастухом, Астиаг спросил, откуда у него мальчик и кто его передал ему.

Пастух сказал, что это его ребенок, мать которого еще и теперь живет при

нем. Астиаг отвечал пастуху, что было бы неразумно ему подвергаться

страшным пыткам, и тотчас же подал знак телохранителям схватить пастуха.

Под пыткой пастуху пришлось сознаться во всем. Он сначала правдиво

рассказал, как это произошло, и закончил мольбами о милости и прощении.

117. После признания пастуха Астиаг перестал обращать на него внимание, но,

перенеся теперь свой яростный гнев на Гарпага, велел телохранителям

призвать его. Когда Гарпаг предстал перед ним, царь сказал: "Гарпаг! Как ты

тогда умертвил младенца – сына моей дочери, которого я тебе передал?".

Гарпаг же заметил, что пастух находится во дворце, и [потому] не пошел на

ложь [из страха] быть уличенным, но сказал вот что: "Царь! Когда я взял

младенца, я начал обдумывать, как исполнить твою волю, оставаясь пред тобой

невиновным, и не стать убийцей в глазах твоей дочери и перед тобой самим.

Поэтому я поступил так: я призвал сюда этого пастуха и отдал ему ребенка,

сказав, что ты велел его умертвить. И эти мои слова, конечно, были чистой

правдой. Ведь таково было твое повеление. При этом я отдал младенца с

приказанием оставить его на пустынной горе и сторожить там, пока дитя не

умрет. Я грозил пастуху страшными карами за ослушание. Пастух повиновался;

а когда ребенок умер, я послал самых преданных мне слуг-евнухов проверить

[исполнение приказа] и затем похоронил его с их помощью. Таковы, царь,

обстоятельства этого дела и такой смертью умер младенец".

118. Так-то Гарпаг пошел на откровенное признание. Астиаг же, затаив свой

гнев, сообщил ему сначала все, что узнал от пастуха, и в заключение

добавил, что ребенок остался жив и что сам-де он рад, что все обошлось

благополучно. "Я очень страдал, – сказал, между прочим, царь, – из-за того,

что причинил этому мальчику, и мне было нелегко выносить ненависть [ко мне]

собственной дочери. А теперь, так как все сложилось к лучшему, пришли

твоего сына [поиграть] к нашему "новопришлому"90 внуку. Сам же ты приходи

ко мне на пир, так как я хочу принести за спасение ребенка благодарственную

жертву богам, которым подобает эта честь".

119. Услышав эти слова, Гарпаг пал к ногам царя. Он был на верху блаженства

оттого, что, несмотря на его провинность, все обошлось так благополучно и

ради такого радостного события он даже приглашен на пир. Затем Гарпаг

поспешил домой и тотчас же послал во дворец к Астиагу сына (его

единственному сыну было что-то около 13 лет от роду) и велел ему исполнить

все приказания царя. Сам же он с великой радостью рассказал жене обо всем

происшедшем. Между тем, лишь только сын Гарпага пришел [во дворец] к

Астиагу, тот велел умертвить мальчика и рассечь [труп] на куски. Часть мяса

царь приказал поджарить, а часть сварить, и это хорошо приготовленное блюдо

держать наготове. Когда же наступило время пира, среди других приглашенных

явился и Гарпаг. Прочим гостям и самому Астиагу были поставлены столы с

бараниной, Гарпагу же подали мясо его собственного сына (все остальные

куски, кроме головы и конечностей – рук и ног. Эти части лежали отдельно в

закрытой корзине). Когда Гарпаг, по-видимому, насытился, Астиаг спросил,

понравилось ли ему это кушанье. Гарпаг отвечал, что получил от него большое

удовольствие. Тогда слуги, на которых было возложено это поручение,

принесли закрытую корзину с головой, руками и ногами мальчика и приказали

Гарпагу открыть [ее] и взять оттуда все, что пожелает. Гарпаг повиновался

и, открыв корзину, увидел останки своего сына. Такое зрелище, однако, не

смутило Гарпага, и он не потерял самообладания. Тогда Астиаг спросил, знает

ли он, какой дичи он отведал. Гарпаг отвечал, что знает и что все, что ни

сделает царь, ему [должно быть] мило. С такими словами он собрал остальные

куски мяса и отправился домой. Быть может, он хотел собрать останки сына и

предать их земле.

120. Так-то Астиаг наказал Гарпага. Затем царь призвал на совет об участи

Кира тех же самых магов, которые прежде истолковали ему сновидение. Маги

явились, и Астиаг вновь спросил их о значении сна. Они же повторили

сказанное ими в первый раз: если бы мальчик преждевременно не умер, а

остался в живых, то безусловно стал бы царем. Астиаг же возразил им:

"Мальчик не умер, он жив. Когда он жил в деревне, то деревенские ребятишки

выбрали его царем. При этом он вел себя совершенно так, как настоящие цари,

окружив себя телохранителями, привратниками, вестниками и прочими слугами,

как и подобает царю. Что же это предвещает, по вашему мнению?". Маги

отвечали: "Если мальчик жив и даже стал царем вовсе без умысла [так что

никто и не подозревал этого], то не страшись и не беспокойся: ведь во

второй раз он уже не будет царем. Даже некоторые прорицания оракулов

[иногда] сводятся к пустякам и всевозможные сны подчас вовсе не имеют

значения". Астиаг же отвечал так: "Я, маги, такого же мнения: раз мальчик

[однажды] уже (хотя и по имени только) был царем, то сновидение сбылось и

мне уже больше нечего опасаться. Но все же прошу вас хорошо обдумать и

посоветовать мне, что следует делать для безопасности моего дома и вашей".

На это маги ответили так: "Царь! И для нас ведь весьма важно, чтобы престол

остался за тобой. Если же он перейдет к этому персидскому мальчику, то

попадет в чужие руки, и мы, мидяне, станем рабами, а персы будут нас

презирать, как чужеземцев. Но пока царем остаешься ты, наш единоплеменник,

и мы также участвуем в правлении и в великом почете у тебя. Поэтому-то у

нас все основания стоять за тебя и за твою власть. И если бы мы предвидели

грозящую тебе опасность, то все бы откровенно высказали. Но так как

сновидение оказалось пустяковым, то мы теперь и сами ничего не страшимся и

тебе советуем оставить страхи. Убери этого мальчика с глаз долой и отправь

к родителям в Персию".

121. Услышав такой совет магов, обрадованный Астиаг призвал Кира и сказал

ему вот что: "Дитя! Я обидел тебя из-за [лживого сновидения], которое не

исполнилось, но велением Рока ты остался жив. Теперь здравым отправляйся в

Персию, а я дам тебе провожатых. Там ты найдешь отца и мать – не таких, как

волопас Митрадат и его жена".

122. С этими словами Астиаг отпустил Кира. А когда Кир возвратился в дом

Камбиса, родители приняли его и, узнав, [откуда и кто он], осыпали

поцелуями (они ведь думали, что он тогда сразу же был умерщвлен). Затем они

стали расспрашивать сына, каким образом он остался в живых. А он рассказал

им, что прежде ничего не знал [о своем происхождении] и даже имел о нем

ложные представления. Только по дороге сюда он узнал всю свою горькую

участь: сам же он считал себя сыном Астиагова пастуха, но в пути спутники

рассказали ему все; воспитала его, по его словам, жена пастуха. Рассказывая

свою историю, Кир непрестанно восхвалял ее: он только и говорил, что о

Кино. Родители же подхватили это имя и, для того чтобы спасение сына

казалось персам еще более чудесным, распространили слух, что подброшенного

Кира вскормила собака91. От этой-то Кино и пошло это сказание.

123. Между тем Кир возмужал и сделался самым доблестным среди своих

сверстников. Все любили его. И Гарпаг, который горел желанием отомстить

Астиагу, также старался войти в доверие к Киру. Он посылал Киру подарки за

подарками, подстрекая к мщению. Гарпаг понимал, что один он, будучи простым

гражданином, не может отомстить Астиагу. Поэтому, видя, что Кир уже

подрастает, Гарпаг выбрал юношу в союзники, так как Кир ведь претерпел

одинаковые с ним несчастья. Сперва Гарпаг поступил так: он завязал

отношения со всеми знатными мидянами, побуждая их свергнуть царя (Астиаг

ведь был суровым владыкой мидян) и поставить царем Кира. Когда Гарпагу

удалось склонить [знать] на свою сторону и все было готово, он решил

сообщить свой замысел Киру. Кир же находился в Персии, и так как все дороги

охранялись, а иным путем нельзя было передать весть, то Гарпаг придумал вот

какую хитрость. Он искусно приготовил зайца, а именно распорол ему живот,

не повредив шкуры, и затем вложил туда грамоту, в которой объяснил свой

замысел. Потом он снова зашил живот зайца и послал зверя в Персию с одним

из самых преданных слуг, дав ему охотничью сеть, как охотнику. На словах же

он велел передать, чтобы Кир вскрыл [живот] зайца собственноручно и без

свидетелей.

124. Слуга выполнил это приказание Гарпага, и Кир, получив зайца, распорол

ему живот. Там Кир нашел послание, взял его и стал читать. А в послании

говорилось так: "Сын Камбиса! Боги хранят тебя. Иначе ведь они не уготовали

бы тебе такой счастливой доли. Отомсти же Астиагу, твоему убийце! Ведь

его-то умыслом ты был предан смерти и только по воле богов и благодаря мне

остался жив. О своих собственных несчастьях ты, я думаю, конечно, уже давно

узнал, и не только о том, что Астиаг причинил тебе, но также и мне [за то,

что] я не умертвил тебя, а отдал пастуху. Теперь же, если ты только меня

послушаешь, вся Астиагова держава будет твоей. Убеди персов восстать и

выступай в поход на мидян. И если Астиаг в войне против тебя поставит меня

военачальником или другого кого-нибудь из знатных мидян, то ты достигнешь

желанной цели. Ведь они первыми перейдут на твою сторону и будут стараться

низложить Астиага. Итак, здесь все готово, и поэтому послушайся моего

совета и действуй поспешно".

125. Прочтя вслух это послание, Кир стал обдумывать способ, как бы похитрее

склонить персов к измене Астиагу. Обдумывая же, он решил, что лучше всего

сделать так: записав то, что он задумал, в послании, он созвал народное

собрание персов. Затем он раскрыл послание, прочитал его, объявив персам,

что Астиаг назначил его военачальником. В своей речи Кир, между прочим,

сказал: "Теперь, персы, я приказываю всем вам явиться, вооружившись

серпом". Так приказывал Кир. Племен персидских много. Кир собрал часть из

них и убедил отложиться от мидян. Вот эти племена, от которых зависят все

остальные: персы, пасаргады, марафии, маспии. Из них самые благородные –

пасаргады, к которым принадлежит также род Ахеменидов (откуда произошли

персидские цари). Другие персидские племена – это панфиалеи, дерусиеи,

германии. Все упомянутые племена занимаются земледелием, прочие же – даи,

марды, дропики – кочевники92.

126. Когда все они явились с упомянутым серпом, то Кир приказал за день

расчистить определенный участок земли (известная часть Персидской земли

площадью приблизительно 18 или 20 стадий была покрыта колючим кустарником).

По окончании этой тяжелой работы Кир приказал на следующий день явиться

снова, предварительно вымывшись. Между тем Кир велел собрать в одно место

всех коз, овец и коров своего отца, заколоть их и приготовить угощение для

персидского войска. Кроме того, он заготовил большое количество вина и

хлеба. На следующий день, когда персы явились, Кир предложил им,

расположившись на лугу, угощаться. После пиршества Кир спросил персов:

какой день им больше понравился – вчерашний или сегодняшний. "Между этими

днями есть, конечно, большое различие, – отвечали они,– ведь вчерашний день

принес нам только невзгоды, а сегодня – все прекрасно". Подхватив эти

слова, Кир открыл персам все свои замыслы и сказал: "Персидские воины! Дело

обстоит вот как: если вы пожелаете следовать за мною, то у вас будут и эти

блага, и еще в тысячу раз больше. Если же не захотите, то вас ожидает

бесконечный подобный вчерашнему тяжкий труд. Поэтому следуйте за мною и

обретете свободу. Я рожден, как я верю, по воле богов взять на себя дело

вашей свободы. Я думаю, что вы ничуть не уступаете мидянам во всем прочем и

в особенности как воины. Поэтому вам следует как можно скорее отложиться от

Астиага".

127. Отныне персы обрели вождя и были рады избавлению от мидийского ига.

Уже давно ведь мидийское владычество было им ненавистно. Астиаг же, когда

узнал о таких приготовлениях Кира, отправил к нему вестника с приказанием

явиться к себе. А Кир велел вестнику объяснить царю, что прибудет к нему

раньше, чем тому будет угодно. Услышав такой ответ, Астиаг призвал весь

мидийский народ к оружию и назначил военачальником Гарпага (бог ведь

помрачил ум царя, и он предал забвению все, что сам причинил Гарпагу).

Когда мидяне выступили в поход и начали битву с персами, то сражалась лишь

одна часть войска, не причастная к заговору, другая добровольно перешла на

сторону персов, большинство же воинов, изменив своему долгу, трусливо

обратилось в бегство.

128. Так-то мидийское войско позорно рассеялось. Астиаг же, узнав о

поражении, грозно воскликнул: "Все равно! Несдобровать же Киру!". Затем

царь велел сначала посадить на кол снотолкователей-магов, которые убедили

его пощадить Кира, а потом велел, чтобы все оставшиеся в городе мидяне –

стар и млад – взялись за оружие. С этим войском Астиаг сам выступил против

персов, но в битве потерпел поражение. Сам царь был при этом взят в плен, а

мидийское войско уничтожено93.

129. Тогда Гарпаг подошел к пленному Астиагу и стал злорадно издеваться над

несчастным. Обращаясь к пленнику с язвительными словами, между прочим,

спросил его: что такое для него потеря владычества по сравнению с тем

пиром, когда он, Астиаг, предложил на угощение ему, Гарпагу, мясо его же

сына. За это-то злодеяние он, Астиаг, и стал теперь из царя рабом. Астиаг

же посмотрел на Гарпага и в свою очередь заметил: не приписывает ли Гарпаг

себе деяние Кира. А Гарпаг возразил, что он сам написал Киру об этом,

[побуждая его к восстанию], и потому по справедливости – это его заслуга.

Тогда Астиаг стал приводить доводы в доказательство того, что Гарпаг

глупейший и самый негодный человек на свете. Самый глупый – потому что

возложил царский венец на другого, хотя мог бы сам стать царем (если,

действительно, как он уверяет, переворот – дело его рук). Самый же негодный

оттого, что "из-за своего пиршества" он сделал мидян рабами. Если уж

непременно нужно было кого-нибудь другого облечь царской властью вместо

него, Астиага, то справедливее было бы по крайней мере предоставить эту

честь мидянину, а не персу. Отныне же ни в чем не повинные мидяне стали из

господ рабами, а персы – прежние рабы – теперь владыки.

130. Итак, Астиаг после 35-летнего царствования лишился власти. Из-за его

жестокости мидянам пришлось подчиниться персам. Владычество же мидян над

Азией по ту сторону Галиса продолжалось 128 лет, исключая время господства

скифов94. Впоследствии мидяне раскаялись в том, что покорились персам и

подняли восстание против Дария. Однако они потерпели поражение в битве и

вынуждены были вновь подчиниться. Персы же, отложившись при Астиаге от

мидян, под предводительством Кира с тех пор владычествовали над Азией. Кир

между тем не причинил Астиагу никакого зла, но держал при себе до самой его

кончины. Такова история рождения, детства и восшествия Кира на престол.

Затем Кир победил также и Креза, который, как я уже сказал, первым напал на

него. Так-то после победы над Крезом Кир стал владыкой Азии.

131. Что до обычаев персов, то я могу сообщить о них вот что. Воздвигать

статуи, храмы и алтари [богам] у персов не принято. Тех же, кто это делает,

они считают глупцами, потому, мне думается, что вовсе не считают богов

человекоподобными существами, как это делают эллины. Так, Зевсу95 они

обычно приносят жертвы на вершинах гор и весь небесный свод называют

Зевсом96. Совершают они жертвоприношения также солнцу, луне, огню, воде и

ветрам97. Первоначально они приносили жертвы только этим одним божествам,

затем от ассирийцев и арабов персы научились почитать Уранию (ассирийцы

называют Афродиту Милиттой, арабы – Алилат, а персы – Митра)98.

132. Этим-то богам персы совершают жертвоприношения вот как. Персы не

воздвигают алтарей и не возжигают огня99. Нет у них ни возлияний, ни игры

на флейте, как нет и венков, и жертвенного ячменя. Если кто-нибудь пожелает

принести жертву указанным богам, то приводит жертвенное животное в

"неоскверненное" место и призывает бога, причем чаще всего украшает свою

тиару100 миртовыми ветвями. Приносящему жертву не дозволяется просить о

даровании благ только себе одному: он молится за всех персов и за царя, так

как и сам принадлежит к персам. Затем он разрезает жертву на части и варит

мясо, а потом подстилают самую свежую траву (чаще всего – трилистник) и

кладет на нее мясо. Тогда подходит маг с песнопением "теогонии"101, как они

называют это заклинание. Ведь без мага совершать жертвоприношение у них не

положено. Через некоторое время приносящий жертву уносит мясо домой и

поступает с ним, как ему вздумается.

133. Самым большим праздником у персов признается день рождения каждого

человека. В этот день они считают нужным устраивать более обильное, чем в

другие дни, угощение. Люди богатые тогда подают на стол целиком зажаренного

в печи быка102, коня, верблюда или даже осла, а бедные выставляют лишь

голову мелкого рогатого скота. Обеденных яств у них немного, зато в

изобилии подаются десертные блюда одно за другим. Поэтому персы утверждают,

что эллины встают из-за стола голодными, так как у них после обеда не

подают ни одного стоящего блюда. Если бы у эллинов подавался десерт, то они

бы ели не переставая. Персы – большие любители вина. В присутствии других

людей у них не принято извергать пищу и мочиться. Эти обычаи персы строго

соблюдают. За вином они обычно обсуждают самые важные дела. Решение,

принятое на таком совещании, на следующий день хозяин дома, где они

находятся, еще раз предлагает [на утверждение] гостям уже в трезвом виде.

Если они и трезвыми одобряют это решение, то выполняют. И наоборот:

решение, принятое трезвыми, они еще раз обсуждают во хмелю103.

134. При встрече двух персов на улице по их приветствию легко можно

распознать, одинакового ли они общественного положения: ведь в таком случае

вместо приветствия они целуют друг друга в уста. Если один лишь немного

ниже другого по положению, то целуются в щеки. Если же один гораздо ниже

другого, то низший кланяется высшему, падая перед ним ниц. Наибольшим

почетом у персов пользуются (разумеется, после самих себя) ближайшие

соседи, затем – более отдаленные, а потом уважением пользуются в

зависимости от отдаленности. Менее же всего в почете у персов народы,

наиболее от них отдаленные. Сами они, по их собственному мнению, во всех

отношениях далеко превосходят всех людей на свете, остальные же люди, как

они считают, обладают доблестью в зависимости от отдаленности: людей,

живущих далее всего от них, они считают самыми негодными. Во время

владычества мидян один народ также господствовал над другим, а мидяне – над

всеми, а также и над своими ближайшими соседями; эти же последние – опять

над своими соседями и т. д. Так же и персы [ныне] оценивают народы. Ведь

этот народ постепенно распространял свое влияние сначала непосредственно, а

затем с помощью других народов.

135. Персы больше всех склонны к заимствованию чужеземных обычаев. Они

носят ведь даже мидийскую одежду, считая ее красивее своей, а на войну

надевают египетские доспехи. Персы предаются всевозможным наслаждениям и

удовольствиям по мере знакомства с ними. Так, они заимствовали от эллинов

любовное общение с мальчиками. У каждого перса много законных жен, а, кроме

того, еще больше наложниц.

136. Главная доблесть персов – мужество. После военной доблести большой

заслугой считается иметь как можно больше сыновей. Тому, у кого больше всех

сыновей, царь каждый год посылает подарки. Ведь главное значение они

придают численности. Детей с пяти до двадцатилетнего возраста они обучают

только трем вещам: верховой езде, стрельбе из лука и правдивости. До

5-летнего возраста ребенка не показывают отцу: он среди женщин. Это

делается для того, чтобы в случае смерти ребенка в младенческом возрасте не

доставлять отцу огорчения104.

137. Я одобряю этот обычай, хвалю также и тот, что у них даже и сам царь не

имеет права казнить человека за один определенный проступок, да и вообще

никто из персов не может казнить своих слуг за единичное преступление.

Только если по зрелому размышлению он найдет, что слуга совершил больше

важных преступлений, чем оказал услуг, тогда господин может излить свой

гнев на него105. По утверждению персов, у них не было случаев убиения

родного отца или матери. В каждом подобном случае, по их словам, при

ближайшем рассмотрении оказывается, что это дело или незаконнорожденных

детей или подкидышей: ведь совершенно противоестественно, чтобы настоящего

отца, говорят они, убил собственный сын.

138. О том, что им запрещено делать, персы даже и не говорят. Нет для них

ничего более позорного, как лгать, а затем делать долги. Последнее – по

многим другим причинам, а особенно потому, что должник, по их мнению,

неизбежно должен лгать. Кто из горожан страдает проказой или белыми

лишаями, тот не входит в город и не вступает в сношения с другими персами.

Эти недуги персы приписывают какому-нибудь греху человека по отношению к

Солнцу. Всякого чужеземца, страдающего этими недугами, они изгоняют из

своей страны. По этой же причине многие убивают также белых голубей106. В

реку персы не мочатся и не плюют; рук они и сами не моют в реке и никому

другому не позволяют этого делать. К рекам вообще персы относятся с

глубоким благоговением.

139. Вот еще с какой своеобразной особенностью приходится встречаться у

персов, которой сами они не замечают, а для нас она, разумеется, ясна.

Собственные имена их, по значению соответствующие их телесной силе и

величию, все оканчиваются на одну и ту же букву, которую дорийцы называют

сан, а ионяне – сигма. На эту-то букву оканчиваются не только некоторые их

имена, а решительно все107, как это можно обнаружить при ближайшем

рассмотрении.

140. Эти известия о персах я могу сообщить как безусловно достоверные.

Напротив, сведения о погребальных обрядах и обычаях персы передают как

тайну. Лишь глухо сообщается, что труп перса предают погребению только

после того, как его растерзают хищные птицы или собаки. Впрочем, я

достоверно знаю, что маги соблюдают этот обычай. Они ведь делают это

совершенно открыто. Во всяком случае персы предают земле108 тело покойника,

покрытое воском109. Маги110 в значительной степени отличаются [одним своим

обычаем] как от остальных людей, так особенно от египетских жрецов.

Последние полагают свою обрядовую чистоту в том, что не убивают ни одного

живого существа, кроме жертвенных животных. Маги же собственноручно убивают

всех животных, кроме собаки и человека. Они даже считают великой заслугой,

что уничтожают муравьев, змей и [вредных] пресмыкающихся и летающих

животных. Впрочем, пусть этот обычай существует, как он был искони, я же

возвращусь к своему прежнему рассказу.

141. Тотчас после завоевания Мидии персами ионяне и эолийцы отправили

вестников в Сарды к Киру. Они велели объявить ему, что желают подчиниться

персам на тех же условиях, как ранее Крезу. Выслушав их предложение, Кир

рассказал им басню: "Какой-то флейтист увидел в море рыбу и принялся играть

на флейте, надеясь, что рыба выскочит на сушу. Обманувшись же в своих

ожиданиях, он закинул невод, поймал много рыбы и вытащил ее на берег. И

вот, увидев бьющуюся в неводе рыбу, он сказал: "Прекратите теперь у меня

пляску! Вы ведь даже не захотели выйти поплясать под мою флейту!"". Эту

басню Кир рассказал ионянам и эолийцам потому, конечно, что те прежде

отклонили предложение Кира отложиться от Креза, а теперь, когда все было

уже кончено, изъявили готовность подчиниться Киру. Таков был ответ

разгневанного Кира. Когда весть об этом пришла в ионийские города, то

ионяне обнесли каждый город стеной и все, кроме милетян, собрались в

Панионий (ведь только с одними милетянами Кир заключил союз на тех же

условиях, что и мидийский царь). Остальные ионян единодушно решили послать

вестников в Спарту с просьбой о помощи.

142. Эти-то ионяне, которым также принадлежит Панионий, основали свои

города, насколько я знаю, в стране под чудесным небом и с самым благодатным

климатом на свете. Ни области внутри материка, ни на побережье (на востоке

или на западе) не могут сравниться с Ионией. Первые страдают от холода и

влажности, а вторые – от жары и засухи. Ионяне говорят не на одном языке, а

на четырех различных наречиях111. Дальше всего к югу лежит Милет, затем

идут Миунт и Приена. Эти города находятся в Карии, и жители их говорят на

одном наречии. Напротив, следующие города расположены в Лидии: Эфес,

Колофон, Лебед, Теос, Клазомены, Фокея. [В этих городах] также говорят на

общем наречии, отличном от наречия вышеназванных городов. Кроме того, есть

еще три ионийских города: два из них – на островах, именно Самос и Хиос, а

один – Эрифры – на материке. Хиосцы и эрифрейцы говорят на одном наречии,

самосцы же – на своем особом. Это и есть четыре ионийских наречия.

143. Итак, из этих ионян милетянам нечего было страшиться, так как они

заключили союз с Киром. Впрочем, и островитянам не грозила

[непосредственная] опасность: ведь персы еще не покорили финикиян, а сами

они не были мореходами. От остальных ионян эти [азиатские] ионяне

отделились потому лишь, что ионийское племя было самым слабым и

незначительным среди вообще слабого еще тогда эллинского народа. Кроме

Афин, вообще не существовало ни одного значительного ионийского города.

Поэтому как остальные ионяне, так и афиняне избегали имени "ионяне", не

желая называться ионянами. И поныне даже, как я думаю, многие из них

стыдятся этого имени. А те двенадцать [азиатских] городов112, напротив,

гордились своим именем. Они воздвигли общее святилище, назвав его Панионий,

и постановили не допускать туда других ионян (о чем, конечно, кроме

смирнейцев, никто и не просил).

144. Точно так же и дорийцы113 из нынешней области пятиградья (которая

прежде называлась шестиградьем) не только запретили соседним дорийцам

доступ в Триопийское святилище, но даже не допускали и своих сограждан

участвовать [в религиозных обрядах] за непочтительность к храму. При

состязаниях в честь Аполлона Триопийского они издревле, по обычаю, давали

победителям в награду медные треножники. Победители, однако, не должны были

брать с собой эти треножники из святилища, но посвящать их богу. Как-то раз

победу одержал один галикарнассец по имени Агасикл, который пренебрег этим

обычаем, унес треножник домой и повесил там на гвозде на стену. В наказание

за это пять городов – Линд, Иалис, Камир, Кос и Книд – отстранили шестой

город – Галикарнасс от участия [в религиозных обрядах]. Так наказали они

этот город.

145. Так вот, ионяне, как я думаю, основали двенадцать городов и не

пожелали больше никого допускать в свой союз вот по какой причине. Когда

они жили еще в Пелопоннесе, у них, как и у ахейцев, которые их изгнали114,

было двенадцать городов. Ахейцы же еще и поныне занимают двенадцать

областей [в Пелопоннесе]. Это, во-первых, Пеллена, лежащая близ Сикиона,

затем Эгира и Эги (где течет неиссякающая река Крафис, по имени которой

названа и река в Италии); потом Бура и Гелика (куда бежали ионяне после

неудачной битвы с ахейцами), далее Эгий, Рипы, Патры, Фары и Олен (где

течет большая река Пир); наконец, Дима и Тритеи – единственные из этих

городов, расположенные внутри страны. Эти двенадцать областей теперь

принадлежат ахейцам, а прежде были ионийскими.

146. По этой же причине ионяне и основали двенадцать городов. И было даже

очень глупо утверждать, что эти азиатские ионяне чистокровнее и благороднее

остальных ионян. Добрую часть их составляют абанты с Евбеи, которые ничего

общего не имеют даже в имени с ионянами. Кроме того, ионяне смешались с

орхоменскими минийцами115, с кадмейцами, дриопами, фокейцами, отделившимися

[от своего народа], молоссами, пеласгическими аркадцами, дорийцами из

Эпидавра и многими другими племенами. Те же ионяне, которые выступали прямо

из афинского пританея и считали себя самыми благородными, не привели с

собой на новую родину женщин, но женились на кариянках, родителей которых

они умертвили. Из-за этой-то резни [родителей] карийские женщины под

клятвой ввели у себя обычай и передали своим дочерям: никогда не вкушать

пищи вместе со своими мужьями и не называть мужей по имени за то, что те

умертвили их отцов, мужей и детей, а затем взяли их в жены. Все это

произошло в Милете.

147. Царями же одни из этих ионийских городов выбрали себе ликийцев,

отпрысков Главка, сына Гипполоха, другие – кавконов из Пилоса, потомков

Кодра, сына Меланфа; иные, наконец,– потомков и того и другого. Конечно,

они несколько более держались за свое имя [ионян], чем остальные ионяне, и

их, пожалуй, все же можно назвать чистокровными ионянами. Впрочем, все они

ионяне, поскольку происходят из Афин и справляют праздник Апатурий. Это

празднество устраивают все ионяне, кроме эфесцев и колофонян. Это –

единственные ионийские города, где не празднуют Апатурий, будто бы из-за

какого-то убийства.

148. Панионий – это священное место на Микале, посвященное ионийским союзом

Посейдону Геликонию (расположено оно на северной стороне горной цепи).

Микале же – это мыс на западе [малоазийского] материка, напротив Самоса.

Туда собирались ионийские города на праздник, названный ими Панионии. <Taк

обстоит дело не только с ионийскими празднествами, но и вообще все названия

эллинских праздников, так же как и имена персов, оканчиваются на эту

букву>116.

149. Это – ионийские города. Эолийские же города вот какие: Кима,

называемая также Фриконидой, Ларисы, Неон Тихос, Темнос, Килла, Нотий,

Эгироесса, Питана, Эгеи, Мирина, Гриния. Это – одиннадцать древних

эолийских городов. Один из них – Смирну – ионяне отняли у эолийцев.

Первоначально ведь на [азиатском] материке было, [так же как и ионийских],

двенадцать эолийских городов117. Эти эолийцы заняли область плодороднее

ионийской, но не обладающую столь благодатным климатом.