Геродот. История. Книга первая. Клио.

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49

50-59 60-69 70-79 80-89 90-99 100-109 110-119

120-129 130-139 140-149

150-159 160-169 170-179 180-189 190-199 200-209 210-219

50. После этого Крез стал умилостивлять дельфийского бога пышными жертвами.

Так, он приказал принести в жертву 3000 голов отборного скота каждой породы

и затем, воздвигнув огромный костер, сжечь на нем выложенные золотом и

серебром ложа, серебряные чаши и пурпурные одежды. Этим царь надеялся

добиться больше милостей у бога. [На этом костре] царь также повелел всем

лидийцам приносить жертвы из своего имущества. Затем Крез приказал

переплавить несметное количество золота и изготовить из него слитки [в

виде] полукирпичей, 6 ладоней в длину, шириной в 3 ладони, высотой же в 1

ладонь. [Общее] число полукирпичей было 117; из них 4 – из чистого золота,

весом 21/2 таланта каждый; другие полукирпичи – из сплава с серебром, весом

2 таланта. После этого царь велел отлить из чистого золота статую льва

весом в 10 талантов. Впоследствии во время пожара святилища в Дельфах лев

этот упал с [подставки из] полукирпичей, на которых он был установлен. И

поныне еще стоит этот лев в сокровищнице коринфян, но вес его теперь только

61/2 талантов, так как 31/2 таланта расплавились при плавке.

51. После изготовления Крез отослал эти предметы в Дельфы и вместе еще

несколько других, а именно: две огромные чаши для смешивания вина – золотую

и серебряную. Золотая чаша стояла в святилище как войдешь направо, а

серебряная – налево. После пожара чаши были также переставлены на другое

место. Золотая чаша стоит теперь в сокровищнице клазоменян (вес ее 81/2

талантов и 12 мин), а серебряная в углу в притворе храма. Вмещает она 600

амфор. Чашу эту дельфийцы наполняют вином с водой на празднике Феофаний.

Как утверждают в Дельфах, чаша эта – изделие Феодора из Самоса. И я тоже

так думаю, так как она, видимо, на редкость чудесной работы. Потом царь

отослал в Дельфы 4 серебряных сосуда, которые стоят [ныне] в сокровищнице

коринфян, и 2 кропильницы – золотую и серебряную. На золотой кропильнице

начертана надпись, гласящая: "Посвятительный дар лакедемонян". Это, однако,

неверно: ведь эти кропильницы – посвятительный дар Креза. Надпись же на ней

вырезал какой-то дельфиец, желая угодить лакедемонянам. Я знаю имя этого

человека, но не хочу называть. Только [статуя] мальчика, через руку

которого течет вода [в кропильницы] – приношение лакедемонян, но ни та, ни

другая из кропильниц. Вместе с этими Крез послал много и других даров без

надписей. Среди них круглые чаши для возлияний, а также золотая статуя

женщины в 3 локтя высотой (по словам дельфийцев, она изображает женщину,

выпекавшую царю хлеб)36. Крез пожертвовал также ожерелья и пояса своей

супруги.

52. Эти-то дары Крез послал в Дельфы; Амфиараю же, о деяниях и судьбе

которого ему пришлось слышать, царь посвятил в дар щит целиком из золота и

копье, древко и наконечник которого были также из чистого золота. Эти оба

предмета еще и поныне находятся в Фивах в святилище Аполлона Исмения.

53. Затем Крез повелел лидийцам, отвозившим дары в святилища, вопросить

оракулы, следует ли ему идти войной против персов и искать для этого

союзников. По прибытии же в святилище послы передали приношения и затем

вопросили оракул в таких словах: "Крез, царь лидийцев и других народов,

считая, что здесь он получил единственно правдивые на свете прорицания,

послал вам эти дары как достойное вознаграждение за то, что вы разгадали

его замысел. Теперь царь спрашивает вас: выступать ли ему в поход на персов

и искать ли для этого союзников". Так вопрошали послы, а оба оракула дали

одинаковый ответ и объявили Крезу: если царь пойдет войной на персов, то

сокрушит великое царство. Оракулы также советовали царю отыскать самый

могущественный эллинский город и заключить с ним союз37.

54. А Крез, получив прорицания оракулов и узнав их содержание, чрезвычайно

обрадовался. Теперь царь твердо уповал, что сокрушит царство Кира. Затем

Крез вновь отправил посольство в Пифо с дарами всему дельфийскому народу,

узнав его численность: каждый дельфиец получил по 2 золотых статера. За это

дельфийцы предоставили Крезу и лидийцам право первыми вопрошать оракул,

свободу от пошлин и налогов и почетные места [на Пифийских играх] и, кроме

того, каждый лидиец получил еще право гражданства в Дельфах на вечные

времена38.

55. Одарив дельфийцев, Крез в третий раз обратился к оракулу (ведь царь

убедился теперь в правдивости оракула и стал даже слишком часто вопрошать

его). На этот раз Крез спросил, долго ли будет существовать его держава.

Пифия же изрекла ему вот какой ответ:

Коль над мидянами мул царем когда-либо станет,

 Ты, нежноногий лидиец, к обильному галькою Герму

 Тут-то бежать торопись, не стыдясь малодушным казаться.

56. Когда эти слова сообщили Крезу, царь весьма обрадовался. Он полагал,

что никогда, конечно, вместо человека мул не будет царствовать над мидянами

и поэтому власть навсегда останется в его доме. Затем Крез принялся

разыскивать самое могущественное эллинское племя, чтобы вступить с ним в

союз. Из расспросов же царь узнал, что самые выдающиеся из эллинов – это

лакедемоняне и афиняне. Первые – среди дорийского племени, а вторые – среди

ионийского. Это были два наиболее значительных тогда эллинских племени.

Так, ионяне первоначально были пеласгийского происхождеяия, а дорийцы –

эллинского. Ионийское племя никогда не покидало своей земли, дорийское же –

очень долго странствовало. Ибо во времена царя Девкалиона оно обитало в

земле Фтиотида, а затем при Доре, сыне Эллина, – у подошвы Оссы и Олимпа, в

области под названием Гистиеотида. После изгнания из Гистиеотиды кадмейцами

дорийцы поселились у Пидна и назывались теперь македнами. Отсюда это племя

снова переселилось в Дриопиду, а оттуда прежде всего в Пелопоннес, где и

приняло имя дорийцев.

57. На каком языке говорили пеласги, я точно сказать не могу. Если же

судить по теперешним пеласгам, что живут севернее тирсенов в городе

Крестоне (они некогда были соседями племени, которое ныне называется

до-убийцами, и обитали тогда в стране, теперь именуемой Фессалиотида), и

затем – по тем пеласгам, что основали Плакию и Скиллак на Геллеспонте и

оказались соседями афинян, а также и по тем другим городам, которые некогда

были пеласгическими, а позднее изменили свои названия. Итак, если, скажу я,

из этого можно вывести заключение, то пеласги говорили на варварском языке.

Если, стало быть, и все пеласгическое племя так говорило, тогда и

аттический народ, будучи пеласгическим по происхождению, также должен был

изменить свой язык, когда стал частью эллинов. Ведь еще и поныне жители

Крестона и Плакии говорят на другом языке, не похожем на язык соседей. Это

доказывает, что они еще и теперь сохраняют своеобразные черты языка,

который они принесли с собой после переселения в эти края.

58. Что до эллинского племени, то оно, по-моему, с самого начала всегда

говорило на одном и том же языке. До своего объединения с пеласгами эллины

были немногочисленны. Из такого довольно скромного начала они численно

возросли и включили в себя множество племен, главным образом оттого, что к

ним присоединились пеласги и много других чужеземных племен. Итак, по

крайней мере до соединения с эллинами, как я думаю, племя пеласгов, пока

оно было варварским, так никогда и не стало значительной народностью.

59. Из этих двух народов, как я узнал, аттический народ был расколот и

подавлен междоусобными смутами. Писистрат, сын Гиппократа, в то время был

тираном в Афинах. Этому-то Гиппократу, когда он как простой гражданин

присутствовал на Олимпийских играх, было явлено великое знамение: при

жертвоприношении стоявшие там котлы с мясом и водой закипели без огня и

вода полилась через край. Лакедемонянин Хилон, как раз случившийся при этом

и видевший знамение, дал совет Гиппократу прежде всего не брать себе в дом

жену, рожающую детей. А если он уже женат, то отпустить жену; если даже у

него есть сын, – то отказаться от сына. Гиппократ же отверг совет Хилона.

После этого у него родился сын – упомянутый выше Писистрат. У афинян же шли

в то время распри между обитателями побережья (предводителем их был Мегакл,

сын Алкмеона) и равнинными жителями (во главе с Ликургом, сыном

Аристолаида). Писистрат, тогда уже помышлявший о тирании, создал третью

партию. Он набрал приверженцев и, открыто став вождем партии гиперакриев39,

придумал вот какую хитрость. Он изранил себя и своих мулов и затем въехал

на повозке на рыночную площадь, якобы спасаясь от врагов, которые хотели

его избить, когда он ехал по полю. Писистрат просил народ дать ему охрану.

Он уже ранее отличился как полководец в войне с мегарцами, завоевав Нисею и

совершив другие замечательные подвиги. Народ же афинский позволил себя

обмануть, предоставив ему телохранителей из числа горожан: они были у

Писистрата не копьеносцами, а дубинщиками, сопровождая его с деревянными

дубинами. Во главе с Писистратом они-то и восстали и захватили акрополь.

Тогда Писистрат стал владыкой афинян. Он не нарушил, впрочем, порядка

государственных должностей и не изменил законов, но управлял городом по

существующим законоустановлениям, руководя государственными делами

справедливо и дельно.

60. Вскоре, однако, после этого приверженцы Мегакла40 и Ликурга

объединились и изгнали Писистрата. Таким-то образом Писистрат в первый раз

овладел Афинами, и так лишился своей тирании, которая еще не глубоко

укоренилась. Между тем враги Писистрата, изгнавшие его, вновь начали распри

между собой. Попав в затруднительное положение, Мегакл послал вестника к

Писистрату. Он предложил ему свою дочь в жены и в приданое – тиранию.

Писистрат принял предложение, согласившись на эти условия. Для возвращения

Писистрата они придумали тогда уловку, по-моему, по крайней мере весьма

глупую. С давних пор, еще после отделения от варваров, эллины отличались

большим по сравнению с варварами благоразумием и свободой от глупых

суеверий, и все же тогда эти люди [Мегакл и Писистрат] не постеснялись

разыграть с афинянами, которые считались самыми хитроумными из эллинов, вот

какую штуку41. В Пеонийском доме42 жила женщина по имени Фия ростом в 4

локтя без трех пальцев и вообще весьма пригожая. Эту-то женщину в полном

вооружении они поставили на повозку и, показав, какую она должна принять

осанку, чтобы казаться благопристойной, повезли в город. Затем они

отправили вперед глашатаев, которые, прибыв в город, обращались по их

приказанию к горожанам с такими словами: "Афиняне! Примите благосклонно

Писистрата, которого сама Афина почитает превыше всех людей и возвращает

теперь из изгнания в свой акрополь!". Так глашатаи кричали, обходя улицы, и

тотчас по всем демам прошел слух, что Афина возвращает Писистрата из

изгнания. В городе все верили, что эта женщина действительно богиня,

молились смертному существу и приняли Писистрата.

61. Придя таким образом снова к власти, Писистрат по уговору с Мегаклом

взял себе в жены его дочь. Но так как у него были уже взрослые дети, а род

Алкмеонидов, к которому принадлежал Мегакл, как считали, был поражен

проклятием, то Писистрат не желал иметь детей от молодой жены43 и потому

общался с ней неестественным способом. Сначала жена скрывала это

обстоятельство, а потом рассказала своей матери (в ответ на ее вопросы или

же по собственному почину), а та – своему мужу. Мегакл же пришел в страшное

негодование за то, что Писистрат так его обесчестил. В гневе он снова

примирился со своими [прежними] сторонниками. А Писистрат, узнав, что

затевается против него, удалился из города и вообще из Аттики44. Прибыв в

Эретрию, он стал совещаться со своими сыновьями. Верх одержало мнение

Гиппия о том, что следует попытаться вновь овладеть верховной властью.

Тогда они [Писистрат и сыновья] стали собирать добровольные даяния от

городов, которые были им чем-либо обязаны. Многие города предоставили

Писистрату большие суммы денег, но фиванцы превзошли всех денежными дарами.

Одним словом, через некоторое время после этого все было готово для их

возвращения в Афины. И действительно, из Пелопоннеса прибыли аргосские

наемники, из Наксоса также приехал добровольно ревностный приверженец

[Писистрата] по имени Лигдамид с деньгами и людьми.

62. Так вот, Писистрат и его сторонники выступили из Эретрии и на

одиннадцатом году своего изгнания снова прибыли в Аттику45. Первое место,

которое они захватили там, был Марафон. Во время их стоянки [в Марафоне] к

ним присоединились не только сторонники из [самого] города Афин, но также

стали стекаться и другие люди из демов, которым тирания была больше по

душе, чем теперешняя свобода. Так [тиран и его сторонники] собирали свои

силы. Афиняне же в городе вовсе не думали о Писистрате, пока тот только

собирал средства, и даже после занятия Марафона. Услышав о выступлении

Писистрата из Марафона на Афины, только теперь горожане двинулись против

него. Все городское ополчение вышло против возвратившихся изгнанников.

Когда Писистрат со своими людьми, выйдя из Марафона, напал на Афины, оба

войска сошлись у святилища Афины Паллены и там расположились станом друг

против друга. Тут-то предстал Писистрату прорицатель Амфилит46 из Акарнании

и по божественному внушению изрек ему в шестистопном размере следующее

пророчество:

Брошен уж невод широкий, и сети раскинуты в море,

 Кинутся в сети тунцы среди блеска лунного ночи.

63. Такое предсказание изрек вдохновенный прорицатель. А Писистрат понял

смысл изречения и, объявив, что принимает оракул47, повел свое войско на

врага. Афинские же горожане как раз в это время дня завтракали, а после

завтрака одни занялись игрой в кости, а другие легли спать. Тогда Писистрат

с войском напал на афинян и обратил их в бегство. Когда противники убежали,

Писистрат придумал хитрый способ, чтобы воспрепятствовать бегущим вновь

собраться и чтобы заставить войско рассеяться. Он велел своим сыновьям

скакать на конях вперед. Настигая бегущих, сыновья Писистрата предлагали от

имени отца ничего не бояться и разойтись всем по домам.

64. Афиняне так и сделали. Таким-то образом Писистрат в третий раз завладел

Афинами. Он упрочил свое господство сильными отрядами наемников и денежными

сборами как из самих Афин, так и из области на реке Стримоне48. Он взял

затем заложниками сыновей тех афинян, которые сопротивлялись и не сразу

бежали, и переселил их на Наксос (Писистрат завоевал Наксос и отдал его во

владение Лигдамиду). Кроме того, он "очистил" по повелению оракула остров

Делос. А сделал Писистрат это вот как: он велел выкопать всех покойников,

погребенных в пределах видимости, из храма и перенести отсюда в другую

часть Делоса49. И Писистрат стал тираном в Афинах; что же до афинян, то

одни [его противники] пали в борьбе, а другим вместе с Алкмеонидами

пришлось уйти в изгнание из родной земли.

65. Таково было в то время положение дел в Афинах. Напротив, лакедемоняне,

как узнал Крез, избежали великих бедствий и теперь уже одолели тегейцев.

Ведь при спартанских царях Леонте и Гегесикле лакедемоняне побеждали во

всех других войнах, но только в одной войне с тегейцами терпели поражение.

Прежде у лакедемонян были даже почти что самые дурные законы из всех

эллинов, так как они не общались ни друг с другом, ни с чужеземными

государствами. Свое теперешнее прекрасное государственное устройство они

получили вот каким образом. Ликург, знатный спартанец, прибыл в Дельфы

вопросить оракул. Когда он вступил в святилище, Пифия тотчас же изрекла ему

вот что:

Ты притек, о Ликург, к дарами обильному храму,

 Зевсу любезный и всем на Олимпе обитель имущим,

 Смертный иль бог ты? Кому изрекать прорицанье должна я?

 Богом скорее, Ликург, почитать тебя нужно бессмертным.

По словам некоторых, Пифия, кроме этого предсказания, предрекла Ликургу

даже все существующее ныне спартанское государственное устройство. Не, как

утверждают сами лакедемоняне, Ликург принес эти нововведения [в

государственный строй] Спарты из Крита. Он был опекуном своего племянника

Леобота, царя Спарты. Как только Ликург стал опекуном царя, то изменил все

законы и строго следил, чтобы их не преступали. Затем он издал указы о

разделении войска на эномотии50, установил триакады51 и сисситии52. Кроме

того, Ликург учредил должность эфоров53 и основал совет старейшин

[геронтов]54.

66. Так-то лакедемоняне переменили свои дурные законы на хорошие, а после

кончины Ликурга воздвигли ему храм и ныне благоговейно его почитают. Так

как они жили в плодородной стране с многочисленным населением, то скоро

достигли процветания и изобилия. И действительно, они уже больше не

довольствовались миром: убедившись в превосходстве над аркадцами,

лакедемоняне вопросили дельфийский оракул: могут ли они завоевать всю

Аркадскую землю. Пифия же изрекла им в ответ вот что:

Просишь Аркадию всю? Не дам тебе: многого хочешь!

 Желудоядцев-мужей обитает в Аркадии много,

 Кои стоят на пути. Но похода все ж не возбраняю.

 Дам лишь Тегею тебе, что ногами истоптана в пляске,

 Чтобы плясать и поля ее тучные мерить веревкой.

Лакедемоняне, услышав такой ответ оракула, оставили все другие города

Аркадии и пошли войной на тегейцев. С собой они взяли оковы в уповании хотя

и на двусмысленный [ответ] оракула, так как твердо рассчитывали обратить в

рабство тегейцев. В битве, однако, лакедемоняне потерпели поражение, и на

тех, кто попал в плен к врагам, были наложены [те самые] оковы, которые они

принесли с собой: пленники, как рабы, должны были, отмерив участок поля

тегейцев мерной веревкой, обрабатывать его. Оковы же эти, наложенные на

[лакедемонских] пленников, еще до сего дня сохранились в Тегее и висят на

стенах храма Афины Алеи.

67. Так вот, в прежних войнах с тегейцами лакедемоняне постоянно терпели

неудачи. Однако во времена Креза, когда царями Лакедемона были Анаксандрид

и Аристон55, спартанцы наконец одержали верх над ними, и вот как это

произошло56. Из-за своих постоянных поражений лакедемоняне отправили послов

в Дельфы вопросить [оракул], какое божество им следует умилостивить для

победы над тегейцами. Пифия дала ответ: они должны перенести в Спарту

останки Ореста, сына Агамемнона, [и тогда] одолеют тегейцев. Однако

спартанцы не могли отыскать могилы Ореста, и [им пришлось] вновь отправить

послов в Дельфы вопросить бога: "Где погребен Орест?". На вопрос послов

Пифия ответила вот что:

Есть в Аркадии град Тегея на низкой равнине.

 Веют там ветры (их два), гонимые силой могучей.

 [Слышен] удар, отраженный ударом, и беда возлежит над бедою...

 Сын там Атрида сокрыт земли жизнетворной на лоне.

 Прах его перенесешь и станешь владыкой Тегеи.

Однако и после этого ответа оракула лакедемоняне все-таки не могли найти

могилы, несмотря на все усилия, пока не нашел ее Лих, один из так

называемых агатоергов57 в Спарте. Эти-то агатоерги – старейшие граждане

числом пять – ежегодно выходят из сословия всадников. В течение того года,

когда они выходят из всаднического сословия, они должны быть наготове

постоянно выполнять обязанности послов в разных местах для Спарты.

68. Среди этих-то людей был некто Лих. Он и отыскал в Тегее [могилу

Ореста], отчасти случайно, отчасти хитростью. В то время у лакедемонян с

тегейцами было перемирие. Лих зашел в кузницу посмотреть, как куют железо,

и дивился искусству [кузнеца]. Кузнец заметил его удивление и, прекратив

работу, сказал: "Друг-лаконец! Ты дивиться, как искусно обрабатывают

железо. Но вот если бы тебе довелось увидеть то же, что мне, то как бы ты

сильно удивился! Я хотел выкопать у себя во дворе колодец и, копая,

наткнулся на гроб 7 локтей длины. Не веря, однако, чтобы люди когда-нибудь

были больше нынешних ростом, я открыл гроб и увидел, что покойник

действительно был одинаковой величины с гробом. Измерив гроб, я снова

засыпал его землей". Так передавал ему кузнец то, что видел, а Лих обдумал

эти слова. Ему пришло на мысль, что это и есть останки Ореста, о которых

говорил оракул. Рассудил же Лих вот как: рассматривая два раздуваемых меха

кузнеца, он решил, что это ветры, о которых говорил оракул; наковальня же и

молот – это удар и ответный удар, а беда, возлежащая на беде,– выковываемое

железо (это потому, думал он, что железо изобретено на беду человеку). Так

рассуждая, Лих возвратился в Спарту и рассказал все, что случилось с ним.

Лакедемоняне же обвинили его для вида в вымышленном преступлении и изгнали

из города. Тогда Лих опять прибыл в Тегею и рассказал кузнецу о своей беде.

Затем он просил отдать ему в наем двор, но кузнец сначала не соглашался. В

конце концов Лиху удалось уговорить кузнеца. Он поселился потом на этом

дворе, раскопал могилу и собранные кости привез в Спарту. С этого времени и

всякий раз, когда дело доходило до столкновения, лакедемоняне неизменно

оказывались гораздо сильнее [тегейцев]. И они покорили, таким образом, уже

бoльшую часть Пелопоннеса.

69. Все это Крез узнал и отправил послов в Спарту с дарами и предложением

союза. Царь указал послам, что они должны говорить, а те по прибытии в

Спарту сказали вот что: "Прислал нас Крез, царь лидийцев и других народов,

и говорит вам так: "Лакедемоняне! Бог возвестил мне через оракул, чтобы я

заключил союз с эллинами. Вы же, как я слышу, – самые могущественные люди в

Элладе. Поэтому-то я по повелению оракула и обращаюсь к вам и желаю быть

вашим другом и союзником без коварства и обмана"". Это Крез приказал

объявить через своих послов, а лакедемоняне, которые уже слышали о

прорицании, данном Крезу, обрадовались приезду лидийцев и заключили с ним

освященный клятвой договор о дружбе и союзе, тем более что уже раньше Крез

оказывал им некоторые услуги. Так, когда лакедемоняне послали с Сарды

купить золото для статуи Аполлона, которая ныне стоит в Форнаке в Лаконии,

Крез отдал им золото в дар58.

70. Ради этого-то (а также и потому, что Крез предпочел их в качестве

союзников всем прочим эллинам) лакедемоняне и заключили этот союз. Сами же

они не только приняли предложение царя, но даже хотели сделать Крезу

ответный подарок, если бы он того потребовал. Так лакедемоняне изготовили

медную чашу для смешивания вина, украшенную снаружи по краям всевозможными

узорами, огромных размеров, вместимостью на 300 амфор. Впрочем, эта чаша

так и не попала в Сарды по причинам, о которых рассказывают двояко.

Лакедемоняне передают, что на пути в Сарды чаша оказалась у острова Самоса.

Самосцы же, узнав об этом, подплыли на военных кораблях и похитили ее. Сами

же самосцы, напротив, утверждают: лакедемоняне, везшие чашу, прибыли

слишком поздно и по пути узнали, что Сарды взяты [персами], а Крез пленен.

Тогда они будто бы предложили продать эту чашу на Самосе, и несколько

[самосских] граждан купили ее и посвятили в храм Геры. Возможно также, что

люди, действительно продавшие чашу, по прибытии в Спарту объявили там, что

их ограбили самосцы.

71. Так-то обстояло дело с чашей для смешивания вина. Крез же неправильно

истолковал оракул и выступил в поход на Каппадокию, надеясь низвергнуть

Кира и сокрушить персидскую державу. Во время приготовлений к походу на

персов один лидиец дал царю такой совет (этот лидиец – имя его было

Санданис – и прежде слыл благоразумным, а благодаря этому совету он и

подавно прославился у лидийцев)59: "Царь! Ты собираешься в поход на людей,

которые носят кожаные штаны и другую одежду из кожи; едят же они не

столько, сколько пожелают, а сколько у них есть пищи, так как обитают в

земле суровой. Кроме того, они не пьют вина, довольствуясь лишь водой. Нет

у них ни смокв и никаких других полезных плодов. Если ты и одолеешь их, то

что возьмешь у народа, лишенного всех благ? С другой стороны, подумай о

том, чего ты можешь лишиться в случае поражения. Ведь, вкусив прелести

нашей жизни, они так привяжутся к нам, что мы не сможем уже их изгнать [из

нашей страны]. Я благодарю богов за то, что они не внушают персам мысль

воевать с лидийцами!". Эти слова, впрочем, не убедили Креза. Я рассказываю

это потому, что до покорения Лидии персы действительно вовсе не знали ни

роскоши, ни богатства.

72. Каппадокийцев эллины называют сирийцами. А сирийцы эти до персидского

владычества были подвластны лидийцам, а потом [подчинились] Киру. Границей

же мидийского и лидийского царств была река Галис, текущая с Арменского

горного [хребта] через Киликию; затем она протекает справа по области

матиенов, а с левой стороны – по земле фригийцев. Минуя Фригию, река

поворачивает на север и затем образует границу между сирийскими

каппадокийцами на правом берегу и пафлагонцами – на левом. Таким образом,

река Галис рассекает почти всю нижнюю часть Азии от моря, лежащего против

Кипра, до Евксинского Понта. Это самое узкое место всей страны, и хороший

пешеход пройдет этот путь за 5 дней.

73. А начал Крез войну с Каппадокией вот почему: во-первых, из страсти к

земельным приобретениям (он стремился присоединить и эту область к своим

владениям), а главным образом потому, что, доверяя изречению оракула, желал

отомстить Киру за Астиага60. Кир, сын Камбиса, победил Астиага, сына

Киаксара, царя мидян и шурина Креза. Астиаг же стал шурином Креза вот как.

Орда мятежных скифов-кочевников переселилась в Мидийскую землю. Царем же

мидян в то время был Киаксар, сын Фраорта, внук Деиока. Царь сначала

дружественно принял этих скифов, так как они пришли просить убежища, и даже

отдал им своих сыновей в обучение искусству стрельбы из лука. Однако по

прошествии некоторого времени вышло так, что скифы, которые постоянно

занимались охотой и всегда добывали дичь, ничего не убили. Когда они

вернулись с пустыми руками, Киаксар (человек, очевидно, вспыльчивый)

обошелся с ними весьма сурово и оскорбительно. Получив такое незаслуженное

оскорбление от Киаксара, скифы решили разрубить на куски одного из

мальчиков, бывших у них в обучении. Затем, выпотрошив, как обычно потрошат

дичь, подали на стол Киаксару как охотничью добычу. После этого скифы

хотели немедленно бежать в Сарды к Алиатту, сыну Садиатта. Так это и

произошло: Киаксар и его гости отведали этого мяса, а скифы отдались под

защиту Алиатта.

74. Так как Алиатт, несмотря на требования Киаксара, не захотел выдать

скифов, то у лидийцев с мидянами началась война. Пять лет длилась эта

война, причем верх одерживали то мидяне, то побеждали лидийцы и однажды –

даже в какой-то ночной битве. Так с переменным успехом продолжалась эта

затяжная война, и на шестой год во время одной битвы внезапно день

превратился в ночь. Это солнечное затмение предсказал ионянам Фалес

Милетский и даже точно определил заранее год, в котором оно и наступило61.

Когда лидийцы и мидяне увидели, что день обратился в ночь, то прекратили

битву и поспешно заключили мир. Посредниками [при этом] были киликиец

Сиеннесий и вавилонянин Лабинет. Они-то и добились, чтобы лидийцы и мидяне

принесли клятву примирения и скрепили ее заключением брака. Они убедили

Алиатта выдать замуж свою дочь Ариенис за Астиага, сына Киаксара. Ведь без

таких родственных уз мирные договоры обычно непрочны. Скрепленные же

клятвой договоры эти народы заключают так же, как и эллины, и, кроме того,

слегка надрезают кожу на руке и слизывают друг у друга [выступившую] кровь.

75. Этого-то Астиага, своего деда по матери, Кир низложил. Причины этого я

расскажу в последующем рассказе. За это Крез упрекал Кира и послал

вопросить оракул: идти ли ему войной на персов. И, даже получив

двусмысленный ответ, Крез истолковал его в свою пользу и пошел войной на

персидские владения. Подойдя к реке Галису, Крез, как я по крайней мере

думаю, переправил свое войско по существующему теперь мосту. Эллины же

обычно рассказывают, что переправил войско Креза через реку Фалес

Милетский. [Как передают эллины], царь был в затруднении, как ему перевести

войско через реку, потому что теперешнего моста в то время еще не

существовало. Фалес же, который, как говорят, находился в стане Креза,

сумел сделать так, что река потекла не только с левой стороны войска, но и

с правой. Устроил же Фалес это так: он велел прокопать выше стока глубокий

канал в виде полумесяца так, чтобы река обходила стан с тыла. Отклоняясь

этим путем по каналу от старого русла, река затем снова проходила мимо

стана и потом опять возвращалась в старое русло. Таким образом, после

разделения реки на два рукава оба они стали проходимыми. Некоторые даже

утверждали, что старое русло тогда совершенно пересохло, чему я, впрочем,

не верю. Как же тогда на обратном пути они снова могли перейти реку?

76. Так вот, Крез, перейдя с войсками Галис, прибыл в так называемую Птерию

в Каппадокии62 (Птерия – весьма сильно укрепленное место в этой стране –

лежит приблизительно около Синопы, города на Евксинском Понте). Там царь

разбил свой стан и начал опустошать поля сирийцев. Город птерийцев он

захватил, а жителей продал в рабство. Он взял также все окрестные города, а

ни в чем не повинных жителей-сирийцев изгнал. А Кир собрал свое войско,

присоединив к нему воинов всех народностей, через земли которых он

проходил, и пошел в поход на Креза. Еще до своего выступления Кир послал

вестников к ионянам побудить их к отпадению от Креза. Ионяне, однако,

отказались. Когда Кир с войском прибыл, он разбил свой стан против [стана]

Креза. Здесь, на Птерийской земле, персы и лидийцы померялись своими

силами. Сеча была жестокой, и с обеих сторон пало много воинов. В конце

концов ни той, ни другой стороне не удалось одержать победы, и с

наступлением ночи противники разошлись.

77. Так сражались оба войска друг с другом. Крез же считал свое войско

слишком малочисленным (и действительно, оно значительно уступало

численностью войску Кира). На следующий день Кир не возобновил битвы, и

Крез с войском отступил к Сардам. Он хотел призвать на помощь своих

союзников-египтян (с Амасисом, царем Египта, Крез заключил союз еще раньше,

чем с лакедемонянами). Крез собирался отправить послов и к вавилонянам,

также бывшим с ним в союзе (царем Вавилона был тогда Лабинет). Наконец,

Крез велел сообщить лакедемонянам, чтобы те явились на помощь в условленное

время. Собрав все эти вспомогательные боевые силы и объединив их со своим

войском, Крез по окончании зимы, в начале весны, намеревался выступить

против персов. Таковы были его замыслы. По прибытии в Сарды царь послал

вестников к союзникам, предлагая собраться на пятый месяц в Сарды. Войско

же свое, состоявшее из наемников, которое сражалось с персами, он распустил

по домам. Крез ведь вовсе не ожидал, что Кир после столь нерешительной

битвы пойдет [прямо] на Сарды.

78. Пока Крез обдумывал эти свои замыслы, все окрестности города внезапно

наполнились змеями. С появлением змей кони бросили пастбища и поедали змей.

Это явление Крез счел божественным знамением, как это и было в

действительности. Тотчас царь отправил послов к тельмесским толкователям

знамений. Послы прибыли к тельмессцам и узнали смысл этого чудесного

знамения. Но им не пришлось уже передать ответ Крезу: ибо не успели они

отплыть в Сарды, как Крез был уже взят в плен. Тельмессцы же истолковали

знамения так: Крезу следует ожидать нападения чужеземного войска на свою

страну. Войско это придет и истребит туземных жителей. Ведь змея, говорили

они, – дитя родной земли, конь же – нечто враждебное и чуждое ей. Такой

ответ дали тельмессцы [послам] Креза, вовсе ничего не ведая о Сардах и об

участи самого Креза, бывшего тогда в плену.

79. А Кир, лишь только узнал после битвы при Птерии об отступлении Креза и

о том, что тот намерен распустить свое войско, то решил как можно скорее

идти на Сарды, пока лидийцы не успели снова собрать войска. Этот свой

замысел Кир быстро привел в исполнение. Он совершил вторжение с войском в

Лидию и сам явился вестником к Крезу. Крез оказался в весьма

затруднительном положении, так как ход событий оказался совершенно иным,

чем он предполагал. Тем не менее царь повел своих лидийцев в бой. В то

время не было в Азии народа, сильнее и отважнее лидийцев. Они сражались

верхом на конях63, вооруженные копьями, и были прекрасными наездниками.

80. Так вот, оба войска сошлись на большой, лишенной растительности равнине

перед городом Сардами. Через эту равнину протекало много рек, и среди них

Гилл64, впадающий в самую большую реку под названием Герм. Герм берет

начало со священной горы Матери Диндимены и впадает в море у города Фокеи.

Тут Кир, увидев, что лидийцы стоят в боевом порядке, готовые к бою, в

страхе перед их конницей по совету мидянина Гарпага поступил вот так: всех

вьючных и нагруженных продовольствием верблюдов, следовавших за войском,

Кир велел согнать, разгрузить и посадить на них воинов в одежде всадников.

Затем он поставил верблюдов впереди войска против конницы Креза, пехоте же

приказал следовать за верблюдами, а позади пехотинцев расположил все

остальное войско. После того как все заняли свои места, Кир отдал приказ

умерщвлять без пощады всех попадавшихся лидийцев, только самого Креза не

убивать, даже если тот будет защищаться при захвате в плен. Таково было

приказание Кира, а верблюдов он велел поставить против неприятельской

конницы потому, что кони боятся верблюдов и не выносят их вида и запаха.

Эта хитрость была придумана для того, чтобы сделать бесполезной именно ту

самую конницу, которой лидийский царь рассчитывал блеснуть. Битва началась,

и лишь только кони почуяли верблюдов и увидели их, то повернули назад и

надежды Креза рухнули. Но все же лидийцы и тут не потеряли мужества. Когда

они заметили происшедшее, то соскочили с коней и стали сражаться с персами

пешими. Наконец после огромных потерь с обеих сторон лидийцы обратились в

бегство. Персы оттеснили их в акрополь и начали осаждать [Сарды].

81. Так-то лидийцы были осаждены, а Крез, рассчитывая на долгую осаду,

отправил из города новых послов к своим союзникам. Прежние послы были

посланы к союзникам с приказанием собраться в Сарды на пятый месяц, а на

этот раз они просили немедленной помощи, так как Крез был в осаде.

82. Среди других союзников Крез отправил послов также и в Лакедемон. В это

время у самих спартанцев была война с аргосцами за область под названием

Фирея. Эта Фирея, собственно, была частью Арголиды, но лакедемоняне

завладели ею. Аргосцам принадлежали также материковая область на запад

вплоть до Малеев, затем остров Кифера и другие острова. Аргосцы прибыли на

защиту своей земли, захваченной [спартанцами]. Здесь они вступили в

переговоры со спартанцами и сошлись на том, что с каждой стороны вступят в

бой по 300 воинов. Спорная же область останется за победителями. Остальные

бойцы обеих сторон должны были возвратиться домой и не участвовать в битве,

для того чтобы в случае поражения своих они не вмешались в схватку.

Условившись так, оба войска удалились, а оставшиеся отборные бойцы вступили

в схватку. Однако силы противников оказались настолько равными, что после

боя из всех 600 воинов осталось в живых только трое: у аргосцев Алкенор и

Хромий, а у лакедемонян – Офриад. Этих только и застала в живых наступившая

ночь. Тогда двое аргосцев, считавшие себя победителями, поспешили в Аргос,

а лакедемонянин Офриад снял с павших аргосцев доспехи и отнес их в стан

спартанцев, а затем оставался на поле битвы, как бы удерживая свое место [в

строю]. На следующий день оба войска прибыли на поле боя узнать об исходе

битвы. Сначала победу приписывали себе обе стороны: одни говорили, что у

них осталось больше людей в живых, другие же объявляли противников

беглецами, [утверждая], что их воин не покинул поля битвы и даже снял

доспехи с павших противников. Наконец после долгих споров они вновь

бросились в рукопашную схватку. Несмотря на огромные потери с обеих сторон,

победителями все же остались лакедемоняне. С этого времени аргосцы стали

коротко стричь себе волосы (прежде, по обычаю, они отращивали длинные

волосы). Они даже ввели закон и изрекли проклятие, чтобы ни один аргосец не

смел отращивать себе длинные волосы и ни одна женщина – носить золотых

украшений, пока Фирея не будет отвоевана. Лакедемоняне же, напротив,

установили законом отныне носить длинные волосы (до этого они коротко

стригли их). Передают, что единственный, оставшийся в живых из 300

лакедемонян, Офриад, стыдясь возвратиться в Спарту, так как все его

соратники пали, лишил себя жизни в Фирее.

83. Таковы в то время были дела у спартанцев, когда прибыл к ним посол из

Сард с просьбой о помощи Крезу. Выслушав посла, лакедемоняне все же решили

отправить помощь царю. Но когда все уже было готово и корабли снаряжены к

отплытию, пришло другое известие о том, что город лидийцев взят и сам Крез

захвачен в плен. Это великое несчастье заставило лакедемонян отложить поход.

84. Сарды же были взяты персами вот как65. На четырнадцатый день осады Кир

отправил всадников к своему войску и объявил, что щедро наградит первого

взошедшего на стену города. После неудачного первого приступа, когда все

остальные воины уже отступились, некий мард по имени Гиреад сделал попытку

подняться на стену в том единственном месте акрополя, которое не

охранялось. С этой стороны нельзя было когда-нибудь опасаться штурма, так

как здесь скала акрополя круто спускалась вниз и была совершенно

неприступной. Только в одном этом месте древний царь Сард Мелес не обнес

льва66, которого ему родила наложница (хотя тельмессцы предсказали ему, что

Сарды будут неприступны, если льва обнесут вокруг стен). Мелес же приказал

обнести льва вокруг остальной стены, где крепость была легко уязвимой для

нападения. Это же место он оставил незащищенным, так как оно было

неприступное и обрывистое [по природе]. Эта часть города обращена к Тмолу.

Этот-то мард Гиреад увидел накануне, как какой-то лидиец спустился здесь с

акрополя за упавшим шлемом и поднял его наверх. Гиреад заметил это место и

затем сам поднялся здесь на стену, а за ним и другие персы. После того как

большой отряд воинов оказался на стене, Сарды были взяты и весь [нижний]

город разрушен.

85. Самого Креза постигла вот какая участь: был у него еще сын, о котором я

упоминал уже раньше, весьма одаренный юноша, но немой. Прежде, в счастливую

пору своей жизни, Крез сделал все возможное для исцеления ребенка. Так,

пытаясь помочь сыну, царь, между прочим, отправил послов в Дельфы вопросить

оракул о сыне. Пифия дала ему вот какой ответ:

Многих народов властитель, о мидянин, Крез неразумный!

 Не пожелай ты услышать вожделенного лепета сына

 В доме твоем: лучше б навеки устам его быть неотверстым!

 В оный ведь день, для тебя роковой, возгласит он впервые!

При взятии акрополя какой-то перс, не узнав Креза, бросился на царя и хотел

уже умертвить его. Крез заметил нападающего, но тяжкое горе сделало его

равнодушным к смерти. Когда же глухонемой сын увидел перса, устремившегося

на отца, он вдруг обрел от страха и горя дар речи и произнес: "Человек, не

убивай Креза!". Это были первые слова, сказанные юношей, и затем уже до

конца жизни он мог говорить.

86. Так-то персы овладели Сардами и самого Креза взяли в плен живым67.

Царствовал же Крез 14 лет, и 14 дней продолжалась осада [столицы], и, как

предсказал оракул, он разрушил свою великую державу. Пленного Креза персы

отвели к Киру. А Кир повелел сложить огромный костер и на него возвести

Креза в оковах, а с ним "дважды семь сынов лидийских"68. Быть может, Кир

хотел принести их в жертву как победный дар некоему божеству или же

исполнить данный обет. Быть может, наконец, так как Киру было известно

благочестие Креза, Кир возвел лидийского царя на костер, желая узнать, не

спасет ли его от сожжения заживо какое-нибудь божество. Так поступил Кир,

[по словам лидийцев]. А Крез, стоя на костре, все же в своем ужасном

положении вспомнил вдохновенные божеством слова Солона о том, что никого

при жизни нельзя считать счастливым. Когда Крезу пришла эта мысль, он

глубоко вздохнул, застонал и затем после долгого молчания трижды произнес

имя Солона. Кир услышал это и приказал переводчикам узнать у Креза, кого

это он призывает, и те, подойдя, спросили его. Крез некоторое время хранил

молчание, но затем, когда его заставили [говорить], сказал: "Я отдал бы все

мои сокровища, лишь бы все владыки могли побеседовать с тем, кого я

призываю". Так как ответ Креза был непонятен, то переводчики опять стали

настаивать, [чтобы пленник объяснил свои слова]. Наконец, в ответ на

настойчивые просьбы Крез рассказал о том, как однажды прибыл в его царство

афинянин Солон. Он осмотрел все царские сокровища и презрел их. Крез

передал затем Киру, как все сказанное Солоном сбылось. Солон ведь говорил

это не столько о самом Крезе, сколько вообще о человеческой жизни, и именно

о людях, которые сами себя почитают счастливыми. Так рассказывал Крез, а

костер между тем загорелся и уже пылал. А Кир, услышав от переводчиков

рассказ Креза, переменил свое решение. Царь подумал, что и сам он все-таки

только человек, а хочет другого человека, который до сих пор не менее его

был обласкан счастьем, живым предать огню. К тому же, опасаясь возмездия и

рассудив, что все в человеческой жизни непостоянно, Кир повелел как можно

скорее потушить огонь и свести с костра Креза и тех, кто был с ним. Однако

попытки потушить костер оказались тщетными.

87. И вот (так передают лидийцы), когда Крез заметил раскаяние Кира и

увидел напрасные старания всех затушить пламя костра, он громко воззвал к

Аполлону. Крез молил бога: если богу были угодны его [Креза]

жертвоприношения, то пусть он придет на помощь и спасет от настоящей беды.

Так Крез слезно молил, призывая Аполлона. И вот тотчас средь ясного неба и

полного безветрия внезапно сгустились тучи и разразилась буря с сильным

ливнем, которая и потушила костер69. Тогда-то Кир понял, что Крез –

человек, любезный богам и благочестивый. Он повелел Крезу сойти с костра и

обратился к пленнику с такими словами: "Крез! Кто из людей убедил тебя идти

войной на мою землю и стать мне врагом вместо друга?". А Крез отвечал: "Я

поступил так, царь, тебе во благо и на горе себе. Виновник же этого

эллинский бог, который побудил меня к войне. Ведь нет [на свете] столь

неразумного человека, который предпочитает войну миру. В мирное время

сыновья погребают отцов, а на войне отцы – сыновей. Впрочем, такова, должно

быть, была воля богов".

88. Так говорил Крез, а Кир повелел снять с него оковы, усадил рядом с

собой, оказывая [пленнику] величайшую честь. При этом и сам Кир, и вся его

свита смотрели на Креза с удивлением. Крез же, погруженный в раздумье,

молчал. Затем он оглянулся и, увидев, как персы разоряют город, сказал:

"Царь! Надо ли ныне поведать тебе мои думы или я должен молчать?". Кир

приказал пленнику смело говорить, что хочет. Тогда Крез спросил царя: "Что

делает здесь эта орда [воинов] с такой яростью?". Кир отвечал: "Они грабят

город и расхищают твои сокровища". Крез же возразил на это: "Нет! Не мой

город и не мои сокровища они грабят. Нет у меня больше ничего: они

расхищают твое достояние".

89. Слова Креза внушили Киру беспокойство. Царь приказал свите удалиться и

обратился с вопросом к пленнику: "Какую опасность Крез видит для него,

Кира, в происходящем?". Крез отвечал: "Боги сделали меня твоим рабом, и я

считаю долгом сказать тебе нечто такое, что другие не замечают. Персы,

будучи по натуре непокорными, бедны. Если ты позволишь им грабить и

овладеть великими сокровищами, то вот что из этого выйдет: кто из них

больше всего награбит, тот (ты можешь ожидать этого) поднимет против тебя

восстание. Если тебе угодно послушаться меня, то поступи так: поставь у

всех ворот стражу по несколько твоих телохранителей; пусть они отнимают

добычу у тех, кто ее выносит, говоря, что десятую часть следует посвятить

Зевсу. Тогда они не только не возненавидят тебя за то, что ты силой

отнимаешь у них добычу, но, признав справедливость твоих действий, даже

добровольно отдадут ее".

90. Услышав это, Кир весьма обрадовался, так как совет показался ему

превосходным. Осыпав Креза похвалами, царь приказал телохранителям

исполнить совет и затем обратился к пленнику с такими словами: "Крез, ты

умеешь говорить и действовать, как подобает царственному мужу. Проси у меня

какой хочешь милости, и я тотчас же окажу тебе ее". Крез отвечал: "Владыка!

Ты окажешь мне величайшее благодеяние, позволив послать эллинскому богу,

которого я чтил превыше всех других богов, вот эти оковы и спросить его:

неужели у него в обычае обманывать своих друзей?". Кир спросил, в чем же

Крез упрекает бога, обращаясь к нему [Киру] с такой просьбой. Тогда Крез

снова рассказал все свои замыслы [о войне с персами] и ответ оракула,

особенно упомянув о своих дарах богу. Затем поведал, как он по побуждению

оракула пошел войной на персов. Рассказ свой Крез опять закончил просьбой

позволить ему укорить божество. Кир же со смехом отвечал: "Я исполню, Крез,

и эту твою просьбу, и все, о чем бы ты меня ни попросил". Услышав эти

слова, Крез отправил лидийских послов в Дельфы с приказанием возложить его

оковы на пороге святилища и спросить, не стыдно ли было богу побуждать

Креза прорицаниями к войне с персами, чтобы сокрушить державу Кира, отчего

и получились такие вот "победные дары", и показать при этом на оковы. Послы

должны были вопросить [бога] об этом, а также и о том, в обычае ли у

эллинских богов проявлять неблагодарность.

91. Прибыв в Дельфы, лидийцы выполнили поручение. А Пифия, как передают,

дала им вот какой ответ: "Предопределенного Роком70 не может избежать даже

бог. Крез ведь искупил преступление предка в пятом колене. Этот предок,

будучи телохранителем Гераклидов, соблазненный женским коварством, умертвил

своего господина и завладел его [царским] саном, вовсе ему не подобающим.

Локсий же хотел, чтобы падение Сард случилось по крайней мере не при жизни

самого Креза, а при его потомках. Но бог не мог отвратить Рока. Впрочем,

все, что позволили богини Судьбы71, Аполлон сделал и оказал услугу Крезу:

бог ведь на три года отложил завоевание Сард; пусть Крез знает, что он

попал в плен тремя годами позднее времени, предопределенного [Судьбой]. Во

второй раз бог оказал Крезу помощь, когда тот горел [на костре]. Так же и

на данное ему предсказание Крез жалуется несправедливо. Ведь Локсий

предсказал: если Крез пойдет войной на персов, то разрушит великое царство.

Поэтому, если бы Крез желал принять правильное решение, то должен был

отправить послов вновь вопросить оракул: какое именно царство разумеет бог

– его, Креза, или Кира. Но так как Крез не понял изречения оракула и

вторично не вопросил его, то пусть винит самого себя. И смысл последнего

изречения Локсия о муле Крез также не понял. Ведь этим мулом и был именно

Кир, так как происходил от двух разных народов – от матери, более знатной,

чем отец. Мать его была мидянкой, дочерью мидийского царя Астиага, а отец –

перс, подвластный мидянам, будучи ниже ее во всех отношениях, взял супругой

свою госпожу". Таков был ответ Пифии лидийцам, а те отнесли его в Сарды и

объявили Крезу. Тогда Крез, выслушав изречение оракула, понял, что это его

собственная вина, а не [вина] бога.

92. Такова история владычества Креза и первого покорения Ионии. Есть в

Элладе еще и много других (кроме упомянутых) посвятительных даров Креза.

Так, в Фивах в Беотии находится золотой треножник, посвященный Крезом

Аполлону Исмению; в Эфесе – известные золотые коровы и большинство колонн

[в храме] от него же; в храме Пронии72, что в Дельфах, – большой золотой

щит. Эти дары сохранились еще и по сей день, другие же пропали. Что до

посвятительных даров Креза в Бранхидах в Милетской области, то они, как я

слышал, одинакового веса и похожи на те, что в Дельфах. Дары Креза в Дельфы

и в храм Амфиарая были его личным достоянием и составляли лучшую долю его

отеческих сокровищ. Остальные принадлежали к имуществу его врага, против

которого Крез боролся еще до вступления на престол, так как тот ревностно

помогал Панталеонту захватить власть над лидийцами. Этот Панталеонт также

был сыном Алиатта и братом Креза, но не единоутробным. Крез ведь был сыном

Алиатта от жены кариянки, а Панталеонт – от ионянки. Когда Крез по воле

отца стал царем, то приказал умертвить своего соперника, терзая его на

"чесальном гребне"73. Имущество же его, которое Крез еще раньше обещал

посвятить богам, Крез по воцарении принес в дар вышеуказанным образом в

упомянутые храмы. О приношениях сказано достаточно.

93. Природными достопримечательностями, как другие страны, Лидия совсем не

обладает, кроме, быть может, золотого песка, приносимого [течением] реки

Тмола. Есть, правда, в Лидии одно сооружение, далеко превосходящее

величиной все другие (помимо построек египтян и вавилонян). Это – могильный

памятник Алиатта, отца Креза. Его основание состоит из огромных каменных

плит, остальная же часть памятника – земляной курган74. Рыночные торговцы,

ремесленники и девушки, "занимающиеся своим ремеслом на дому", соорудили

этот памятник. На верху памятника помещены каменные плиты числом пять,

существующие и поныне, с высеченными на них надписями, [гласящими], какая

часть работы выполнена каждым из этих разрядов людей. При измерении

оказалось, что бoльшая часть работы произведена девушками. Молодые девушки

у лидийцев все занимаются развратом, зарабатывая себе приданое75. Делают же

они это, пока не выйдут замуж, причем сами же выбирают себе мужа. Объем

кургана составляет 6 стадий и 2 плефра, диаметр же 13 плефров. К кургану

примыкает большое озеро, которое, по словам лидийцев, никогда не высыхает.

Называется оно Гигесовым. Таково это замечательное сооружение.

94. Нравы и обычаи лидийцев одинаковы с эллинскими, за исключением того,

что лидийцы разрешают молодым девушкам заниматься развратом. Первыми из

людей они, насколько мы знаем, стали чеканить и ввели в употребление

золотую и серебряную монету и впервые занялись мелочной торговлей. Сами

лидийцы утверждают, что и игры, которые ныне в ходу у них и у эллинов, – их

изобретение. Лидийцы изобрели эти игры именно в то самое время, как

говорят, когда выселились в Тирсению76. О себе они рассказывают так: при

царе Атисе, сыне Манеса, во всей Лидии наступил сильный голод [от недорода

хлеба]. Сначала лидийцы терпеливо переносили нужду, а затем, когда голод

начал все более и более усиливаться, они стали искать избавления,

придумывая разные средства. Чтобы заглушить голод, они поступали так: один

день все время занимались играми, чтобы не думать о пище, а на следующий

день ели, прекращая игры. Так лидийцы жили 18 лет. Между тем бедствие не

стихало, а еще даже усиливалось. Поэтому царь разделил весь народ на две

части и повелел бросить жребий: кому оставаться и кому покинуть родину. Сам

царь присоединился к оставшимся на родине, а во главе переселенцев поставил

своего сына по имени Тирсен. Те же, кому выпал жребий уезжать из своей

страны, отправились к морю в Смирну. Там они построили корабли, погрузили

на них всю необходимую утварь и отплыли на поиски пропитания и [новой]

родины. Миновав много стран, переселенцы прибыли в землю омбриков и

построили там город, где и живут до сей поры. Они переименовались, назвав

себя по имени сына своего царя [Тирсена], который вывел их за море,

тирсенами. Лидийцы же на родине были порабощены персами.

95. Отныне речь у нас пойдет о Кире – кто был этот человек, разрушивший

державу Креза, – и о том, как персы стали владыками Азии. Я буду описывать

деяния Кира так, как передавали мне некоторые персы, желавшие не слишком

восхвалять его, но рассказывать только правду. Я, впрочем, знаю, что о Кире

и его деяниях существуют также и другие рассказы, а именно три. Ассирийское

владычество над Верхней Азией продолжалось 520 лет77. Первыми от ассирийцев

отпали мидяне. В освободительной борьбе они, мне думается, проявили

доблесть и, свергнув рабство, обрели свободу. Примеру мидян последовали

затем и прочие народности78.

96. Едва, однако, все народности этого материка обрели независимость, как

были снова порабощены. Произошло же это вот как. Жил в Мидии мудрый человек

по имени Деиок79, сын Фраорта. Этот-то Деиок страстно желал стать царем и

сумел выполнить это свое желание вот как: мидяне жили тогда по деревням, и

Деиок в своем [родном] селении уже и раньше пользовался уважением, а теперь

старался еще усерднее соблюдать справедливость, отправляя правосудие. И так

он поступал в то время, когда во всей Мидии царило великое беззаконие, хотя

и знал, что кривда правде – всегда враг. Видя такие его качества,

односельчане выбрали его судьей. И именно потому-то Деиок и был честным и

праведным судьей, что стремился к царской власти. Этим он и заслужил у

односельчан изрядную похвалу, и даже жители других селений (прежде ставшие

жертвой несправедливости), прослышав, что Деиок – единственно праведный

судья, с радостью приходили к нему для разбора своих тяжб, пока в конце

концов не стали доверяться только ему одному.

97. Между тем [число] приходящих к Деиоку людей все увеличивалось, так как

люди слышали, что он выносил справедливые приговоры. Тогда-то Деиок решил,

что [теперь] все в его руках и отказался восседать [на судейском кресле],

на котором он прежде судил народ. Он заявил, что вообще больше не будет

творить суд, так как ему не выгодно, пренебрегая собственными делами, по

целым дням разбирать чужие тяжбы. Между тем грабежи и беззакония в селениях

пошли еще сильнее прежнего. Тогда мидяне собрались в одном месте для

совещания о положении дел. При этом, как я думаю, приверженцы Деиока

говорили примерно вот как80: "Не можем мы больше жить так, как [живем]

ныне! Давайте изберем себе царя. Тогда в земле нашей воцарятся закон и

порядок, и сами мы сможем вернуться к обычным делам, и беззаконие не

заставит нас покинуть родину". Такими речами в общем они убедили друг друга

и решили избрать царя.

98. Когда затем начали совещаться, кого же выбрать царем, то все стали

настоятельно восхвалять и предлагать Деиока, пока наконец единодушно не

избрали его на царство. Тогда Деиок повелел построить дворец, подобающий

его царскому достоинству, и дать ему телохранителей. Мидяне же повиновались

и воздвигли на указанном им самим месте большой и неприступный дворец

[замок] и позволили набирать телохранителей по всей Мидии. По воцарении

Деиок заставил мидян построить один [новый] город и защищать его; остальные

же города покинуть на произвол судьбы. Мидяне исполнили и это его

повеление, и Деиок воздвиг большой укрепленный город – нынешние Акбатаны, в

котором одна стена кольцом охватывала другую. Крепостные стены были

построены так, что одно кольцо [стен] выдавалось над другим только на

высоту бастиона. Местоположение города на холме благоприятствовало такому

устройству [стен], однако местность была еще немного изменена искусственно.

Всех колец стен было семь; внутри последнего кольца находятся царский

дворец и сокровищница. Длина наибольшего кольца стен почти такая же, что и

у кольцевой стены Афин. Бастионы первого кольца стен белые, второго –

черные, третьего – желто-красные, четвертого – темно-синие, пятого –

сандаракового цвета81. Таким образом, бастионы всех этих пяти колец пестро

окрашены. Что же до двух последних колец, то бастионы одного были

посеребренные, а другого – позолоченные.

99. Такие-то стены воздвиг Деиок вокруг своего дворца. Прочему же народу он

повелел поселиться около стен. По окончании строительства [дворца] Деиок

первым делом ввел вот какой порядок [дворцового церемониала]: никто не

должен иметь непосредственного доступа к царю, но по всем делам сноситься с

ним через слуг [вестников], лицезреть же самого царя [не дозволяется]

никому. Кроме того, для всех без исключения считалось непристойным смеяться

или плевать в присутствии царя. Таким величием Деиок окружил себя, чтобы

оградиться от сверстников и друзей юности, происходивших из знатных

семейств и не уступавших ему в доблести. Не видя его, они не будут

завидовать или посягать на его жизнь, но, как он думал, будут считать его

высшим существом.