Н.К.Рерих

АЛТАЙ-ГИМАЛАИ

XII  ТИБЕТ  (1927-1928)

6 октября Точно черные пауки на длинных ногах, притаились

черные палатки тибетцев, подтянутые на длиннейших веревках.

Пограничные разъезды отбирают наш паспорт и предлагают стоять

два дня, пока они привезут ответ генерала хорчичаба, то есть от

главного правителя области Хор и главнокомандующего северным

фронтом. Какие цветистые титулы! Стоим среди болотистой

равнины, поросшей убогой колючей травою. На горизонте

виднеется озеро и "умершие" горы. Называют их "умершими", ибо

они похожи на настоящее кладбище. Когда-то великие горы, может

быть, соперники Эвереста, разрушились, распались мелким

щебнем. Глубокие долины заполнились, и получилось нагорье в 15

000 футов (=4600 м), открытое свирепым ветрам. Перед самыми

знаменательными местами, перед небесными Гималаями,

попадаете в жуткую тундру. Кони скользят и оступаются среди

уродливых кочек. Ни птицы, ни зверя. Юрий валится в седле и

почти падает с коня. Мы подскочили и сняли его с коня. Пульса

почти нет. Дали два сильных приема дигиталиса, растираем руки.

Ему становится легче. Впереди плохо чувствует себя Елена

Ивановна. Из последних сообщают, что лама Малонов упал с коня

и лежит без чувств на дороге. Доктор спешит туда. Так

неприветливо встречает нас Тибет. Пестрое знамя с

покривившимся навершием. Музыка - барабаны и волынки.

Стрельба салюта. В глубине шатра маленькая фигурка генерала в

ярко-желтом халате. На круглой китайской шапке крестообразное

акдордже из рубинов. Ласковая речь и опять просьба побыть у него

в лагере только два дня. Затем генерал провожает нас в наш стан со

знаменем и музыкой и с пестрой толпою свиты. В полной

ненужности проходят впечатления приема у Капшепа. Знамя с

покривившимся навершием, бутафорский меч, нечистота под

драгоценными камнями, вся старая китайщина, от которой сами

китайцы уже отказались. Она и непригодна для жизни и уже

потеряла прежнюю декоративность, ибо ушло качество

производства. Вся тонкость художества исчезла. Выступила вся

неприглядность и убогость. Вероятно, генерал думал, что

впечатление от его желтого халата было очень велико. Но даже

ближайший его конвой был оборван и украшен пуговицами трех

армий, но не тибетской. Там же, где не хватало чужой пуговицы,

там с особым успехом красовалась английская булавка. Ружья

сомнительной пригодности, но зато множество музыкантов. Опять

барабанный бой и салютные выстрелы. Генерал со своею

разношерстною толпою провожает нас в наш лагерь. Заодно

любопытствует посмотреть наши вещи, объявляя, чтобы "руки

меньших чинов не касались вещей великих людей". Капшепа будто

бы приезжал, чтобы уладить какие-то волнения среди хорпа. Но он

будто бы также запретил охоту на мускусных баранов.

Совершенно непонятно, почему можно убивать домашних баранов,

яков, но все находящееся в диком состоянии защищается. Впрочем,

население держится иного мнения и стреляет куланов. Наш

тибетец Чампа умирает. Он был нам полезен при столкновении с

панагами и при решении монголов бросить нас после Нейджи. Но

как только Чампа дошел до Тибета, его природа взяла верх, а при

переезде к лагерю хорчичаба он отделился от нас, забрал пять

верблюдов, нашу палатку и прервал все отношения с нами. Какова

тибетская благодарность!* Даже тибетец не выдерживает здешнего

климата. Это уже третий покойник в караване. Монгольский лама

умер от воспаления легких, харчинский лама - от высот. Не чуяли

ли мертвеца медведи, когда подбирались к лагерю в ночь его

смерти? Но им недолго пришлось ждать; уже утром труп был

оставлен им на съедение. Генерал Капшепа принял наш подарок и

уехал в Кам. И ласковые два дня превращаются в свирепые пять

месяцев нашего стояния в летних палатках при морозах свыше 60

С, при ураганных вихрях на высоте 15 000 футов (=4600 м).

Оставлен с нами всегда пьяный майор и дикие оборванцы солдаты.

Запрещено говорить с проходящими караванами; запрещено

покупать пищу от населения. Медленно погибает караван. Каждый

день у палаток новые трупы, и стаи диких псов шумно делят свою

новую трапезу. Из 104 караванных животных погибает девяносто.

Умерло пять человек: три монгольских ламы и два тибетца.

Малонов отекает от сердечных припадков и наконец тоже умирает.

Жена приставленного к нам майора заболевает воспалением легких

и умирает. Грифы и орлы спорят со стаями собак о добыче. Письмо

мое к далай- ламе найдено на дороге в изорванном виде, а гонец

будто бы исчез. Перехвачены мои письма к полковнику Бейли -

британскому резиденту в Сиккиме, и к генеральному консулу

Соединенных Штатов в Калькутте. Запрещено идти назад,

запрещено двинуться вперед. Возмутительно! Несмотря на знание

Юрием тибетского языка, можем лишь изучать тибетскую жизнь

во всем ее неприкрашенном виде, но помочь своему положению не

можем. Тибетцы лгут ежедневно. Говорят, что телеграф между

Лхасой и Индией уничтожен, ибо теперь Тибет не нуждается в

сношении с "пелингами"; что лхасское правительство не

принимает во внимание свидетельство доктора о наших болезнях;

что наш паспорт потеряли по дороге, но хотя тут же свидетели

опровергают эту выдумку. Говорят о пропавших гонцах генерала

[в Лхасу]. Вместо помощи майор запрещает покупать пищу в

соседних аилах, препятствует переговорам с проходившим

караваном и безбожно обсчитывает на размене китайских

долларов. Доктор пророчествует о грядущих смертельных

заболеваниях при крепнущих морозах. Н.В. предлагает переодетым

пробраться в Индию, но без языка и при его росте это кончилось

бы печально. Весь народ - эти черные хоры, как маленькие

нибелунги, неспокойны. Спят сидя, едят сырое мясо, прикрыты

полуистлевшими, черными от копоти костров меховыми

кафтанами. Они шепчут: "Завален край неслыханным снегом.

Падут наши яки и бараны. Не будет у нас цампы (ячменя), умрут

наши дети и мы умрем. А все несчастье оттого, что правительство

с великими приезжими людьми бесчеловечно". Гадают ламы, и все

у них выходит хорошо, и что вестник с добрым ответом уже едет,

уже завтра прискачет. Но дни тянутся. Крепнут морозы и вихри.

На белой равнине нет никого. Падают кони и верблюды. За ночь

подходят дрожащие животные к самым палаткам, дергают веревки,

точно стучаться, а на рассвете находим их мертвыми. И закутанные

в овчину наши люди тащат павших за несколько шагов от лагеря.

Иначе стаи диких собак и грифымогильщики не дадут покоя. Одна

стая собак, около пятнадцати, уже пробовала нападать на людей.

Весь день оружие остается при нас. Хочет майор купить наше

оружие, чтобы лишить нас средств всякой защиты. Берегите

оружие. Опять морозы, вихри, запрещение покупать пищу и

сноситься с проходящими караванами. Приходы лживого и

пьяного майора. Восстание и отделение наших лам-бурят,

думавших ложью и клеветою на нас улучшить свое положение. И

так каждый день среди мерзлой равнины с вялыми мрачными

очертаниями мертвых гор. Затем сделали небольшой переезд из

Чунаргена в Шаруген [к монастырю бон- по]. Всего два часа пути,

и опять тот же плен. Просили пустить нас в ставку Капшепа в

Каме, ответили: ["Ме, ме, ме", что значит] "нельзя". Просили

пропустить нас Восточным Тибетом - опять "ме, ме, ме". Все "ме,

ме, ме". А в то же время генерал Капшепа пишет нам нелепое

письмо о "каплях милосердия, упадающих с пресветлых пальцев

далай- ламы". Так проходят недели. И вдруг сами губернаторы

Нагчу едут. Неслыханное дело, чтобы оба губернатора

одновременно выезжали. Они пришли в черных очках, в мохнатых

малахаях; шумели, чтобы навести страх. Удивлялись, что мы

придаем значение тибетскому паспорту, и вообще вели себя глупо

и нагло. Один из них - бывший лама, как говорят, задушивший

сининского амбаня. Другой - старый маньчжурист- чиновник,

проевший зубы на кляузах. Мы терпеливо пережили все их

благоглупости. Теперь нас перевезут в Нагчу, но ведь это тот же

плен. А затем будто бы "упадут капли милосердия" и нам разрешат

пройти на Сикким. Конечно, будет избран самый нелепый путь.

Конечно, при всяком удобном случае еще задержат, еще

потребуют подарки, но все-таки когда-то двинемся. Кто из нас

надеется, что наш плен ограничится ста днями, но не будет ли

правильнее предположить сто пятьдесят дней, да прикиньте еще

все задержки по пути. Значит, на все задержание положите

полгода. Конечно, за это время тибетцы дают нам необычайный

случай знакомиться с их жизнью, обычаями и этикой. Без

сношений с губернаторами, генералом, дзонг-пенами, офицерами,

старшинами и ламами мы не могли бы составить убеждение о

действительности Тибета. Свиреп предрассветный мороз. Конечно,

более 70 С. Утром у доктора замерз коньяк. Сколько же градусов

было, чтобы крепкое вино замерзло? Доктор по-прежнему

пессимистичен и ждет опасностей. Здоровье Н.В. и П. К. плохое.

Очеру предсказана смерть. Хорошо держатся Людмила и Рая, или,

как тибетцы зовут их, Мила и Рея. Какие скучные холмы между

Чунаргеном и Нагчу. Давно разрушились горы, и сейчас

распадаются кучи щебня и гальки. Ни куста, ни дерева; только

высокие, неприятные коням кочки с усатой колючей травою.

Говорят нам, что, придя к Центральному Тибету, мы будем

поражены переменой природы. Но другие усмехаются, говоря, что

до самых Гималаев будем следовать кладбищем разрушенных гор.

Бедные хорпа. Зубы их выпадают от цинги, мускулы дряблы. Сил

меньше, чем у тринадцатилетней Раи. Конечно, тощее сырое мясо

и горсть грязной цампы на дадут здоровья. И как безмерна

подозрительность друг к другу. Не верят никому, боятся, готовы

ждать постоянной напасти. Монголы, несмотря на дунганских

каверзных чиновников, сравнительно с тибетцами

- свободные люди. Повсюду знаки креста. И старые монгольские

монеты несторианских ханов - с крестом, и над древним

буддийским монастырем под Пекином - крест, и на чепраке седла -

крест, и налобник уздечки снабжен крестом. Даже и на камнях

Ладака и Синьцзяна - кресты. Несториане и манихеи широко

прошли по Азии. На фресках монастырей - кресты, на узоре

кафтана, на четках, на бусах, на ладанках - тот же крест. Не

свастика со струями огня, но равноконечный, вечный символ

жизни. На китайских шапках тибетских генералов горит рубиновое

крестообразное дордже. Конь счастья несет знак его. Старые

бронзовые фибулы, может быть, из могил,- крест в круге. Всюду

же и знаки Чинтамани. И колонки домов, и стены глинобиток

отмечены этим трижды мощным изображением. Налобники мулов,

чеканные серебряные сосуды, военное знамя, лист деревянной

гравюры, молитвенный флаг усилены символом мощи. Сравните

современный сказ с первообразом. Теперь говорят: "И стал на

земле великий голод, и погибали люди, и не могли жить более.

Тогда благие Бодхисатвы послали дождь из риса. Такое множество

пищи, что не только напитались все люди, но они принесли горы

риса и сложили из риса храмы и чортены. Такой величины храмы,

что на обойти их и в несколько лет, а один главный чортен не

обойти в несколько дней. Это место существует на острове, где

некогда процветало истинное учение Благословенного". Надо

понимать: настал на земле великий духовный голод, и не могли

более существовать в темном состоянии люди. Тогда Великие

Учителя послали настоящий ливень духовной пищи. Поднятое

этой благодатью человечество сложило великие памятники

духовных достижений. Размеры этих достижений необъятны.

Учение Шамбалы существует в защищенном месте, и мощь его

проявится скоро. Любопытны монастыри бон-по - черной веры,

враждебной Будде. Настоящая черная месса по всем правилам

люцифериан. Обратное хождение, обратные ритуалы, на месте

Будды вымышленное лицо с теми же биографическими

подробностями. Покровитель черной веры тоже царского рода и

сопровожден подобными же атрибутами. Последователи черной

веры очень многочисленны и не пускают буддистов в свои храмы.

Вместо священного "ОУМ" они употребляют "А"*. Настало время

сказать определенно о тибетском "буддизме". Вспоминаем,

сколько раз тибетцы повторяли нам, что на Западе нет буддизма и

что там вообще буддизма не знают. Сколько раз тибетцы

презрительно говорили о японцах, китайцах, монголах, сиккимцах

и о хинаяне Бирмы и Цейлона. Неслыханное самомнение отделило

Тибет от всего мира. Лучшие люди бегут из Тибета и не желают

возвращаться в произвол дикого правительства. Невежество

закрыло глаза Тибету. Страна лишилась своего духовного вождя -

ушел из Тибета таши-лама. Тибетцы не хотят познавать и учиться.

Ученые ламы переходят границу Индии. Бегут переодетые: кто

одевается торговцем, кто надевает парик и гримирует лицо. Среди

ужасающей грязи, зловония и падали в Нагчу тибетский чиновник

удивленно говорит нам: "Если Нагчу вам кажется грязным, то что

сказали бы вы о Лхасе, где даже питьевая вода иногда насыщена

отбросами". По пути узнаем, что Ринпоче из Чумби не в Китае, а в

монастыре Гум. И этот умный лама понял, что сейчас невозможно

оставаться в Тибете. Ни одному сообщению нельзя верить. Все

мертво кругом. За пять месяцев по главной дороге на Китай и

Монголию прошло три каравана. Тибетцы-кочевники шепчут о

трудных временах для Лхасы. Конечно, в подобном состоянии

страна существовать не может. Наконец губернаторы Нагчу

удовлетворились подарками и после сообщения , что деньги у нас

кончились, решили отправить нас кружным путем через Чантанг

на Намру-дзонг, Шендза-дзонг, через не показанные на картах

перевалы в 20 600 футов (=6300 м) высоты, на Сага-дзонг, через

Брамапутру, на Тингри-дзонг, на Шекар-дзонг, на Кампа-дзонг и

через Сепо-ла на Сикким. Очевидно, решили показать нам все

области Тибета, чтобы у нас на оставалось сомнений в этой стране.

Хотя не легкий путь, но от Улан-Батор-Хото до Сиккима никто

еще не проходил. Непонятно, для чего дзонг-пены (власти)

тибетских дзонгов (крепостей) стараются показать себя с самой

отвратительной стороны."Смотрите, мол, какие мы грязные,

вонючие, невежественные и лживые". Народ рассказывает о

лхасском девашунге (правительстве) мрачные истории.

Недовольства и восстания. Интересны одни лишь развалины

старого Тибета. Эти древние башни и стены складывали какие-то

иные люди. Строители их знали и о Гессер- хане и о Владыке

Шамбалы. Здесь были и Ашрамы Великих Махатм. Но ведь теперь

ничего этого не осталось. Вспоминаю камни "чудских" могил на

Алтае; там прошли готы, пропитавшие своим влиянием всю

Европу. Вот и в Трансгималаях мы встречаем такие же древние

могилы. Находим места древних святилищ, которые рождают

мысль о солнечном культе друидов. Мечи северян, жителей

Трансгималаев, могли быть выбраны из готской могилы в южно-

русских степях. Наплечные фибулы готских погребений, разве не

напоминают они пряжки тибетских племен. И почему Лхаса когда-

то называлась Гота [согласно миссионерским хроникам]? И откуда

название племени - готл? Откуда, куда и как двигались гонимые

ледниками и суровыми моренами прародители готов? Нет ли в

застывшем обиходе северян-тибетцев древних черт их ушедших

собратий? Удивительно: один хорпа напоминает Мольера, другой

годился бы для типа д`Артаньяна, третий похож на итальянского

корсара, четвертый с длинными прядями волос близок портрету

Халса или Паламедеса, а тот, черный и мрачный, с орлиным носом,

разве он не палач Филиппа Второго? Не будем бояться

сопоставлять то, что ярко бросается в глаза. [И наконец в

местности Доринг (Длинный Камень) мы обнаружили целое поле

менгиров, такое же как в Карнаке. Во время двух последующих

переходов мы встретили еще три небольшие группы менгиров. Для

меня было большой радостью увидеть этот несомненный знак

друидической древности.] Ки-хохо" - несется клич из стана

голоков. "Хой-хе" - отвечает наш стан. Так всю ночь взаимно

предупреждают врагов о недреманной бдительности стана. Но,

конечно, голоки уже осведомились о нашем оружии, учли всю

боеспособность. Решение сделано в нашу пользу, и сегодня мы

увидим дружественный лик опасных кочевников. Черная вера бон-

по так гармонична с черными палатками. На длинных веревках,

как хищные пауки, бесформенно чернеют палатки. Около них

черные пятна или отбросов или падали. Сухость воздуха

уменьшает зловоние тления. Пронзительный ветер уносит

высохшие кости. Вспоминаем широковещательное полномочие

ургинского доньера. Как поразительно отличен Тибет на

расстоянии. Толкуют и шепчут о восстаниях... На каждой

остановке то же самое. Если остановка у обычного аила, то и

хлопот не будет с животными. Если в местечке живет старшина, то

уже обеспечены неприятные разговоры. Но если вы попадаете в

дзонг или монастырь, то будьте готовы к задержанию. Ничто не

приготовлено, несмотря на несколько даиков-писем, посланных

вперед заблаговременно. Окажется, что даики вообще не дошли,

что будто бы ошибкой их послали в другом направлении.

Окажется, что аилы, где имеются животные, очень далеко, и

потребуется несколько дней, пока соберут яков и коней. Наконец,

окажется, что по обыкновению крестьяне просто не слушают

дзонг-пена и не желают исполнять его приказ. Слишком он грабил

их, слишком многое за ним известно, и крестьяне взяли его в руки.

Опять дзонг-пен предложит нам самим вести переговоры с

крестьянами и написать в аилы наше письмо за нашей печатью; и

печать должна быть красной, иначе же нам придется простоять

около дзонга немало дней. Или так бывает, что один старшина

предлагает нам арестовать другого непокорного. Сам ведет нас в

его ставку и предлагает связать и отправить в Лхасу. Было и так:

наши торгуты накрепко скрутили за спиною руки старшины, и

тогда его сородичи пришли с высунутыми языками и согласились

исполнить указ далай-ламы. Или губернатор предлагал нам

арестовать местного майора и самим везти его связанным в Лхасу.

При таком обороте дел майор понизил тон и сделался

сговорчивым. Когда люди лгут для своей выгоды, еще можно, с

огорчением, понять их низкие намерения, но когда они лгут против

самих себя, тогда все становится окончательно мрачно

непонятным. Что только ни рассказывается тибетцами друг про

друга, про правительство, про самого далай-ламу. Даже сочетали

его с какой-то монахиней. Приписали ему убийство и отравление

лам и сановников. Прямо делают из правителя какого-то изверга.

Перед Сага-дзонгом два неожиданных перевала, один показан на

картах, но другой, еще больший, более 20 000 футов (=6100 м), не

указан. Впрочем, эта дорога на картах показана лишь пунктиром.

Никто, видимо, по ней не ходил. Есть другая обычная южная

дорога, но тибетское правительство посылает нас именно северной

неисследованной тропою: пусть, мол, лучше узнают нашу страну.

По пути старшины отказываются давать животных и опять просят

вместо паспорта правительства всюду посылать письмо за нашей

печатью. Народ не послушает приказа из Лхасы. Но наша

сургучная гербовая печать производит большое впечатление. С

гребня перевала показалась мощная белая цепь снежных

великанов. Ведь это уже Непал и долгожданные Гималаи по ту

сторону Брамапутры. Сага-дзонг также маленькое нищенское

селение; питаются трупами животных, в ячмень добавляют мелкую

гальку. Нас задерживают и опять бесконечно лгут. Менданги

осквернены дохлыми собаками и всякой скверной. В стране

некоторое волнение. Мы подходим к Брамапутре, той самой,

которая берет исток из священного Манасаравара - озера великих

Нагов. Здесь родилась мудрая Ригведа, здесь близок священный

Кайлас, куда ходят пилигримы, предчувствуя, на каком великом

пути лежат эти места. Уже попадаются вереницы пилигримов; они

с копьями, мрачные и всклокоченные. Нет, эти ничего не знают.

Просто ползают в безделии по лицу земли. Не грабят ли при

случае? Среди скал и песков, в лиловых и пурпурных тонах течет

Брамапутра. В мае она еще не полна, но разливы берегов

показывают, насколько увеличивается река за июнь, когда к

таянию снегов прибавятся еще и дожди. К Брамапутре еще

большее уважение, чем к Голубой реке. Голубая Янцзыцзян -

длиннейшая в мире река, но Брамапутра, сын Брамы, овеяна

богатым узором преданий. Она связывает священное русло Ганга с

Гималаями, а Манасаравар близок к Сатледжу и началу великого

Инда. Там же зародилась и Ариаварта. Рассказывает монгольский

лама: "Жил очень ученый и замечательный геше. Но он носил

всегда самое скромное одеяние. Вот пришел геше навестить своего

учителя, бывшего настоятелем большого лабрана. Увидели

напыщенные приближенные настоятеля скромного посетителя и

прогнали его. И еще раз пришел геше, и еще раз выгнали его.

Тогда пошел геше к торговцу на базар и просил его одолжить ему

богатое платье, и положил геше за пояс несколько камней, видом

похожих на слитки китайского серебра, и в этом виде был

немедленно допущен к своему учителю. Вошел геше, снял свое

богатое платье, вынул из-за пояса камни и сложил все это в угол.

Потом поклонился камням и платью, и только потом отдал поклон

своему учителю. Тот спросил геше: "Разве не я ваш учитель?

Почему же раньше меня вы кланяетесь камням и одежде?"

"Правда,- отвечает геше,- вы мой учитель, но без этих вещей я не

мог дойти до вас, а потому я поклонился тому, что довело меня до

моего почтенного учителя". Надалеко от Брамапутры

прислонилась к скалам Чату-Гомпа пять монастырей, из них два

красной секты и три бон-по, черной веры. Притом монастыри

черной веры выглядят гораздо и новее, и чище, нежели красной

секты. Из окон большого дуканга красного монастыря торчит

солома, вокруг уныло бродят несколько лам безнадежно

запущенного вида. Черноверцы, узнав, что мы сочувствуем

буддизму, просят к их монастырям даже не приближаться. С

удивлением рассматриваем шо - единственно ходячую медную

монету Тибета. Ни серебра, ни золота ни в дзонгах, ни у народа мы

не видели. Хотя на маленьких медяках чеканка плохая, но зато

громкая надпись: "Правительство победное во всех направлениях".

Удивительно, что полу-шо и четверть-шо размерами больше

самого шо. Вот и переправа через Брамапутру около монастыря

Чи-ту. Небольшая лодка - паром с резным коньком на носу.

Особенно трудно грузить верблюдов. Течение довольно быстрое.

Тингри-дзонг хотя и называется сильной крепостью, но

представляет жалкое игрушечное укрепление, имевшее значение

разве до изобретения пороха. Монастыря нет, но есть субурганы

красной секты со страшными ликами и полосами, как знак

принадлежности к красной секте. Вспоминаем те же страшные

лики на тантрических танках. Чего только на них нет! И

магические мечи, и содранные человеческие кожи, и страшные

рожи с оскаленными зубами, и обращенные вниз треугольники.

Весь набор черной магии. Около Тингри-дзонга показался Эверест

во всей его сверкающей красоте. Встречаем людей, знавших Свена

Гедина. Хвалят его и жалеют, что он не говорил по-тибетски.

Слышал здесь о Фильхнере. Сложены уже какие-то легенды, что

он на Голубой реке оставил трех мальчиков, а также мышь, хорька

и суслика. Откуда сие? Конечно, без знания языка было бы совсем

трудно. Такое счастье, что знание Юрия самими тибетцами

ставится вторым после сэра Чарльза Белла, которого нам называли

"офицер мира", ибо он вел мирные переговоры. Старый монастырь

Чундю, принадлежащий к королевскому монастырю Са-кья.

Видимо, под древними стенами происходило многое. Вот зонтик

над большим субурганом - знак прежнего королевского отличия.

Вот обвалившиеся китайские стены - память порабощения Тибета.

Вот длинный ряд старинных субурганов - память о временах

спокойного века. Вот нагромождение старых и новых закоулков и

построек - вид современного нищего Тибета. Другое тоже

старинное место - Шекар-дзонг. Когда тибетцы были смелыми

орлами, они не боялись взлетать на отвесные скалы и лепить на

кручах свои защищенные святыни. Целая декорация башен,

переходов и храмов. Но теперь тибетцы спустились в долину.

Начальники уже не живут в замке, а ютятся внизу, обирая народ

произвольными, жестокими поборами. Только издали

привлекательны старые дзонги Тибета. Цены на продукты велики

до бессмыслия. Мешок плохого ячменя в 29 фунтов (причем в этом

числе до 5 фунтов камней) стоит в дзонгах 11 норсангов, то есть

около 9 рупий. Маленький кусок ячменного сахара - около 4-5

рупий. Лошадь на два дня пути - 8 рупий, а грузовой як - 4 рупии.

Наши переходы неравномерны. То они кратки, то вдруг идем

почти рысью девять часов. Спешим к Кампа-дзонгу, последнему

дзонгу перед границей Сиккима. Где же замок? Долго не

принимаем массив, далеко видный уже, за дзонг. Правда, строение

поставлено высоко, сливаясь со скалою. Дзонг-пен приветливее

прочих. Кажется, сильно пьет, но всетаки проявляет хоть какую-

нибудь деятельность. Еще выше дзонга на скалах вознесся

монастырь. Теперь там всего восемь лам. Но ведь там двор,

отмеченный в "Письмах [Махатм]". Там была школа, основанная

Махатмами, теперь школы уже давно нет. Опять лхасское

правительство мешало ее жизни. Но старики еще помнят, что здесь

была "религиозная школа", и помнят про "высоких азара" из

Индии. Последний перевал Сепо-ла; он легче всех прочих.

Проезжаем бирюзовое озерко - исток реки Лачен. Скромными

ручьями начинается поток, который через два дня пути уже будет

шуметь и сделается непроходимым без моста. Первый аромат

целебного балю и первые приземистые кедры. Впереди цветы

рододендронов. И настоящая земляника. Из всех наших верблюдов

два перешли Гималаи. Один родом из Балагуна (Северная

Монголия), другой из Цайдама. Они будут первыми, дошедшими

до Гангтока - столицы Сиккима. Оставим их махарадже Сиккима.

По всему пути от Нагчу до Гангтока верблюды привлекали толпы

любопытных. Ведь этих зверей по всему этому пути вообще не

видали. От Лхасы до Калькутты верблюды не водятся. В Тангу уже

ждал нас дом - дак-бунгало и даже кем-то забытые журналы 27-го

года. Ведь более года мы вообще пробыли без известий из

внешнего мира. Сказка водопадов! Целая симфония из узорчатых

струй. Несколько дней идем книзу. Мимо нас проходят все пояса

растительности. Наконец показались пальмы, и около реки прошли

два леопарда, красочно-желтые с густыми черно-теплыми пятнами.

Все перевидано. И черные с белым ошейником медведи Чантанга,

и серны, и аргали, и каменные круторогие бараны, и наконец

нарядные леопарды. Скромная финская миссия в Лачене.

Приветливая мисс Кронквист, одиноко заброшенная среди скал. Ее

рассказы об обвалах, угрожающих по всему Сиккиму. Неужели по

южной стороне Гималаев идет тот же мертвящий процесс, который

разложил вершины Чантанга? Под шум потока Лачена, который

родился и окреп на наших глазах, вспоминаем Иматру и

Финляндию и симпатичного Реландера и Акселя Галлен- Каллела.

Такие же синие дали в Финляндии.

Подводим итоги состояния каравана. Американское снаряжение

выдержало все испытания. Сундуки "Белбер" прошли из Америки

четыре года по всей Азии через все переправы и перевалы без

единого повреждения. Палатки "Аберкромби и Фитч" тоже устояли

под всеми вихрями. Затем осталась легкая часть пути до Гангтока.

Гостеприимный дом британского резидента

Ф. Бейли. Рассказываем о нашем пути. Полковник знает тибетцев и

потому ничему не удивляется. Одно обстоятельство его изумляет:

зачем было держать нас всю зиму на высотах? Посланы письма в

Америку. Нам дан надежный сардар до Дарджилинга. Мы сделаем

весь путь от Гангтока в один день. Но придется переменить три

мотора, ибо на Тиште только что снесен мост и нужна пересадка.

Значит, в один день три мотора и десять миль на лошадях - крутой

подъем от Тишты через Пешок. Нужно собрать и обработать все

собранные материалы. Не скоро удастся все это. Юрий, доктор,

Н.В. и П.К. тоже готовят записки. Быстро разлетятся спутники -

кто в Италию, кто в Китай, кто в Австралию. Всюду вспомнят

неповторенную красоту Гималаев. Наш путь шел от Гималаев и

обратно к ним. Величествен Каракорум и ледяное царство Сассера.

Прекрасен Куэнь-лунь. Фантастичен Тянь-Шань - Небесные горы.

Широк кругозор Алтая. Декоративен Наньшань. Суров Ангар-

Дакчин. Но все это только пролог перед невыразимым величием

Гималаев. [В Гималаях кристаллизовалась великая веданта. В

Гималаях Будда вознесся духом. Самый воздух Гималаев пропитан

духовным напряжением - истинная Майтрейя Сангха.] Наши

друзья в Сиккиме рассказывают нам, что зимою еще они слышали,

что перед Нагчу стоят сильные отряды русской кавалерии. Такое

сведение причиняло много беспокойства. Между тем это была одна

из очередных нелепых легенд о нас. За эти годы мне пришлось

побывать и французским и американским королем, и командиром

русского корпуса, и королем всех буддистов. Успел даже два раза

умереть. Успел быть одновременно в Америке, в Сибири и в

Тибете. По словам цайдамских монголов, я вел войну с сининским

амбанем; а по словам хотанского даотая, я привез маленькую

пушку, которая в десять минут уничтожит весь Хотан и его сто

тысяч жителей. Мы ко всему привыкли, и никакими

"достоверными" слухами удивить нас нельзя. Монголы твердо

запомнили об Амери-хан. Так претворилось "American" в какого-то

воителя. Из Лхасы нам передавали целые сказки, и мы с трудом

находили в них свои признаки. Странно и дивно идти теми самыми

местами, где проходили Махатмы. Здесь было основанная Ими

школа. В двух днях пути от Сага-дзонга был один из Ашрамов,

недалеко от Брамапутры. Здесь останавливался Махатма, спеша по

неотложному делу, и стояла здесь синяя скромная палатка. В то

время когда в Европе спорят о существовании Махатм, когда

индусы проникновенно молчаливы о Них, сколько людей в

просторах Азии не только знают Махатм, не только видели Их, но

и знают многие реальные случаи Их дел и появлений. Всегда

жданные, нежданно Махатмы творили в просторах Азии великую,

особую жизнь. Когда нужно, Они проявлялись. Если нужно, Они

проходили незаметно, как обычные путники. Они не пишут на

скалах имен Своих, но сердца знающих хранят эти имена крепче

скал. Зачем подозревать сказку, воображение, вымысел, когда в

реальных формах запечатлены сведения о Махатмах. В спешке, в

случайном любопытстве - не узнаете даже простого химического

опыта. Те, кто в бездельном разговоре касаются вопроса о

Махатмах, разве они достигнут чего-либо? Разве их пустое

любопытство будет удовлетворено? Сколько людей хотели бы

получить письмо от Махатм, но разве оно изменило бы их жизнь?

Оно вошло бы как минута изумления и смущения, а затем опять

все вернулось бы к прежней рутине, без всякого следа. Часто

изумляются, отчего люди, знающие Махатм, так различны по

своему общественному положению? Но отчего Беме был

сапожником? Неужели размер сознания измеряется лишь

внешними отличиями? Дела Махатм и Их поручения ученикам

рассказаны в литературе, которая совсем не так мала, как кажется

незнающим ее. Эти дела касаются как внутреннего сознания, так и

внешних событий мирового значения. И появляются тогда, когда

нужно. Ученые часто называют разговоры о Махатмах

предрассудком. Это те ученые, которые Махатм не видели. Но

Крукс или Оливер Лодж не станут так говорить. Вивекананда,

всегда стоявший за рациональность наблюдений, знает Махатм.

Знают Их многие индусы и так берегут Их имена, что даже готовы

отрицать существование Их, лишь бы не выдать, не предать. Лишь

бы не предать! Какое очарование заложено в этом понятии Гуру, в

этих ступенях восхождения. Но многие стучатся в эти двери

великого знания. Часто они не признаются в этом, даже сердятся,

если этот вопрос затрагивается. Сколько молодых людей хотели бы

искренно вступить в переписку с Гуру! Пробуют найти наставника,

по-своему стучатся. И сколько из них находят разочарование, ибо

стучались не по адресу и не было достаточно энергии устремления,

чтобы получить истинный ответ. "Какая это лаборатория",- может

воскликнуть, кто подходит к техническим приемам познавания. Да,

именно лаборатория, где труд и настойчивость и неустрашимость

являются ключами врат. Но зато в этом здравом рационализме, в

этом истинном и бесстрашном материализме растут крылья духа,

крылья сознания. Но оторванное от жизни, не уводящее, но

созидающее - таково учение Махатм. Они говорят о научных

основах существования. Они направляют к овладению энергиями.

Они говорят о тех победах труда, которые превратят жизнь в

праздник. Все предлагаемое Ими не призрачно, не эфемерно, но

реально и касается самого всестороннего изучения возможностей,

предлагаемых нам жизнью. Без суеверия и без предрассудков.

Разве ученики Махатм делаются изуверами, сектантами? Наоборот,

они становятся особо жизненными людьми, побеждая в жизни и

лишь ненадолго удаляясь в те далекие горы, чтобы омыться в

излучениях праны. В самых темных местах Тибета знают о

Махатмах. Знают много воспоминаний и легенд. Но сейчас

внимание направлено на предсказания о возвращении таши-ламы,

во всей его славе. В Лхасе на улицах запрещено электричество.

Запрещен кинематограф. С прошлого года в Тибете запрещено

светским людям стричь волосы, носить европейскую обувь и опять

приказано носить длинные халаты. Современные формы и обычаи

армии названы красными обычаями и запрещены. Так

рассказывается самими тибетцами. Значит, и то немногое, что

открывало Тибету путь к обновлению, пресечено и отвергнуто.

Значит, опять остается мрак невежества, со всеми суевериями,

убийствами, пытками и отравлениями. Этот мрак оправдывается

недопустимыми суевериями. Так, отравитель человека высокого

положения будто бы получает себе все счастье и преимущества

отравленного. Существуют какие-то семьи, в которых право

отравительства передается как родовое преимущество, и в семье

хранится состав особого яда. Потому расположенные тибетцы

советуют быть очень осторожными с чужою пищею. Можно

слышать многие рассказы, как люди были отравлены чаем или

пищей, присланной им на дом как бы в знак особого уважения. Это

напоминает старые повести об отравленных предметах и особенно

кольцах. Такие кинжалы и кольца с приспособлениями для

помещения яда приходилось видеть. Такие вещи бывали и

непальской работы. Видимо, и там подобные обычаи издавна

процветали. Передают, что до сих пор при погребении махараджи

старший брамин должен съесть кусок мяса покойного, и за это

съевший попадет в верхние сферы неба. Много рассказывают

такого, чему даже трудно поверить. Если привести рассказы о

способах лечения, то тоже не верится, что сказанное относится к

нашему времени. Но тем не менее с пищей надо быть очень

осторожными, тем более что помимо намеренного отравления

могут быть случаи недоброкачественности. Сушеное мясо может

быть несвежим. Зерно - перемешано со всякой грязью. Хлеб -

недопечен. А китайские консервы, вследствие долгого пути и

плохой упаковки, могут быть испорчены. Конечно, одна и та же

посуда служит для всевозможных, неожиданных употреблений.

Невежество и чистота не уживаются. Все-таки пройдена прямая

дорога от Монголии через Цайдам, Тибет и Гималаи. Сперва

тропою Дже-ламы, потом пересекая в новом направлении Цайдам,

через дзонги Тибета, по горным проходам хранилищ снегов. Помог

ли нам в пути паспорт далай-ламы? Помог ли паспорт, данный "в

величественном снежном дворце" губернатора Нагчу? Конечно,

сундук серебряных рупий или китайских долларов помог бы

больше. Но зато мы видели, как старшины отказывались признать

приказ Лхасы. Сами губернаторы предлагали самочинные меры. И

мы имеем право сказать, как зря избитый солдатами тибетец

говорил нам, выплевывая кровь разбитых зубов: "Видите, как

обращается девашунг со своим народом". Есть что-то сужденное в

умирании старого Тибета. Колесо закона повернулось. Тайна ушла.

Тибету некого охранять, и никто не хранит Тибет.

Исключительность положения как хранителя буддизма более не

принадлежит Тибету, ибо буддизм, по завету Благословенного,

делается мировым достоянием. Глубокому учению не нужны

суеверия. Исканию истины противны предрассудки. Первое

изображение Благословенного получено Тибетом от Непала и от

Китая. Получено только в седьмом веке, более чем через тысячу

лет после учения и жизни Благословенного. Получено после того,

как в Индии сложилась уже блестящая литература последователей

буддизма. Получено первое изображение тогда, когда уже по всей

Азии высились прекрасные вихары, перед которым дуканги Тибета

стоят как бедные младшие братья. Теперь, когда возникает мысль о

восстановлении истинного буддизма, и эта волна минует Тибет.

Возьмем черную магию Тибета. Вспомним их оживающие трупы,

знаменитое ролланг-воскресение, которое не что иное, как грубая

форма вампиризма. Вспомним блуждающих духов, которые

убивают и всячески злоумышляют, причем часто бывают духами

именно лам. [Вспомним всякие виды одержания, когда под злым

воздействием люди совершенно меняются и временно впадают в

настоящее безумие.] Вспомним злые заклинания и наваждения,

которыми вооружаются ламы для запугивания темного народа.

Вспомним самоубивающие магические кинжалы, темные гаданья,

заговоры, оборотней, принявших вид зверей, и всякие измышления

злой воли. Во-первых, все это очень дурно, и такие темные занятия

лам не свидетельствуют в их пользу. Во-вторых, колдуны

Малабарского берега воспроизводят всю черную некромантию

гораздо сильнее. О них знают, их опасаются, но никто не

поклоняется им и не считает их священными личностями.

Малабарские "чудеса" опередили Тибет. Многие писавшие о

Тибете называли его "чудо из чудес". Но это название могло

относиться или к прошлому Тибету, или к непониманию тех

писателей, загипнотизированных традицией. Правда, можно было

назвать чудом школу, образованную Махатмами около Кампа-

дзонга. Но ведь уже много лет эта школа не существует. И кем же

нарушена она? Теми лхасскими ламами, которые не имеют ничего

общего с тем многим замечательным, совершавшимся не

территории Тибета. Все это - прошлое. Теперь же немногие

тибетские ламы имеют зачаточные формы левитации,

материализации, проблески воли и ясновидения. Но самое большое

испытание для лам - если, при их сомнении, вы предложите им:

"Спросите вашего оракула, что я сейчас думаю и какие намерения

имею?" Тогда гадатель и прозорливец окажется отсутствующим, а

ламы приходят в смущение. Те же, кто развил в себе ясновидение,

не живут в монастырях, но живут в Лхасе. Правда, в горах бывают

удивительные явления, но они не имеют отношения к ламству.

Вспоминаем этот поразительный огонь в палатке, опять бывший на

Чантанге. Вспоминаем многие проявления тонких энергий, но ведь

Лхаса-то тут ни при чем! Поразительно проходить местами, где

еще недавно были Ашрамы. Но самая необычайная встреча не

будет иметь ничего общего с правительством далай-ламы.

Смешение двух совершенно различных понятий следует

расчленить. И Тибет не имеет более права укрываться за не

принадлежащей ему таинственностью. Рад, что мы шли открыто,

что мы спрашивали открыто тибетское правительство и говорили с

тибетцами открыто. Старая тропа переодеваний слишком

импозантна для Тибета. Сейчас он должен сказать открытое слово.

Было бы нелепо осуждать все миллионное население Тибета.

Опять ламы могут стать образованными. Опять может появиться

просвещенное правительство. И народ снова может обрести

восхождение. Многое, что представляется "павшим", просто еще

"не поднялось". В Учении истинных заветов Благословенного

имеются практические указания касательно всей жизни. При

некотором прилежании можно ознакомиться и принять к

руководству эти благие наставления. Теперь же те, которые

позорят Учение, и негодные чины правительства должны понять,

что их преступная деятельность осуждена и не может

продолжаться. Тибет провожает нас грустным сообщением. Наши

три торгута - Очир, Дордже и Манджи - в сорока милях от Гьянцзе

подверглись нападению тибетцев. Двое торгутов убиты и третий

ранен. Деньги и вещи ограблены. Итак, даже единственная будто

бы упорядоченная и охраненная дорога от Индии на Лхасу уже в

руках разбойников. Жаль бедных торгутов, возвращавшихся с

заработком в родные кочевья. Они были храбрые люди. Надо

думать, нападение было из предательской засады, иначе они

дорого отдали бы жизнь. Запросили мы британского резидента,

чем можно помочь раненому. Природный тибетец хорошего типа

говорит": "Раньше разбойники были на севере Тибета, но при

нынешнем правительстве - они по всему Тибету. И само

правительство не отличается он них",- с безнадежным жестом

оканчивает огорченный тибетец. Сколько порядочных тибетцев,

столько ученых лам должно страдать из-за недоброкачественности

правителей. По другой версии, наши монголы дошли до Лхасы, но

там были схвачены и брошены в тибетскую тюрьму. Во всяком

случае, наши бедные торгуты отведали беду. Последний слух из

Тибета совершенно странен. Говорят, что все монголы собираются

покинуть Тибет ввиду трудных обычаев правительства. Наконец,

говорят, что сам далай-лама собирается бежать из Тибета. Если

даже это просто слух, то во всяком случае замечательный для

настоящего положения. Еще слух: тибетцы рассказывают, что

хорчичаб купил свое назначение командующего северным

фронтом за три тысячи норсангов. Не дорого. Еще слух: бедный

Церинг, наш монгол, также пострадал. По пути из Нагчу в Лхасу

его ограбили, и теперь он просит милостыню на лхасском базаре.

Шедуб, ехавший в Лхасу на десять лет, уже мечтает вырваться

оттуда. И его и Кедуба совершенно обобрали в Лхасе. Кедуб тоже

ищет случая выехать скорее, а ведь как стремился. Ламаджаб

пробыл в Лхасе всего два месяца, лишился всех денег и уходит с

каким-то караваном в Монголию. Благополучно дошли домой в

Шарагольчи лама Санге, лама Таши и Кончок, потому что бросили

намерение идти в Лхасу и повернули из Нагчу обратно. Жаль, жаль

торгутов; как бодро носились они за куланами и дикими яками.

Н.В. уже в Италии. Доктор, П.К. и Г. уже в Китае. Так разошелся

последний состав. Новые работы. Новое здание начато в Америке.

И закончится оно субурганом. Тибетцы, переехавшие в Сикким,

говорят: "Прежде в Тибете звучали трубы в храмах, но теперь

раздаются лишь трубы войны". "Генералы Тибета слишком слабы,

чтобы сражаться с внешним врагом, зато они умеют притеснять

своих безоружных крестьян". "Все ученые ламы покидают Тибет, и

теперь истинное учение надо искать за границей Тибета". "Теперь

в Тибете мало кто знает о Шамбале, все учение забыто". "Тяжелое

время пришло для Тибета. Девашунг (правительство) такой же

ничтожный, как мизинец на руке". "Теперь придет год дракона.

Прошлый год был годом тигра, а за ним будет год овцы - не будет

ли легче тогда?" "По пророчеству - таши-лама ранее трех лет не

вернется в Тибет". "Много тысяч лам перешло индийскую границу,

спасаясь от теперешнего ужасного правления Тибета". "Далай-лама

удалился от дел и затворился". Много чего толкуют. Нас нагоняет

наш лама из Харчина. Думал пробыть в Лхасе десять лет, а пробыл

всего три месяца. Обобранный, спасается из Тибета. С ним вместе

бегут еще три ученых ламы из Ташилунпо. Новости из Сиккима.

Монастырь в Гуме расширяется. Прибавились новые постройки.

Стены покрыты живописью. Также улучшаются монастыри в

Калимпонге и Курсеонге. Везде помогает Геше Ринпоче из Чумби.

Везде, где он прошел, вырастают изображения Майтрейи.

Настоятель Гума по-прежнему хлопочет. По-прежнему там

работает наш худжник геше ларива. Все хорошо, дружественно. Во

всяком случае даже сами тибетцы, то есть более разумные и

удалившиеся за границу, понимают, что так продолжаться не

может. Страна с миллионами населения не может отказаться от

всех признаков цивилизации. Но продолжать отрицание всего

иностранного и тайком покупать хотя бы третьесортные продукты

иноземного производства и самим стремиться проникать через все

границы уже недопустимо. Это шутовство невежества уже

замечено и делается невозможным. Границы могут быть закрыты.

Также нельзя иметь за границей тибетских доньеров-консулов с

широковещательными полномочиями и не признавать документов,

выдаваемых этими государственными чинами. Нельзя называть

себя "Океан Знания", будучи невежественным. Нельзя называть

себя "Победным во всех направлениях", когда тибетское войско

вообще непригодно для современного боя. Вообще нельзя лгать, по

привычке к безнаказанности. Как жаль, что лик Тибета затемнился

мрачною действительностью. Но друзья остаются друзьями.

Спросили меня: "Как будете теперь говорить о Тибете?" Как

всегда, буду возносить свет и поражать тьму. Только правдою

исправляются несовершенства. Если таши-лама возбудил к себе

общее уважение, это нужно сказать. Если лхасское правительство

создало вокруг себя отвращение, и это должно быть сказано.

Спросили: "Но ведь тибетцы не любят правду?" Не все, и мы будем

с теми, которые желают совершенствоваться и исполнять учение

Благословенного. Кроме того, духовный водитель Тибета вовсе не

далай-лама, а таши-лама, о котором известно все хорошее.

"Обычаи Панчен Ринпоче (таши-ламы) совсем другие",- так

говорят тибетцы. Теперь же совсем недавно Лхаса схватывала

родственников таши-ламы и заковывала их в цепи. Дзонг-пен в

Паридзонге обрезал женщинам уши, нескольким мужчинам - руки

и ноги. Четверо умерло под мучениями. Все это известно от самих

же тибетцев. Они ждут исполнения пророчества о возвращении

таши-ламы, когда он будет единым главою Тибета и Драгоценное

Учение при нем процветет снова. Но Гималаи и Сикким закрывают

Тибет. Нигде нет такого сверкания, такой духовной насыщенности,

как среди этих драгоценных снегов. Нигде нет такого

определительного слова, как в Сиккиме. Здесь ко всему

прибавляется понятие геройства. Мужчины - герои, женщины -

герои, скалы - герои, деревья - герои, водопады - герои, орлы -

герои... Сюда шли великие отшельники, ибо где же в два перехода

можно подняться от тропической растительности до вечного снега.

Все стадии напряжения сознания здесь. Приветлив Сикким.

Приветлив махараджа Сиккима. Приветлив резидент. Приветлив

Ладен Ла. И опять священная долина Ташидинга, как средоточие

накоплений тайны и сокровищ. Это значительное место для всего

Сиккима и Бутана. И старик настоятель Ташидинга еще жив, но

постарел и уже не сходит со своей священной горы. И опять

близость великой Индии. Опять индус поет: "Как могу я говорить о

самом Создателе, если знаю невыразимую красоту Гималаев".

Геше Ринпоче, настоятель донкара в Чумби, знает, что на север от

Канченджунги лежит пещера. Вход в нее очень узок, но затем она

расширяется и приводит в целый город. Настоятель многое знает и

просит молчать до времени. Должное следствие получается лишь

во времени, когда соблюден точный срок. Сознание Геше глубоко.

Он видит далекие события. Выходя как бы из полудремоты

сосредоточения, он говорит о самых неожиданных действиях, о

дальних отсутствующих людях. "Как ей трудно, как она

мучается",- вдруг замечает он и начинает молиться за лицо (Е.И.),

находящееся за тысячу миль, которое болело в это время*. По

старому обычаю высоких лам, настоятель спать не ложится, но

проводит ночные часы сидя. Сейчас он является главою Сиккима,

ибо, по завету, истинное Учение уйдет из Тибета. Настоятель знает

о Шамбале во всем ее значении. Он заботится о восстановлении

Учения и готов встретить новую эру. Донкар в Чумби принадлежит

к Ташилунпо. Около Шигацзе имели пребывание Великие. И все,

что исходит оттуда, имеет на себе добрые знаки. Сказано, как

будет проявляться новая эра: "Раньше вспыхнет неслыханная

война всех народов. Затем встанет брат на брата. Моря крови

прольются. И люди перестанут понимать друг друга. Люди

забудут, что значит слово Учитель. Но именно тогда появятся

Учителя и во всех концах земли зазвучит истинное учение. Люди

начнут собираться к слову истины, но те, кто полны темноты и

незнания, будут препятствовать. Как алмаз, горит свет на башне

Владыки Шабалы. Один камень на кольце Его стоит больше всех

сокровищ мира. Даже те, кто случайно помогли учению Шамбалы,

получат теперь же стократное воздаяние. Уже перевоплотились

многие воители учения истины. Пройдут всего немногие годы,

когда будут слышны мощные шаги Владыки Обновителя жизни.

Можно уже замечать небывалые явления и можно встретить

необыкновенных людей. Уже открываются врата знания и спелые

плоды упадают с дерева". Вот еще изображение Шамбалы, мандала

Шамбалы, в которой знающие узнают намеки действительности.

Наверху идам, как знак стихийной мощи, и тот таши-лама,

который написал очень закрытую книгу "Путь в Шамбалу". В

середине изображения снежные горы образуют круг. Узнаются три

белых границы. В центре - как бы долина со многими

постройками. Можно различить точно два разреза, как бы планы

башен. На башне Сам Он, свет которого сияет в сужденное время.

Внизу мощное воинство ведет победную битву. Победа духа на

великом поле жизни. Конечно, мы знаем, как во всей Азии

ожидается наступление новой эры. Каждый толкует по-своему, кто

ближе, кто дальше; кто прекрасно, кто извращенно; но все об

одном и том же сужденном сроке. Особенно захватывающе видеть

такое сознание на местах, когда не засохшая краска печатной

буквы, но сам звук, само слово человеческое непосредственно

выражает волнующую мировую мысль. Ценно слышать ее и

повторять. Родина Гессер-хана - Ладак знает твердо, что время

обновления мира уже наступило. Хотан помнит о знаках времени

Майтрейи над древнею ступою. Калмыки в Карашаре ждут скорое

появление чаши Будды. На Алтае ойроты отворачиваются от

шаманизма и складывают новые моления ожидаемому Белому

Бурхану. Вестник Бурхана, благой Ойрот, уже едет по миру.

Монголы помнят о появлениях Владыки Мира и готовят дуканг

Шамбалы. Но Чантанге славословят Гессер-хана и толкуют о

заповедных границах Шамбалы. На Брамарутре знают об Ашрамах

Махатм и помнят чудесных Азаров. Евреи ждут у моста Мессию.

Мусульмане ожидают Мунтазара. В Исфагане белый конь уже

оседлан. Христиане Св. Фомы чают пришествие и носят на себе

тайные знаки. Индусы знают Калки Аватара. И китайцы на Новый

год зажигают огни перед изображением Гессер-хана - Владыки

Мира. Ригден-Джапо, Владыка, несется над пустынями, держит

свой сужденный путь на Восток. Кто-то незрячий скажет: "Так ли

все это? Нет ли здесь преувеличения? Не приняты ли отрывки

пережитков за верования будущего?" Значит, вопрошающий

никогда не был на Востоке. Если вы были в этих местах, если вы

прошли многие тысячи миль, если вы сами говорили со многими

народами, то вы знаете всю жизненность этих устремлений. Вы

поймете, отчего об этих священных понятиях говорят в тиши

вечера, наедине, тихим задумчивым говором; отчего замолчат при

каждом новом пришедшем. Если же скажете, что при госте можно

продолжить беседу, то ваши слова встретят с поклоном. И

получаете молчаливый, полный значения поклон не вы, но Сам

Великий Майтрейя.