Геродот. История. Книга седьмая. Полигимния.

1-9 10-19 20-29 30-39 40-49 50-59

60-69 70-79 80-89 90-99

100-109 110-119 120-129 130-139 140-149

150-159 160-169 170-179 180-189 190-199 200-209 210-219 220-229 230-239

100. После подсчета своих сил Ксеркс велел построить войско в боевой

порядок и пожелал сам сделать ему смотр, проехав [между рядами]. Затем царь

стал объезжать на колеснице один за другим отряды отдельных племен и

спрашивал имя [каждой народности], а писцы записывали, пока он не осмотрел

все пешее войско и конницу из конца в конец. Потом, после спуска кораблей

на воду, Ксеркс перешел с колесницы на сидонский корабль, сел на нем под

золотой сенью83 и поплыл мимо кораблей, обращенных к нему носами. Здесь так

же, как во время смотра на суше, царь расспрашивал имена племен и велел

записывать. Навархи же, выведя корабли в море на 4 плефра от берега,

повернули их носами к суше. Затем выстроили корабли в одну линию, а воинов

морской пехоты привели в полную боевую готовность. Ксеркс плыл между носами

кораблей и берегом и производил смотр.

101. Проплыв между кораблями, Ксеркс сошел с корабля на берег и затем велел

послать за Демаратом, сыном Аристона (он участвовал в походе на Элладу).

Призвав Демарата, царь сказал ему так: "Демарат! Мне угодно теперь задать

тебе вопрос. Ты эллин и, как я узнал от тебя и от прочих эллинов, с

которыми мне пришлось говорить, не из самого ничтожного и слабого города.

Скажи же мне теперь: дерзнут ли эллины поднять на меня руку? Ведь, мне

думается, даже если бы собрались все эллины и другие народы запада, то и

тогда не могли бы выдержать моего нападения, так как они не действуют

заодно. Но все же мне желательно узнать твое мнение. Что ты скажешь о

них?". Так спрашивал царь, а Демарат отвечал: "Царь! Говорить ли мне правду

или тебе в угоду? ". Ксеркс приказал ему говорить правду, прибавив, что,

как и раньше, не оставит его своими милостями.

102. Услышав ответ царя, Демарат сказал так: "Царь! Так как ты велишь мне

непременно говорить правду так, чтобы потом за это меня нельзя было уличить

во лжи, то скажу тебе. Бедность в Элладе существовала с незапамятных

времен, тогда как доблесть приобретена врожденной мудростью и суровыми

законами. И этой-то доблестью Эллада спасается от бедности и тирании. Я

воздаю, конечно, хвалу всем эллинам, живущим в дорийских областях. Однако

то, что я хочу теперь тебе поведать, относится не ко всем им, но только к

лакедемонянам. Прежде всего они никогда не примут твоих условий, которые

несут Элладе рабство. Затем они будут сражаться с тобой, даже если все

прочие эллины перейдут на твою сторону. Что же до их численности, то не

спрашивай, сколько у них боеспособных воинов. Ведь если их выйдет в поход

только тысяча или около того, то все равно они будут сражаться!".

103. Выслушав такую речь, Ксеркс заметил со смехом: "Демарат! Какие слова

слетели с твоих уст! Тысяча воинов будет биться со столь великим войском!

Ведь ты говорил, что сам был царем этого народа, так сможешь ли сейчас один

устоять против десяти? Если весь ваш народ действительно таков, как ты его

описываешь, то тебе-то, их царю, следовало бы, по вашим законам, выйти

против двойного числа врагов. Ведь если каждый спартанец стоит десяти моих

воинов, то можно ожидать, что ты равноценен по крайней мере двадцати моим

воинам. И тогда я поверю, что ты говоришь правду. Если же они силой и

статностью такие же люди, как и ты и другие эллины, с которыми мне довелось

общаться, то вы только похваляетесь. Смотри, как бы такие речи не оказались

пустым хвастовством. Рассуди же по всему вероятию и разумно. Возможно ли,

чтобы 1000, 10 000 или даже 50 000 воинов, к тому же одинаково свободных и

без единого начальника, могли устоять против столь великого войска? Ведь

если у них 5000 воинов, то у нас на каждого спартанца придется свыше 1000.

Конечно, будь они под начальством одного человека (по нашему персидскому

обычаю), то из страха перед ним они могли бы выказать сверхчеловеческую

храбрость и под ударами бичей напали бы даже на численно превосходящего

врага. Напротив, представленные самим себе, они, конечно, не в состоянии

совершить ничего подобного. А мне думается, что эллины, даже численно

равные, с трудом устоят против одних персов. Только у нас, однако,

действительно есть то, о чем ты говоришь; правда, встречается это довольно

редко: среди моих копьеносцев есть такие, что могут легко справиться сразу

с тремя эллинами. Ты ничего этого не знаешь и поэтому болтаешь много

вздора!".

104. На это Демарат ответил так: "Царь! Я уже заранее знал, что мои

правдивые слова придутся тебе не по душе. Но так как ты велел мне быть

совершенно искренним, то я и говорил тебе так о спартанцах. Тебе самому,

впрочем, прекрасно известно, как я именно теперь люблю спартанцев, которые

отняли у меня царские почести и наследственные права, сделав лишенным

родины изгнанником. Родитель же твой принял меня и дал средства для жизни и

кров. Ведь не дело разумному человеку отвергать столь великие благодеяния,

но, напротив, следует высоко ценить и проявлять благодарность. Я не стану

утверждать, что могу сражаться ни с десятью, ни с двумя противниками, а

добровольно я не вступил бы даже в единоборство. В случае же необходимости

или если бы меня ожидала великая награда за победу, я с превеликим

удовольствием сразился бы с одним из тех воинов, которые, по твоим словам,

могут сражаться сразу с тремя эллинами. Так дело обстоит и с

лакедемонянами: в единоборстве они сражаются столь же храбро, как и другие

народы, а все вместе в бою они доблестней всех на свете. Правда, они

свободны, но не во всех отношениях. Есть у них владыка – это закон,

которого они страшатся гораздо больше, чем твой народ тебя. Веление закона

всегда одно и то же: закон запрещает в битве бежать пред любой военной

силой врага, но велит, оставаясь в строю, одолеть или самим погибнуть. Если

эти мои слова кажутся тебе пустой болтовней, то впредь об остальном я

ничего тебе не скажу. Впрочем, да будет все, царь, по твоей воле!"84.

105. Так отвечал Демарат, а Ксеркс, обратив весь разговор в шутку, вовсе не

разгневался, но милостиво отпустил его. После этого Ксеркс назначил

Маскама, сына Мегадоста, наместником Дориска, сместив [прежнего

наместника], поставленного Дарием. Затем царь повел войско дальше через

Фракию на Элладу.

106. Маскам же, которого Ксеркс оставил наместником, проявил себя прежде

таким превосходным правителем, что царь только ему одному посылал дары, как

самому лучшему сатрапу из всех поставленных им самим или Дарием. Посылал же

он дары ежегодно. Впоследствии такие же дары посылал потомкам Маскама и

Артоксеркс, сын Ксеркса. Ведь еще ранее, до этого похода, были поставлены

наместники по всей Фракии и Геллеспонту. Все эти фракийские и

геллеспонтские наместники после этой войны были изгнаны эллинами. Маскама

же в Дориске им не удалось изгнать и поныне, несмотря на неоднократные

попытки. Поэтому-то правящий персами царь всегда посылает ему упомянутые

дары.

107. Из других наместников, изгнанных эллинами, царь Ксеркс никого не

признавал доблестным, кроме одного лишь Бога из Эиона. Его царь непрестанно

восхвалял, а сыновей его, живших в Персии, осыпал почестями. И

действительно, в высшей степени Бог заслужил такие отличия. Осажденный

афинянами во главе с Кимоном, сыном Мильтиада, он получил по договору

позволение выйти [из крепости] и возвратиться в Азию. Однако Бог не пожелал

воспользоваться этим (дабы царь не подумал, что он, как трус, спасает свою

жизнь), но держался до последнего. Когда в крепости не осталось больше

продовольствия, Бог велел сложить огромный костер; затем, заколов своих

детей, жену, наложниц и слуг, бросил их тела в огонь85. Потом все золото и

серебро из города он высыпал со стены в Стримон и, наконец, бросился сам в

огонь. За этот подвиг, как это и подобает, персы восхваляют его еще и до

сего дня.

108. Из Дориска Ксеркс продолжал поход на Элладу и все племена на своем

пути заставлял присоединяться к персидскому войску. Ведь, как я упоминал

уже раньше86, вся страна вплоть до Фессалии была подчинена царю и платила

ему дань. Покорил же ее Мегабаз, а позднее Мардоний. По пути из Дориска

Ксеркс миновал сначала самофракийские укрепления, из которых дальше всего

на запад расположен город по имени Месамбрия. С ним граничит город фасосцев

Стрима. Между этими городами протекает река Лис; в ней не хватило тогда

воды для Ксерксова войска, и река иссякла. Область эта в древности

называлась Галлаикой, теперь же Бриантикой, но принадлежит, собственно, еще

киконам.

109. Перейдя высохшее русло реки Лиса, Ксеркс миновал эллинские города:

Маронею, Дикею и Абдеры. Затем он прошел мимо некоторых известных озер

поблизости от этих городов, а именно мимо Исмариды, что между Маронеей и

Стримой, и мимо Бистониды, лежащей у Дикеи, куда впадают две реки – Травос

и Компсатос. У Абдер Ксеркс не встретил никакого известного озера, но зато

пересек реку Нест, текущую в море. Отсюда царь прошел мимо городов, лежащих

внутри страны, один из которых находится на озере около 30 стадий в

окружности (озеро это богато рыбой и очень соленое). Озеро иссякло, когда

только вьючные животные выпили из него воду. Город этот называется Пистир.

110. Ксеркс оставил с левой стороны все эти эллинские города у моря.

Фракийские же народности, через земли которых проходил царь, были вот

какие: петы, киконы, бистоны, сапеи, дерсеи, эдоняне и сатры. Из них те,

что обитали на побережье, следовали за войском на кораблях. Все же

остальные упомянутые племена, живущие внутри страны, кроме сатров, должны

были служить в сухопутном войске.

111. Что до сатров, то они, насколько нам известно, никогда не были никем

покорены. Только они одни из фракийцев сохранили свободу до наших времен.

Они живут высоко в горах, покрытых разнообразным лесом и снегом, и

отличаются воинственностью. В их владении знаменитое прорицалище Диониса87.

Прорицалище же это находится высоко в горах, и бессы (один из родов сатров)

толкуют прорицания при храме. Оракулы, как в Дельфах, изрекает главная

жрица, и [вообще] все происходит, как и в других прорицалищах.

112. Пройдя упомянутую область, Ксеркс миновал затем города пиерийцев, из

которых один называется Фагрет, а другой Пергам. Здесь он шел мимо самих

городов, оставляя вправо Пангей, большую и высокую гору с золотыми и

серебряными рудниками. Обитают в этой стране пиерийцы, одоманты, и прежде

всего сатры88.

113. Затем Ксеркс двинулся на запад мимо области пеонов, доберов и пеоплов,

живущих на севере от Пангея, пока не достиг реки Стримона89 и города Эиона,

где правителем был (тогда еще бывший в живых) только что упомянутый Бог. А

область эта у горы Пангея называется Филлидой. На запад она простирается до

реки Ангиты, притока Стримона, а на юг – до самого Стримона. Этой реке маги

принесли жертву закланием белых коней90.

114. Совершив эти и еще много других магических обрядов в честь этой реки,

персы переправились по мостам через реку у Эннеагодой в Эдонийской области

(на Стримоне они нашли уже построенный мост). Узнав, что это место

называется Эннеагодой, они принесли в жертву там столько же мальчиков и

девочек из числа местных жителей, закопав их живыми в землю. Закапывать

жертвы живыми – это персидский обычай. Как я узнал из рассказов, супруга

Ксеркса Аместрида, достигнув преклонного возраста, велела закопать живыми

14 сыновей знатных персов в благодарность богу, живущему, как говорят, под

землей91.

115. Продолжая путь от Стримона далее на запад, войско миновало приморский

эллинский город Аргил. Область эта и лежащая под нею часть страны

называется Бисалтией. Отсюда, оставив влево залив у Посидея, войско прошло

по так называемой равнине Силея мимо эллинского города Стагира и прибыло в

Аканф. Царь вел с собой как эти, так и племена, обитающие у горы Пангея, а

также и все вышеупомянутые народности, причем приморские жители должны были

служить на кораблях, а народности, жившие вдали от моря, – в сухопутном

войске. Дорогу же эту, по которой царь Ксеркс вел свое войско, фракийцы не

разрушают и не засевают, но до сих пор весьма почитают как священную92.

116. По прибытии в Аканф Ксеркс объявил жителей города своими

гостеприимцами и пожаловал им мидийскую одежду. Царь хвалил их, так как

видел их усердие на войне и получил донесение о том, что они прилежно рыли

канал.

117. Во время стоянки Ксеркса в Аканфе скончался от недуга Артахей,

начальник [строительства] канала. Он пользовался уважением Ксеркса и

происходил из рода Ахеменидов. Ростом Артахей превосходил всех персов (без

четырех пальцев пять царских локтей) и отличался самым зычным голосом.

Смерть его была поэтому для Ксеркса великим несчастьем, и царь повелел

устроить ему пышные похороны. Все войско насыпало курган над его могилой.

Этому-то Артахею по велению оракула жители Аканфа приносят жертвы, как

герою, призывая его [в молитвах] по имени93.

118. Итак, царь Ксеркс был опечален гибелью Артахея. Эллинские же города,

которые принимали у себя персидское войско и должны были угощать Ксеркса,

впали в великую нужду, так что граждане их даже лишились своих жилищ и

имущества. Так, фасосцам (им пришлось принимать и угощать войско Ксеркса за

их города на материке), например, угощение стоило 400 талантов серебром,

как указал выбранный [ими для этого] Антипатр, сын Оргея, один из самых

уважаемых граждан.

119. Столь же велики примерно были и расходы прочих городов, как показали

отчеты начальников, [ведавших продовольствием войска]. Угощение происходило

так: о прибытии войска сообщалось задолго и каждый делал все, что мог. Лишь

только объявляли приказ [заготовлять продовольствие], хлебные запасы

распределялись между всеми гражданами, которые мололи пшеничное и ячменное

зерно в течение многих месяцев. Затем откармливали наиболее ценное

поголовье скота, какое только могли найти, разводили птицу в клетках и

прудах, живущую на суше и водоплавающую, на продовольствие войску.

Приготовляли также золотые и серебряные кубки, сосуды для смешения вина и

всю прочую столовую утварь. Эти вещи были предназначены, конечно, только

для самого царя и его сотрапезников; остальному же войску полагалось лишь

пропитание. Куда бы войско ни приходило, всюду разбивался шатер, в котором

располагался Ксеркс, а все войско отдыхало под открытым небом. Когда

наступала обеденная пора, у хозяев, принимавших войско, было много хлопот.

Персы же, насытившись, оставались там на ночлег. А на следующий день они

снимали шатер, брали с собой всю [золотую и серебряную] утварь и уходили

дальше, ничего не оставляя.

120. Тогда-то некто Мегакреон из Абдер высказал здравое замечание. Он дал

совет абдеритам всенародно (мужчинам и женщинам) отправиться в свои

святилища и молить богов о защите, прося их об избавлении впредь от

половины грядущих бед. За прошлые же страдания следует принести богам

великую благодарность, именно за то, что Ксеркс не привык обедать дважды в

день: если бы кроме обеда им приказали готовить еще и столь же обильный

завтрак, то пришлось бы на выбор: либо вовсе не ожидать прихода Ксеркса,

либо оставаться на страшную погибель.

121. Все же эллинским городам под давлением необходимости приходилось

выполнять царское повеление. Ксеркс же отдал приказ военачальникам флота

отплыть из Аканфа и ожидать его в Ферме. А Ферма лежит именно в Фермейском

заливе (от нее и залив этот получил свое название). Ведь, как царь узнал,

через Ферму проходил самый короткий путь для войска. От Дориска до Аканфа

войско двигалось в таком порядке: все сухопутное войско Ксеркс разделил на

три части. Одной части он приказал идти вместе с флотом вдоль побережья. Во

главе этого отряда стояли Мардоний и Масист. Вторая часть войска под

предводительством Тритантехма и Гергиса шла дорогой, ведущей в глубь

страны. Третья же часть, с которой следовал сам Ксеркс, под начальством

Смердомена и Мегабиза двигалась посредине между двумя первыми.

122. Итак, флот был отослан Ксерксом и прошел Афонским каналом в залив, где

лежат города Асса, Пилор, Синг и Сарта. Взяв из этих городов также

[пополнение] для команды, корабли поплыли дальше в Фермейский залив. Затем,

обогнув мыс Ампел у Тороны, флот миновал следующие эллинские города:

Торону, Галепс, Сермилу, Мекиберну и Олинф94. Из всех этих городов были

взяты корабли и команды. Область эта называется Сифонией.

123. От мыса Ампел флот Ксеркса поплыл прямо к Канастрейскому мысу, а этот

мыс на всей Паллене далее всего выдается в море. Здесь опять взяли корабли

с командой из Потидеи, Афития, Неаполя, Эги, Ферамбо, Скионы, Менды и Саны.

Это – города на Паллене, которая прежде называлась Флегрой. Миновав и эту

область, флот поплыл к месту назначения, принимая по пути команды из

пограничных с Палленой городов, что лежат по соседству с Фермейским

заливом. Названия этих городов такие: Липакс, Комбрия, Лисы, Гигон, Кампса,

Смила, Энея. Область же, где они расположены, еще и поныне называется

Кроссеей95. От Энеи же (последнего из названных городов) флот направился

теперь в самый Фермейский залив и к Мигдонской области. Так флот прибыл в

условленное место – Ферму и к городам Синду и Халестре на реке Аксии,

которая образует границу между Мигдонией и Боттиеидой. На узкой прибрежной

полосе в Боттиеиде лежат города Ихны и Пелла96.

124. Итак, флот Ксеркса бросил якорь в ожидании [подхода] царя [у

побережья] от устья реки Аксия до города Фермы и лежащих между ними

городов. Ксеркс же во главе сухопутного войска выступил из Аканфа, избрав

прямой путь через внутренние области страны на Ферму. Путь лежал через

Пеонию и Крестонию к реке Эхидору. Река эта берет начало в Крестонии,

протекает через Мигдонию и впадает в болото на реке Аксии97.

125. Когда войско шло по этой местности, то на вьючных верблюдов с

продовольствием напали львы. Ночью львы спускались из логовищ. Они не

трогали, однако, ни вьючных животных, ни людей, а нападали только на

верблюдов. Удивляюсь, что за причина заставляла львов оставлять в покое

всех прочих животных и набрасываться лишь на верблюдов: львы ведь не видали

прежде этих животных и не пробовали [их мяса].

126. В этой местности водится много львов и диких быков, огромные рога

которых [торговцы] ввозят в Элладу. Границей обитания львов служат реки

Нест, текущая через область Адбер, и Ахелой, пересекающая Акарнанию98. Ведь

к востоку от Неста во всей передней части Европы не увидишь льва, точно так

же как и к западу от Ахелоя на остальном материке. Львы встречаются только

между этими [двумя] упомянутыми реками.

127. По прибытии в Ферму Ксеркс расположился там станом со своим войском.

Стан же войска занял все побережье от города Фермы в Мигдонии вплоть до рек

Лидия и Галиакмона, которые отделяют область Боттиеиду от земли македонян,

сливая свои воды в одно русло. В этих-то местах варвары и разбили свой

стан. Из всех перечисленных рек в одном только Эхидоре, вытекающем из земли

крестонов, не хватило воды для питья войску. Вода в реке иссякла.

128. Из Фермы Ксеркс обозревал огромные фессалийские горы – Олимп и Оссу –

высотой до облаков; между ними, как ему рассказывали, лежит узкая долина,

по которой течет Пеней99. Царь слышал также, что там проходит дорога в

Фессалию, и жаждал осмотреть с корабля устье Пенея, так как войско должно

было идти верхним путем через землю македонян на севере в область перребов,

минуя город Гонн100. Здесь ведь путь, как он узнал, был самым надежным. А,

возгоревшись желанием, царь выполнил свой замысел. Взойдя на борт

сидонского корабля, на который он обычно садился в подобных случаях, Ксеркс

дал знак остальным кораблям выходить в море, войску же приказал оставаться

в Ферме. Прибыв туда и обозрев устье Пенея, царь пришел в великое

изумление. Затем он призвал проводников и спросил, нельзя ли отвести реку и

заставить ее изливаться [в море] в другом месте.

129. Фессалия в древности, как гласит предание, была озером. И

действительно, эта страна со всех сторон окружена высочайшими горами. На

востоке она ограничена горами Пелионом и Оссой, предгорья которых сходятся

друг с другом, на севере – Олимпом, на западе – Пиндом, – а на юге –

Офрисом. В середине между этими горами находится фессалийская котловина. В

эту-то котловину стекает множество рек. Наиболее значительных рек пять:

Пеней, Апидан, Онохон, Энипей и Памис. Они стекают как самостоятельные реки

в фессалийскую равнину с гор, кольцом окружающих Фессалию. Затем, слившись

в единую реку, они впадают в море через одно и притом узкое ущелье. Сразу

же после слияния только Пеней сохраняет свое имя, а все остальные реки

становятся безымянными. По рассказам, упомянутой котловины и этого речного

протока в древности еще не существовало; реки же эти и кроме них еще и

Бебеидское озеро уже стекали в равнину, хотя и не носили теперешних

названий, превращая всю Фессалию в море. Сами же фессалийцы утверждают, что

ущелье, по которому течет Пеней, проломал Посейдон. И они, вероятно, правы.

Ведь если верить, что Посейдон производит землетрясение, и приписывать

этому богу возникшие от землетрясений расселины, то, конечно, посмотрев и

на эту расселину, можно счесть и ее делом Посейдона. Расселина эта между

горами, по-видимому, возникла под действием землетрясения.

130. А проводники на вопрос Ксеркса, есть ли у Пенея второе устье для

выхода в море, зная точно местность, ответили так: "У этой реки, царь, нет

другого выхода в море, кроме этого. Ведь горы, как венцом, окружают всю

Фессалию". В ответ на это Ксеркс, говорят, сказал: "Хитрые люди –

фессалийцы. Вот почему они, давно уже опасаясь моего могущества, одумались,

так как поняли, как легко и быстро можно овладеть их страной. Стоит ведь

лишь направить реку в их землю, отведя плотиной воды Пенея, преградить ему

путь через ущелье, где он течет ныне, так что вся Фессалия, кроме гор,

окажется под водой". Эти слова Ксеркса относились к Алевадам, так как они,

будучи фессалийцами, первыми из эллинов изъявили покорность царю, как думал

Ксеркс, от имени всего народа Фессалии. После этого, обозрев устье, царь

отплыл назад в Ферму.

131. Много дней Ксеркс оставался в Пиерийской области. Отряд,

[составлявший] третью часть персидского войска, прорубал просеку в лесу на

македонских горах, чтобы [по проложенной] здесь дороге все войско могло

пройти в землю перребов. Тем временем возвратились глашатаи, отправленные

царем в Элладу с требованием покорности: одни – с пустыми руками, а другие

– неся землю и воду.

132. В числе же племен, которые дали землю и воду, были следующие:

фессалийцы, долопы, эниены, перребы, локры, магнеты, малийцы, фтиотийские

ахейцы, фиванцы101 и остальные беотийцы102, кроме феспийцев и платейцев.

Против них-то прочие эллины, которые объявили войну варварам, заключили

освященный жертвоприношением и клятвой союзный договор. А договор этот

гласил так: всякий эллинский город, предавшийся персидскому царю, не

вынужденный [к этому] необходимостью, в случае победы союзников обязан

уплатить десятину дельфийскому богу. Таков был союзный договор эллинов103.

133. В Афины же и в Спарту Ксеркс не отправил глашатая с требованием земли

[и воды], и вот по какой причине. Когда Дарий прежде отправил туда послов,

требуя покорности, то афиняне сбросили их в пропасть, а спартанцы – в

колодец и велели им оттуда принести [царю] землю и воду. Поэтому-то Ксеркс

теперь и не послал к ним глашатаев с требованием покорности. Какое

несчастье постигло афинян за их поступок, я не могу сказать, кроме того,

что их земля и сам город были разорены. Впрочем, мне думается, опустошение

[Аттики] произошло не из-за этого.

134. Что до лакедемонян, то их поразил гнев Тальфибия, глашатая Агамемнона.

Ведь в Спарте есть святилище героя Тальфибия, и существуют также его

потомки, так называемые Тальфибиады, которым предоставлено преимущественное

право выполнять должность глашатаев. После умерщвления глашатаев у

спартанцев все [предзнаменования] при жертвоприношениях выпадали

неблагоприятными. И это продолжалось долгое время. Лакедемоняне были

глубоко встревожены, предаваясь печали из-за этого несчастья. Много раз они

созывали народное собрание и через глашатаев объявляли: не желает ли

кто-нибудь из лакедемонян пожертвовать жизнью за Спарту. Тогда выступили

Сперхий, сын Анериста, и Булис, сын Николая, знатного рода и богатые

спартанцы. Они добровольно вызвались понести наказание от Ксеркса за

умерщвление в Спарте глашатаев Дария. Так спартанцы отослали этих людей в

Мидийскую землю на смерть.

135. Дерзновенная отвага этих мужей достойна удивления, и, кроме того, [не

менее поразительны] вот такие их слова. На пути в Сусы прибыли они к

Гидарну (родом персу), который был начальником персидского войска на

асийском побережье. Гидарн дружески принял спартанцев и за угощением

спросил их: "Лакедемоняне! Почему вы избегаете царской дружбы? Вы можете

видеть на моем примере, какое я занимаю положение – как царь умеет

воздавать честь доблестным мужам. Так и вы, если предадитесь царю (царь

ведь считает вас доблестными мужами), то он поставит каждого из вас,

спартанцев, властителем области в Элладе". На эти слова они отвечали так:

"Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон одинаково хорошо обдуман.

Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном; в другом же у тебя его нет.

Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода

– сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось

отведать свободы, то, пожалуй, ты дал бы нам совет сражаться за нее не

только копьем, но и секирой". Так они отвечали Гидарну.

136. Оттуда спартанцы прибыли в Сусы и предстали пред царские очи.

Телохранители прежде всего приказали им пасть ниц и поклониться царю до

земли и хотели принудить их к этому силой104. Однако они наотрез

отказались, даже если их поставят на голову. Ведь, по их словам, не в

обычае у них падать ниц и поклоняться человеку и пришли сюда они не ради

этого, а по другой причине. После решительного отказа выполнить это

требование они вновь взяли слово и сказали приблизительно так: "Царь мидян!

Послали нас лакедемоняне вместо умерщвленных в Спарте глашатаев, чтобы

искупить смерть их". В ответ на эти слова Ксеркс сказал, что по своему

великодушию он не поступит подобно лакедемонянам, которые, презрев обычай,

священный для всех людей, предали смерти глашатаев. Сам же он не желает

подражать им в том, что достойно порицания, а потому не умертвит послов, но

снимет с лакедемонян вину за убийство.

137. Таким образом, после этого тотчас же утих гнев Тальфибия, хотя Сперхий

и Булис возвратились в Спарту. Однако спустя много времени после этого,

именно во время войны пелопоннесцев с афинянами, гнев Тальфибия, по словам

лакедемонян, вспыхнул с новой силой. И это мне кажется самым чудесным. Но

то, что гнев затем постиг сыновей этих двух мужей, которые отправились к

царю из-за гнева этого же героя, именно Николая, сына Булиса, и Анериста,

сына Сперхия (того Анериста, который на грузовом судне вместе с командой

воинов захватил населенный тиринфянами город Галиеи)105, – в этом

совершенно ясен перст разгневанного божества. Оба они отправились из

Лакедемона в Азию, но в пути были выданы афинянам Ситалком, сыном Терея,

царем фракийцев, и Нимфодором, сыном Пифея, абдеритом. Их схватили в

Бисанфе на Геллеспонте и отвезли в Аттику, где их казнили афиняне. Вместе с

ними был казнен и Аристей, сын Адиманта, коринфянин. Это событие, впрочем,

произошло много лет спустя после похода Ксеркса106. Теперь же я возвращаюсь

к моему рассказу.

138. О походе царя говорили, будто он направлен только против Афин, на

самом же деле персы шли против всей Эллады. Эллины уже давно знали об этом

по слухам, но не могли объединиться для совместных действий. Некоторые из

них уже дали персидскому царю [в знак покорности] землю и воду и поэтому

полагали, что варвары не причинят им вреда. Те же, которые этого не

сделали, жили в великом страхе, так как во всей Элладе не доставало боевых

кораблей, чтобы дать отпор врагу. Большинство эллинских городов вообще не

желало воевать, но открыто сочувствовало персам107.

139. Поэтому я вынужден откровенно высказать мое мнение, которое, конечно,

большинству придется не по душе. Однако я не хочу скрывать то, что признаю

истиной. Если бы афиняне в страхе перед грозной опасностью покинули свой

город или, даже не покидая его, сдались Ксерксу, то никто [из эллинов] не

посмел бы оказать сопротивления персам на море. Далее, не найди Ксеркс

противника на море, то на суше дела сложились бы вот как: если бы даже и

много "хитонов стен"108 пелопоннесцам удалось воздвигнуть на Истме, то все

же флот варваров стал бы захватывать город за городом и лакедемоняне,

покинутые на произвол судьбы союзниками (правда, не по доброй воле, но в

силу необходимости), остались бы одни. И вот покинутые всеми, лакедемоняне

после героического сопротивления все-таки пали бы доблестной смертью.

Следовательно, их ожидала бы такая участь или, быть может, видя переход

всех прочих эллинов на сторону персов, им пришлось бы еще раньше сдаться на

милость Ксеркса. Таким образом, и в том и в другом случае Эллада оказалась

бы под игом персов. Действительно, мне совершенно непонятно, какую пользу

могли принести стены на Истме, если царь [персов] господствовал на море.

Потому-то не погрешишь против истины, назвав афинян спасителями Эллады. Ибо

ход событий зависел исключительно от того, на чью сторону склонятся

афиняне. Но так как афиняне выбрали свободу Эллады, то они вселили мужество

к сопротивлению всем остальным эллинам, поскольку те еще не перешли на

сторону мидян, и с помощью богов обратили царя в бегство. Не могли

устрашить афинян даже грозные изречения дельфийского оракула и побудить их

покинуть Элладу на произвол судьбы. Они спокойно стояли и мужественно ждали

нападения врага на их землю.

140. Афиняне ведь отправили послов в Дельфы вопросить оракул. После обычных

обрядов в священном участке послы вступили в святилище и там воссели109.

Пифия по имени Аристоника изрекла им следующий оракул110:

Что ж вы сидите, глупцы? Бегите к земному пределу,

 Домы покинув и главы высокие круглого града.

 Не устоит ни глава, ни тело пред гибелью страшной,

 И ни стопа, и ни длань, и ничто иное средь града

 Не уцелеет. Но все истребится, и град сей погубит

 Огнь и жестокий Арей, что стремит колесницу сириян111.

 Много и прочих твердынь – не только твою он погубит...

 Ныне кумиры бессмертных стоят, уже пот источая.

 В страхе трепещут они, а кровли их храмов

 Черною кровью струят – в предвестие бед неизбывных...

 Но выходите из храма и скорбию душу излейте.

141. Такой ответ оракула глубоко опечалил афинских послов. И вот, когда они

уже впали в отчаяние от возвещенных им бедствий, некто Тимон, сын

Андробула, один из самых уважаемых людей в Дельфах, посоветовал им

вернуться в святилище с оливковыми ветвями и еще раз вопросить оракул уже в

качестве "умоляющих бога о защите". Афиняне так и поступили и обратились к

богу с такими словами: "Владыка! Ради этих вот оливковых ветвей, которые мы

принесли, изреки нам более милостивое прорицание о нашем родном городе,

иначе мы не уйдем из святилища, но пребудем здесь до конца наших дней". На

это прорицательница изрекла им вторично вот что:

Гнев Олимпийца смягчить не в силах Афина Паллада,

 Как ни склоняй она Зевса – мольбами иль хитрым советом.

 Все ж изреку тебе вновь адамантовой крепости слово:

 Если даже поля меж скалою Кекропа112 высокой

 И Киферона долиной святой добычею вражеской станут,

 Лишь деревянные стены дает Зевес Тритогенее

 Несокрушимо стоять во спасенье тебе и потомкам.

 Конных спокойно не жди ты полков или рати пехотной

 Мощно от суши грядущей, но тыл обращая,

 Все ж отступай: ведь время придет и померишься силой!

 Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь

 В пору ль посева Деметры даров, порою ли знойною жатвы.

142. Это изречение оракула послы записали, так как оно казалось им (да и

действительно было) более милостивым, чем первое, и затем возвратились в

Афины. По прибытии они объявили ответ оракула народному собранию. Афиняне

старались разгадать смысл изречения, и по этому поводу, между прочим,

высказывались главным образом два таких противоположных мнения: некоторые

старики утверждали, что акрополь останется невредим, так как в древние

времена афинский кремль был огражден плетеной изгородью из терновника. Они

считали поэтому, что выражение "деревянная стена"113 относится к этой

ограде. Другие же говорили, что бог подразумевает корабли, и предлагали

поэтому привести флот в боевую готовность, бросив все остальное на произвол

судьбы. Однако тех, кто понимал под "деревянной стеной" корабли, смущали

два последних стиха Пифии:

Остров божественный, о Саламин, сыновей своих жен ты погубишь

 В пору ль посева Деметры даров, порою ли знойною жатвы.

Эти стихи опровергали мнение тех, кто считал, что "деревянные стены" – это

корабли, так как толкователи оракулов объясняли их в том смысле, что

афиняне будут разбиты, приняв морской бой при Саламине.

143. Был тогда в Афинах один человек, лишь недавно выдвинувшийся на первое

место среди наиболее влиятельных граждан. Его звали Фемистоклом, и был он

сыном Неокла114. Он считал, что толкователи оракулов не все изречение

объясняли правильно, и говорил так: "Если бы упомянутый стих действительно

относился к афинянам, то бог, как мне кажется, не выбрал бы столь

миролюбивых выражений, но сказал бы: "несчастный Саламин" вместо

"божественный Саламин", если только жителям его суждено погибнуть в борьбе

за остров. Напротив, если изречение понять правильно, то его следует

относить к врагам, а не к афинянам". Поэтому Фемистокл советовал афинянам

готовиться к морской битве, так как "деревянные стены" и есть корабли.

Толкование Фемистокла понравилось афинянам гораздо больше, чем объяснение

толкователей оракулов, которые были против приготовлений к битве на море и

вообще советовали даже не поднимать руки на врага, но покинуть Аттику и

поселиться где-нибудь в другой стране.

144. Еще раньше этого совета Фемистокла афиняне приняли другое его удачное

предложение. В государственной казне афинян тогда было много денег,

поступавших от доходов с Лаврийских рудников. Эти деньги полагалось

разделить между гражданами, так что каждому приходилось по 10 драхм.

Фемистокл убедил афинян отказаться от дележа и на эти деньги построить 200

боевых кораблей, именно для войны с Эгиной115. Эта-то вспыхнувшая тогда

война с Эгиной и спасла Элладу, заставив Афины превратиться в морскую

державу. Хотя корабли эти не нашли применения против эгинцев (для чего были

построены), но теперь они пригодились Элладе. Итак, у афинян были уже эти,

построенные раньше корабли, и теперь нужно было построить еще другие. И вот

афиняне, обсудив ответ оракула, решили по совету бога встретить всей своей

военной мощью на море нападение варваров на Элладу вместе с эллинскими

городами, которые пожелали к ним присоединиться. Вот мой рассказ об

изречениях оракула, которые получили афиняне.

145. Теперь все эллины, избравшие "лучшую долю" в общеэллинском деле,

собрались в одном месте. Там они держали совет и заключили союз под

клятвой, прежде всего решив прекратить вражду и междоусобные войны. Между

прочим, и другие города воевали тогда друг с другом, но самую ожесточенную

войну вели афиняне с эгинцами116. Затем эллины решили послать соглядатаев в

Азию разузнать о военной силе персидского царя, который, по их сведениям,

находился с войском в Сардах. В Аргос они отправили послов заключить союз

против персидского царя. Также отрядили они двух послов в Сикелию к Гелону,

сыну Диномена, и еще других – на Керкиру и на Крит с просьбой помочь

Элладе. Они хотели сделать попытку объединить, если возможно, всех эллинов

и побудить их действовать заодно пред лицом всеобщей опасности. Держава же

Гелона, как считали тогда, была весьма могущественной и, пожалуй, даже

самой могущественной среди эллинских городов.

146. После этого эллины покончили с взаимными распрями и прежде всего

послали на разведку в Азию трех человек. По прибытии в Сарды эти люди

собрали сведения о царском войске, но были схвачены. Военачальники велели

после допроса под пыткой отвести эллинов на казнь. Их ожидала уже верная

смерть. Однако Ксеркс, узнав об этом, не одобрил решения военачальников и

велел послать своих телохранителей привести осужденных к себе, если

застанут еще их в живых. Телохранители застали соглядатаев еще в живых и

привели их пред царские очи. Ксеркс спросил, зачем они пришли, и повелел

телохранителям водить эллинов повсюду и показать им все персидское войско,

как пехоту, так и конницу, и затем, когда они вдоволь насмотрятся,

отпустить невредимыми куда захотят идти.

147. Царь объяснил этот свой приказ вот как: если бы соглядатаи погибли, то

эллины не узнали бы заранее, сколь велики его силы, а казнь трех человек не

принесет большого вреда врагу. Напротив, если они возвратятся в Элладу, то

эллины, по его мнению, услышав рассказы о его могуществе, еще до войны

откажутся от своей "странной" свободы и поэтому тяжелый поход против них

будет вовсе не нужен. Подобное же мнение Ксеркс высказал и в другом случае.

В Абидосе царь увидел, как проходили через Геллеспонт корабли с грузом

зерна из Понта на Эгину и в Пелопоннес117. Приближенные царя, заметив, что

это вражеские корабли, хотели их захватить и смотрели на царя, ожидая его

повеления. На вопрос Ксеркса, куда плывут эти корабли, приближенные

отвечали: "К твоим врагам, владыка, с грузом хлеба". Тогда Ксеркс сказал

им: "Разве и мы не плывем туда же, куда и они, и не везем с собой хлеб и

остальное продовольствие? Какой же вред от того, что эти люди доставляют

нам хлеб?".

148. Итак, разведчики, все осмотрев, были отпущены и возвратились в Европу.

Эллины же, заключив союз против Персии, после отправки соглядатаев вновь

послали вестников в Аргос. А дела в Аргосе, по словам самих аргосцев, тогда

сложились так: уже давно известно было в Аргосе о предстоящем походе

варваров на Элладу. Когда же аргосцы узнали, что эллины собираются вовлечь

их в войну с персами, то отправили послов в Дельфы вопросить бога, как им

лучше всего поступить. Ведь незадолго до этого 6000 аргосцев пало в борьбе

против лакедемонян во главе с их царем Клеоменом, сыном Анаксандрида.

Поэтому-то аргосцы отправили послов к богу. Пифия же на их вопрос изрекла

следующее:

Недруг соседям своим, богам же бессмертным любезный!

 Сулицу крепко держи и дома сиди осторожно.

 Голову коль сбережешь, глава сохранит твое тело.

Таков был тогда ответ Пифии. Между тем вестники прибыли в Аргос и, явившись

в совет, изложили свое поручение. Аргосцы отвечали, что готовы участвовать

в войне, однако лишь по заключении 30-летнего мира с лакедемонянами и

притом еще, если наравне со Спартой они будут стоять во главе союза. Хотя

по праву руководство союзом всецело принадлежит им одним, но они

удовлетворятся и половинным участием в нем.

149. Так отвечал вестникам, по словам аргосцев, совет аргосцев, несмотря на

запрещение оракула вступать в союз с эллинами. Хлопотали же они о 30-летнем

мире (хотя и боялись оракула), чтобы их сыновья успели вырасти за эти годы.

Аргосцы опасались, что без такого мира, если вдобавок к постигшей их беде

они еще потерпят поражение от персов, то попадут под власть лакедемонян.

Вестники же из Спарты возразили на это постановление совета так: о мире они

сообщат [лакедемонскому] народному собранию. Что же до руководства

[союзом], то им поручено объявить: у лакедемонян два царя, а у аргосцев –

только один. Недопустимо поэтому лишать одного из них руководства [союзом].

Однако ничто не мешает аргосскому царю иметь одинаковое право голоса с

двумя их царями. Поэтому-то, по словам аргосцев, они не могли вынести

высокомерия спартанцев и предпочли скорее подчиниться варварам, чем

уступить лакедемонянам. А [спартанским] вестникам аргосцы приказали до

захода солнца покинуть Аргосскую землю, а то с ними поступят, как с врагами.