Мифологический Словарь

СЛАВЯНСКАЯ   МИФОЛОГИЯ

БЕСЫ

в   древнеславянских   языческих религиозно-мифологических представлениях злые духи (следы   такого употребления термина — в архаичных фольклорных текстах,   особенно в заговорах). Из языческой терминологии слово попало в христианскую традицию, где было использовано для перевода греч. 6eu|ioveg—демоны. В старых церковных поучениях  против  язычества  слово «Б.»  продолжало использоваться в первоначальном значении «злой дух», хотя категория злых духов расширена за счёт включения сюда старых слав, языческих богов (Перун, Белес, Мокошь и др. называются здесь тоже   Б.).      

В христианских религиозно-мифологических представлениях Б.— духи зла, антагонисты троицы и ангелов, слуги, воины и шпионы дьявола, «враги невидимые» человеческого рода. Как сеятели дурных внушений, болезней (особенно душевных расстройств — «беснования») и всякой скверны и порчи, как разрушители социальных связей, с особенной ненавистью относящиеся к браку и строящие против него всякие козни, Б. сопоставимы со злыми духами различных мифологий, начиная с самых примитивных. Но согласно христианским представлениям, Б. не только опасны, как амбивалентные фольклорные персонажи, но абсолютно злы и не могут быть партнёрами никакого договора, ведущего к добру.

Идейный комплекс «священной войны» против злых духов сближает христианские представления о Б. с иранской мифологией (мотив борьбы с дэвами); но с точки зрения христианства живущее в Б. зло — не свойство, изначально присущее их природе, а следствие ложного выбора их свободной воли. Б. и сам дьявол — не порождение какой-то иной, неподвластной богу «теневой» стороны бытия (как Ангро-Майнью в его отношении к Ахурамазде), но создание самого бога, его неверные слуги.

Когда-то они были ангелами, но не сохранили «своего достоинства» (Иуд. 6), отпали от бога в акте измены и стали «ангелами сатаны» (Апок. 12, 9 и др.), «ангелами бездны». (В церковно-славянском и русском народном обиходе иногда было принято называть Б. в отличие от добрых ангелов «аггелами», что соответствует орфографии, но не произношению греч. слова ауугХоо,, «ангел».)

От своего ангельского прошлого Б. удержали, хотя и в умалённой мере, прерогативы сверхчеловеческого знания и могущества, поставленные у Б. на службу злу. Помимо несвязанности условиями пространства и власти над стихиями, они имеют возможности тонкого проникновения в ход человеческих мыслей и вкладывания в ум и сердце человека нужных им внушений. Но Б. не обладают полным и достоверным знанием о глубинах человеческих душ; тайное решение очень твёрдой и праведной воли имеет шанс скрыться от глаз Б.

Деятельность Б. как искусителей направлена на всех людей, но с особым вниманием они относятся к монахам, аскетам и пустынникам, находящимся с ними в отношении объявленной войны (отшельники ранней поры монашества с особым намерением избирали для проживания места, пользовавшиеся наиболее недоброй славой по части «нечистой силы», чтобы сразиться с Б. в самом их гнезде). Уже основатель христианского монашества египетский  пустынник  4 в.   Антоний Великий стал героем красочных рассказов о преодолении бесовских кс ней.

Б. имеют общую с ангелами способность  быть  невидимыми  и  являться людям лишь по собственному прок волу. Образ, который они принимаю также зависит от их  выбора;  а та как самая сущность бытия Б.— лона образ   этот — фальшивая   видимость,  маска. По характерной русской поел* вице,  «у нежити своего  облика   неона ходит в личинах».  

Чтобы добиться   полного   доверия    соблазняемого Б. могут принять образ  светлого  aнгела или даже  Иисуса Христа. Явившиеся в этом образе Б. говорят возгордившемуся монаху о его святости и богоизбранности (частый агиографеческий мотив), а малодушного, напротив,   запугивают   мнимой  неизбежностью его осуждения (итальянская легенда о молодом ученике Франциск; Ассизского,   которому  учитель  велел ответить сверхъестественному посетителю   простецкой,   намеренно   грубо! бранью,  после чего Лже-Христос исчез с сильным шумом   и   серным запахом). 

Считается,   что видения, инспирированные Б., вызывают тяжело* чувство смущения  и тоски или,  напротив,  судорожной весёлости,  которыми они сопровождаются (обычный симптом видимой или невидимой близости Б.— тошнота,  ср.  название   Б. в  русском  фольклоре — «тошная  сила»).  Чтобы вкрасться в доверие,  Б. принимают   облик    реальных    отсутствующих людей,  напр,  друзей соблазняемого (легенда о Феодоре и Василии   Печорских).   Другие   личины нужны Б. для побуждения похотливых   чувств,   обычно   в   пустыннике (явления в виде   женщин, напр., герою апокрифической повести о Мака-рии  Римском); тоскующую вдову Б. могут навещать и ласкать в   обличье её умершего мужа и т. п.

Для позднего     западноевропейского      средневековья особенно характерны представления о  Б.,  предлагающих себя для блуда   мужчине — в   виде   женщины («суккуб»), а женщине — в виде мужчины   («инкуб»);    представления   эти не  чужды  Византии  (в  «Житии  Василия   Нового»,    10 в.,   упоминается грех  соития  с  Б.)   и  Древней   Руси («Повесть о бесноватой жене Соломонии»,   17 в.).   

Третий   род   личин — гротескные   подобия   фантастических, уродливых    чудовищ    (огнедышащий змий,  псоглавец,  «единарок»,  напоминающий   одноглазых   киклопов)   или животных,  либо хищных  и опасных (лев,   медведь,   волк   и    т. п.),   либо «нечистых» и внушающих отвращение (жаба, ср. Апок. 16, 13, мышь и т. п.). Сюда же примыкают образы чёрного пса, а в Западной Европе — чёрного кота  (в  порядке ложной этимологии связывавшегося с наименованием средневековой ереси  катаров).  

Фольклор часто представлял Б. в  обличье иноверцев (иудеев, мусульман) и иноземцев, либо наиболее экзотических( «чёрные мурины», т. е. эфиопы,— постояннoe обозначение Б. в старинной русской   литературе),    либо,    напротив, наиболее известных и одиозных (ара-1Ы в византийской литературе, ляхи t литвины в древнерусских текстах).

Тёмные  фигуры «муринов» являются 1учить и томить после смерти человека то душу, вышедшую из тела и страшащуюся неведомого пути.  Наиболее обычный образ Б. в народной фантазии и в иконографических традициях Православного и католического   средневековья совмещает антропоморфные и териоморфные черты, приближаясь в »том отношении к языческому образy сатира или фавна: он тёмен, рогат, хвостат,  ноги  его  оканчиваются   копытцами,   хотя    в    воспоминание    о своей изначальной ангельской природе он имеет крылья (впрочем, в западной традиции это обычно крылья летучей   мыши — еще   одного «нечистого» животного).

Особенно богатой иконография Б. становится на исходе средневековья.  «Дьяблерии» на  Западе и аналогичные явления   русской фантазии неразрывно связаны  с судьбами низовой сатиры. Образы Б. как мучителей грешников в аду у Данте («Божественная    комедия»),    отмеченные неприкрашенной убедительностью, сохраняют   связь   с   ортодоксальной традицией.

Средневековая демонология разработала ряд классификаций Б., объединявших их либо по принадлежности к тем или иным природным стихиям, либо— к воплощаемым ими порокам. Подробные перечни Б. строились соответственно делению их на три иерархических уровня (как и ангелов). Их наделяли функциями, соответствовавшими функциям различных должностных лиц при королевских дворах: адские церемониймейстеры, управители и пр.; они носили титулы маркизов, графов, виконтов и др. Число Б. варьировалось от 133 306 668 до 44 435   556.