АДАМ ОЛЕАРИЙ

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В МОСКОВИЮ

Ни о чем так часто не производится суд, как о долгах и должниках; не желающих или не могущих произвести уплату «приставливают», т. е. их заставляют сидеть взаперти, в доме какого-либо судейского служителя, вроде как, например, у нас арестовывают и ставят на послушание. [402] Если платеж не будет произведен в разрешенный льготный срок, то должник, кто бы он ни был: русский ли или иностранец, мужчина или женщина, купец или ремесленник, священник, монах или монахиня, — сажается в долговую тюрьму, и каждый день его выводят перед канцеляриею на открытое место и целый час гибкою палкою, толщиною с мизинец, бьют по голеням, причем избиваемые зачастую от сильной боли громко кричат. Иногда бьющий, получивший «посул», или подарок, бьет лишь слегка и мимо. Иные также кладут толстую жесть или узкие, длинные деревянные дощечки в сапоги, чтобы эти приспособления принимали на себя удары.

По вынесении этих мучений .и надругательств, должник или опять отсылается в тюрьму, или должен предоставить поручителей, что он на следующий день вновь явится на место и даст себя вновь бить. Подобного рода наказание они называют «ставить на правеж». [...] Если же должник совершенно лишен средств заплатить долг, он становится рабом кредитора и должен служить ему. Другие обычные наказания, применяемые против преступников, состоят в том, что взрезываются ноздри, даются батоги и кнутом бьют по голой спине. Ноздри взрезывались [рвались] у тех, которые пользовались нюхательным табаком; нам привелось встретить несколько человек, подобным образом наказанных. Батогами каждый господин может наказать своего слугу или всякого, над кем он хоть сколько-нибудь властен. Преступника раздевают, снимая с него кафтан и одежду, вплоть до сорочки; потом он должен брюхом лечь на землю. Затем два человека садятся на него: один на голову, другой на ноги — и гибкими лозами бьют его по спине; получается такое же зрелище, как при выколачивании скорняками мехов [...]. Подобного рода наказание не раз применялось среди русских, сопровождавших нас во время нашего путешествия.

Битье кнутом в наших глазах было варварским наказанием [...]. Подобное наказание 24 сентября 1634 года я видел примененным к восьми мужчинам и одной женщине, нарушившим великокняжеский указ и продававшим табак и водку. Они должны были перед канцеляриею, именуемою Новою четвертью, обнажить свое тело вплоть до бедер; затем один за другим они должны были ложиться на спину слуги палача и схватывать его шею руками. Ноги у наказуемого связывались, и их особый человек придерживал веревкою, чтобы наказуемый не мог двигаться ни вверх, ни вниз. Палач отступал позади [403] грешника на добрых три шага назад и стегал изо всей своей силы длинным толстым кнутом так, что после каждого удара кровь обильно лилась. В конце кнута привязаны три ремешка длиною с палец, из твердой недубленой лосиной кожи; они режут, как ножи. Несколько человек таким образом (ввиду того, что преступление их велико) были забиты кнутом до смерти. Служитель судьи стоял тут же, читая по ярлыку, сколько ударов должен был каждый получить; когда означенное число ударов оказывалось исполненным, он кричал: «Полно!», т.е. достаточно. Каждому дано было от 20 до 26, а женщине 16 ударов, после чего она упала в обморок. Спины их не сохранили целой кожи даже с палец шириною; они были похожи на животных, с которых содрали кожу. После этого каждому из продавцов табаку была повешена на шею бумажка с табаком, а торговцам водкою — бутылки; их по двое связали руками, отвели в сторону, а затем под ударами выгнали из города вон и потом опять пригнали к Кремлю.

Говорят, что друзья некоторых из высеченных кнутом натягивают на израненную спину теплую шкуру с овцы, только что зарезанной, и таким образом исцеляют их. В прежние времена, после вынесенного преступниками наказания, все опять смотрели на них как на людей столь же честных, кик и все остальные; с ними имели сношения и общение, гуляли, ели и пили с ними, как хотели. Теперь, однако, как будто считают этих людей несколько опозоренными.

Подобно тому как русские с течением времени улучшаются во многих внешних отношениях и сильно подражают немцам, так они делают это и в том, что касается славы или позора; так, например, состоять палачом у них раньше не считалось столь позорным и бесчестным, как,, пожалуй, теперь. Ни один честный и знатный человек теперь не стал бы вести дружбу с высеченным, разве только в том случае, если подобному наказанию кто-либо подвергся по доносу лживых людей или неправильно был наказан вследствие ненависти к нему судьи. В последнем случае наказанного скорее жалеют, чем презирают, и в доказательство его невиновности честные люди безбоязненно имеют с ним общение.

Общества кнутобойцев и палачей теперь также избегают честные люди. Им можно бы жить и работать подобно всем остальным людям, но они неохотно отказываются от своего дела, так как оно приносит им большой доход: за каждую экзекуцию они получают деньги не [404] только от начальства, но и от преступников (в том случае, если у этих последних есть деньги, а палач не слишком несговорчив); кроме того, они продают арестантам, которых ежедневно сидит весьма много, водку, — конечно, тайком; все это за год составляет большую сумму. Поэтому иные за подарки покупают подобного рода должности; однако в настоящее время им воспрещено вновь продавать их. Когда ощущается недостаток в таких людях и требуется произвести большие экзекуции, цех мясников обязан отряжать из своей среды нескольких палачей. [...]

О шрифте русских, их языке и школах

Русские получили свои буквы и письменность свою одновременно с религиею от греков, но частью изменили, частью увеличили число письмен особыми славянскими буквами. [...]

Подобными буквами и письмом пользуются они как в печатных, так и рукописных книгах своего языка, который отличается от славянского и польского, но все-таки находится с этими языками в столь близком родстве, что тот, кто знаком с одним из них, легко в состоянии понимать и другой. С греческим у этого языка нет ничего общего, за исключением разве немногих слов, которыми они обыкновенно пользуются в церкви, богослужении и должностях и которые ими заимствованы с греческого. Так как русские, как уже сказано, в школах обучаются только письму и чтению на своем и, самое большее, на славянском языке, то ни один русский, будь он духовного или светского чина, высокого или низкого звания, ни слова не понимает по-гречески и по-латыни.

В настоящее время они, — что довольно удивительно, — по заключению патриарха и великого князя, хотят заставить свою молодежь изучать греческий и латинский языки. Они уже устроили, рядом с дворцом патриарха, латинскую и греческую школу, находящуюся под наблюдением и управлением грека Арсения. Если это предприятие увенчается счастливым успехом и они окажутся в состоянии читать и понимать в подлинниках писания святых отцов и других православных, то нужно надеяться, что, с божиею помощью, они придут к лучшим мыслям и в своей религии. У них нет недостатка в хороших головах для учения. Между ними встречаются люди весьма талантливые, одаренные хорошим разумом и памятью.[405]

Нынешний государственный канцлер в посольской канцелярии Алмаз Иванович в молодости своей побывал в Персии и Турции и в короткое время так изучил языки этих стран, что теперь может говорить с людьми этих наций без переводчика. Ради доброго разума своего и добросовестности он неоднократно участвовал в больших посольствах, а затем стал думным дьяком, или государственным секретарем, или, как его здесь называют, государственным канцлером.

Их, уже упомянутый, тайный и во многих языках сведущий переводчик Иоганн-Бёккер фон Дельден дал им возможность прочесть об иностранных делах в переведенных с латинского и французского книгах, так же как сделал это бывший до него посол римского императора Адам Дорн 41, о котором также выше упомянуто. Последний составил вкратце космографию, или описание мира, а первый, между прочим, перевел на русский язык историю о Великом Моголе. Иногда теперь некоторые из наиболее знатных начинают брать эти книги в руки. [...]

О духовном управлении русских, о клириках, церковнослужителях и монахах

Духовное управление, консистория и церковная служба справляются и совершаются патриархом, митрополитами, архиепископами, епископом, архидиаконом, протопопами и попами. Патриарх является верховным главою, вроде как у католиков папа римский. Избрание его раньше зависело от патриарха константинопольского, а потом требовалось только утверждение. Патриарх Филарет Никитич 42, третий из таковых, был последним из тех, кого утверждал константинопольский патриарх. Ныне же и то и другое производится в городе Москве самими русскими. Патриарх избирается митрополитами, архиепископами и епископами из собственной среды. Для этой цели они собираются в Кремле в величайшей церкви, — по их обозначению — «соборе» или собрании, — и избирают из своей среды двух, иногда четырех или пять лиц, которых они считают умнейшими, начитаннейшими и наиболее безупречного поведения в своей среде. О них они докладывают его царскому величеству, и один из них его царским величеством, по совещании с остальным духовенством, избирается. Иногда, если они, ввиду равенства в достоинстве лиц, не знают, кого предпочесть, то бросается жеребий. Так было, например, при избрании предыдущего [406] патриарха, бывшего лишь игуменом в монастыре и привлеченного к участию в выборах лишь ради особого почета, так как он был человек очень разумный. Когда жеребий выпал на него и другие стали прекословить, то жеребьевка была повторена, и он был вновь указан. Так как, однако, великий князь заметил, что другие этому завидуют, то жеребий метали в третий раз, и опять-таки счастье выпало ему. Тогда его царское величество сказал: «Я вижу, что ему это предназначено, и он избран богом; поэтому пусть он, а не иной кто-либо будет патриархом».

Как только патриарх избран, ему вручается вводная грамота за подписями и печатями избирателей [в обозначение того], что он признан достойным и, с согласия их всех, избран справедливым образом. К этому еще его царское величество прибавляет свою конфирмацию, или утверждение.

Патриарх, после великого князя, имеет наибольшую честь и власть в стране. Он судья над духовными в делах, которые не подлежат одному лишь светскому праву, ему принадлежит надзор над религиозными делами, добрыми нравами и христианским образом жизни; что ему при этом представится правильным, он, по усмотрению своему, устраивает, учреждает и упраздняет, предоставляя великому князю исполнение. В его предприятиях ни великий князь, ни вообще кто бы то ни было не имеет права советовать, ни, того менее, противоречить ему, если не считать того случая, когда, как выше упомянуто, Никита стал ему противоречить из-за своей иностранной одежды.

Предыдущий патриарх, а в особенности нынешний изменили и отменили очень много вещей в стране, которые в течение долгого времени были в употреблении, и ввели новшества, как я неоднократно уже упоминал об этом.

Нынешний патриарх называется Никон. Как уже выше сказано, он был митрополитом ростовским и ярославским 43. Это человек лет сорока, свежий и энергичный; он живет в Кремле в великолепном дворце, который он сам для себя велел построить; доставляет себе все удобства, соответствующие их обычаям, живет широко и охотно шутит. Как рассказывают, когда недавно дала себя вторично окрестить, вместе с друзьями своими, некая прекрасная девица, пришедшая потом принять у него благословение, то он сказал ей: «Прекрасная девица, я не знаю, должен ли я сначала поцеловать тебя или сначала благословить». У них существует обычай вновь принятых [407] в их религию, по даровании им благословения, приветствовать христианским поцелуем.

Митрополитов, как они у них называются, имеется четыре:

1. Новгородский и великолуцкий, в Новгороде.

2. Ростовский и ярославский, живущий в Ростове.

3. Казанский и свияжский, в Казани.

4. Сарский и подонский. Он живет в Москве в Кремле.

Затем следуют архиепископы, которых семь.

1. Архиепископ вологодский и великопермский, с местопребыванием в городе Вологде.

2. Рязанский и муромский, с местопребыванием в Рязани.

3. Суздальский и тарусский, в Суздале.

4. Тверской и кашинский, в Твери.

5. Сибирский и тобольский, в Тобольске.

6. Астраханский и терский,в Астрахани.

7. Псковский и изборский, живущий во Пскове.

За ними следует епископ коломенский и каширский, живущий в Коломне; помимо его иного епископа во всей стране нет. В Москве при патриархе имеется еще архидиакон, который служит ему канцлером и является правой рукою его. В соборе в Кремле имеется протодиакон. В городах находятся протопопы, попы и диаконы. За ними следуют пономари, т. е. дьячки, ведающие отпирание и запирание церквей и колокольный звон. В монастырях имеются различные архимандриты, келари и игумены, являющиеся там как бы начальниками, аббатами и приорами.

Патриарх, митрополиты, архиепископы и епископы не имеют права жениться; когда они занимают эти должности, они должны воздерживаться от законных своих жен.

Все эти духовные лица, за исключением протопопов и диаконов, не имеют права носить кольца на руках и носить штаны; они должны иметь на теле шерстяные, а не полотняные сорочки и не должны спать в кроватях. В монастырях совершенно не едят мяса и не держат там ни вина, ни водки, ни меду, ни крепкого пива. Патриарху также не разрешается носить сорочку из полотна, но она у него может быть из темного шелка.

Обычное ежедневное одеяние патриархов, митрополитов, архиепископов и епископов, а также и монахов состоит из черных длинных кафтанов, поверх которых они носят черные плащи. На головах у них черные чепцы [408] [клобуки], с три локтя шириною; у них посередине твердая круглая пластинка, с большую тарелку, а сзади [чепцы эти] свисают с головы. Когда они ходят по улицам, у них в руках посохи, которые вверху с добрый палец прямоугольно изогнуты.

Попов, или священников, в Москве имеется до 4 тысяч ввиду большого количества церквей; в иных церквах, которые побольше, имеются 6, 8 и до 10 священников. Поп, желающий получить такой сан, отправляется к патриарху, митрополиту или епископу, который ближе всего к нему; здесь ему производится испытание, и если найдено будет, что он достоин, т. е. если он умеет хорошо читать, писать и петь, то его посвящают и утверждают [это посвящение] письменной аттестациею. При этой инвеституре ему надевают священнические ризы, которые не особенно отличаются от светского костюма; волосы вверху на голове у него состригаются и надевается шапочка, именуемая скуфьею (подобно нашей калотте, она лежит плотно на коже), вокруг которой остальные волосы длинно свисают на плечи, как у женщины. Эту шапочку они в течение дня никогда не снимают, разве чтобы дать себе постричь голову. Это священный, заповедный предмет, имеющий большие права. Кто бьет попа и попадет на шапку или же сделает так, что она упадет на землю, подлежит сильной каре и должен платить за «бесчестие». Однако, тем не менее, попов все-таки бьют, так как обыкновенно это люди более пропившиеся и негодные, чем все остальные. Чтобы при этом пощадить святую шапочку, ее сначала снимают, потом хорошенько колотят попа и снова аккуратно надевают ему шапку. Подобным делам потом не очень удивляются.

Протопоп и поп, или священник, по обычаю греков, непременно должен быть женат, а если жена его помрет, то, оставшись духовным лицом, он уже не смеет жениться. [...]

В этом обстоятельстве русские, наравне с греками, между прочим, видят важную причину несогласия своего с латинскою, или римскою, церковью, так как она священникам воспрещает жениться, поступая в этом, по их мнению, в противность постановлению святого собора. [...]

Русские священники до принятия священного сана должны быть женаты, притом на девицах, а не на вдовах, еще того менее на особах с дурною славою или имеющих родственниц с подобною славою. Если кто в брачную ночь не найдет девственности и это станет [409] известным, тот лишается своего сана. Поп не имеет права подойти к алтарю и служить обедню, если он в предыдущую ночь имел плотское соитие с женою своею. Если у священника помирает жена, он может служить заутрени и вечерни, но не смеет служить обедни, во время которой происходит пресуществление святых даров и причащение. Он после этого уже не смеет служить у алтаря, не имеет права крестить и венчать брачащихся, но может только читать и петь. Такие [вдовые] священники обыкновенно поступают на службу при посольствах, состоя при послах для богослужения. Они не имеют также права вторично жениться. Впрочем, молодой вдовый поп, который не решается жить без брака, имеет право снять свою скуфью, или шапочку, и платье и, став светским человеком, заняться купечеством или каким-либо ремеслом и в таком случае вновь жениться. Подобного рода случаи происходят у них довольно часто. Если священник стар и уже не может или не желает служить заутрени и вечерни в церквах, он может отправиться в монастырь и стать монахом.

У русских в городах и вне городов в разных местах много монастырей мужских и женских [...].

В монастыри направляются частью из бедности, частью по старости и дряхлости, частью вследствие супружеских несчастий, частью же приходится идти сюда и ради иных причин, против собственной воли; иные направляются сюда и добровольно из особого благочестия, причем поступают так и весьма богатые люди. Если богатый человек направляется в монастырь, он берет с собою только часть своего наличного имущества, а остальное остается его наследникам, как немного лет тому назад установлено в их новом Соборном уложении. Раньше они забирали с собою в монастырь все свое имущество, вследствие чего большая часть земли попала под власть монастырей и царь в конце концов мог остаться без земли и без крестьян. У некоторых монастырей по этим причинам богатые доходы, между тем как иные совершенно бедны. Устав монастырей должен соблюдаться твердо и неуклонно. В определенное время днем и ночью прилежно совершают они свои молитвенные часы и богослужение, имея почти всегда при себе свои четки, В монастырях они ведут суровый образ жизни, никогда не едят мяса и свежей рыбы, а питаются лишь соленою рыбою, медом, молоком, сыром и огородными овощами, в особенности сырыми и солеными огурцами, пьют при этом квас, или кофент, иногда кроша сюда огурцы и [410] хлебая затем ложками. Вне монастырей, однако, они охотно дают себя угостить добрым друзьям, так что иной раз приходится везти их пьяными из домов в монастырь. [...] Многих монахов можно часто видеть идущими, едущими верхом или в санях — вроде мужиков или ямщиков; занятия или поступки у них те же, что у мирян, от которых их можно отличить лишь по черному их костюму.

Имеются и такие люди, которые из особого благочестия уединяются в монастыри, строят здесь у дороги часовни и в них ведут суровую жизнь, как отшельники. Они существуют одною милостынею, которую дают крестьяне и проезжие люди. Мы встречали таких людей между Новгородом и Тверью. [...]

О приверженцах других религий, которых московиты частью переносят, частью не терпят

Московиты относятся терпимо и ведут сношения с представителями всех наций и религий, как-то: с лютеранами, кальвинистами, армянами, татарами, персиянами и турками. [...] Лютеране и кальвинисты до сих пор встречали хороший прием не только в разных местах в стране, но и в самой Москве при дворе, ради торговли и сношений, которые с ними усердно ведутся, а также и ради тех должностей, на которых они служат его царскому величеству дома и в поле. Тех из них, что живут в Москве, имеется до 1000. Каждому разрешается по-своему совершать богослужение в публичных церквах. Раньше обе религии имели в городе Москве в округе Царь-город свои построенные здесь церкви. Однако лютеране лет 20 тому назад потеряли церковь из-за ссоры и драки женщин, споривших о первенстве. Когда перед тогдашнею осадою Смоленска немецкие военные офицеры женились на купеческих служанках, то эти последние, как жены капитанов и поручиков, уже более не хотели сидеть ниже бывших своих барынь. Жены же купцов полагали, что было бы постыдно для них, если бы те, кто недавно были их служанками, стали сидеть выше, чем они сами. Вследствие этого в церкви поднялся большой спор, который в конце концов перешел в драку. Патриарх в это время проезжал мимо церкви, увидел свалку и спросил о причинах ее. Когда ему сообщили, что это в немецкой церкви идет спор из-за мест, он сказал: «Я полагал, что они будут приходить в церковь с благоговейными [411] мыслями для совершения своего богослужения, а не ради высокомерия». После этого он приказал, чтобы тотчас церковь была сломана, и, действительно, в тот же день она была разрушена до основания. Лютеранам, однако, позволили построить вне Белой стены, в округе Большой город, новую.

Кальвинисты также внутри Белой стены стали рядом со своей деревянной часовнею строить красивую каменную церковь и довели ее почти до крыши. Так как, однако, патриарх и великий князь не разрешили постройки, а лишь смотрели на нее сквозь пальцы, то патриарху как-то пришло в голову приказать разрушить эту церковь, а заодно упразднить и часовню, находившуюся близ нее. После этого кальвинисты некоторое время для слушания проповеди ходили в церковь к лютеранам, пока они наконец не получили собственной церкви.

Когда некоторое время спустя лютеране принуждены были, по настоянию патриарха, убрать свою церковь и из Большого города, они, с соизволения его царского величества, заняли вне вала на свободной площади место и построили на ней церковь, большую, чем предыдущая. Однако недавно, при отмене русской одежды (о чем сказано выше), они вновь со своей церковью должны были перейти на другое место. Произошло это таким образом.

Попы Москве уже 15 и более лет жаловались, что немцы, живущие среди русских в городе, закупили самые большие и лучшие площади из их приходских земель и обстроили их так, что попы потеряли многое из своих доходов. Однако, так как предыдущий великий князь относился благосклонно к немцам, им ничего нельзя было добиться. Теперь, однако, когда сам патриарх стал жаловаться, что немцы ходят среди русских в одинаковых с ними одеждах и как бы крадут у него благословение, попы воспользовались случаем, возобновили свою жалобу и довели дело до того, что отдан был строгий приказ: «Кто из немцев хочет перекреститься по русскому обряду, тот пусть остается жить в городе, но кто отказывается поступить так, тот обязан в течение короткого времени вместе с жилищем своим выбраться из города за Покровские ворота, в Кокуй, место, где 40 и более лет тому назад немцы исключительно жили и где погребен датского короля Христиана IV брат, герцог Иоганн. [...] Его царское величество теперь дал этому месту другое наименование, назвав его Новою иноземской слободою. Здесь каждому, по его личному состоянию, [412] должности или промыслу, отведено определенное место для построек, и вся слобода разделена правильными улицами. Те, у кого в городе были деревянные дома, велели их сломать и вновь сложить в Новой иноземской слободе, где они теперь, в случае часто возникающих у русских пожаров, живут в гораздо большей безопасности, чем в городе. [...]

Когда немцы теперь увидели, что им как бы дан особый город для мирной жизни в нем, они не задумались сами сломать свои, далекие теперь от них, церкви и перенести их к своим очагам и домам, в Новую иноземскую слободу. Теперь у лютеран здесь две немецкие церкви, а у кальвинистов — голландская и английская. Сначала, впрочем, они и здесь терпели сильный соблазн, вследствие обвинения жены полковника Лесли в том, будто она (как выше сказано) своевольно бросила русские иконы в огонь. В немецких церквах тогда сорвали кафедры проповедников и алтари, а также снесли и крыши, но через некоторое время им разрешено было вновь покрыть церкви крышами; лишь алтари и кафедры проповедников им не позволили возобновить. Лютеране огородили большое кладбище, на котором они и кальвинисты погребают своих покойников. Обе религии здесь уживаются мирно друг с другом, и ради веры не бывает неприятностей. Нынешний лютеранский проповедник — господин Балтазар Фаденрехт, человек очень ловкий и даровитый. Предыдущий проповедник (в наше время) был господин Мартин Мунстерберг из Данцига, даровитый и прилежный человек, сначала имевший хорошие средства и бывший очень щедрым; из-за этого, а также вследствие испытанных им больших пожаров, он потерял все свое имущество и сильно преследовался русскими за долги, так что от заботы и горя он заболел и умер, не достигнув даже 36 лет. Предшественник его, господин Георг Окзе, человек старый, был привезен в Москву в качестве купора 44 для вина евангелическим купцом Каролем Молином. Так как община стала увеличиваться и долгое время не имела правильно поставленного пастыря, а все-таки хотела в определенное время слушать проповедь, этот же господин Георг был достаточно начитан и знал толк в проповедях, то они избрали его в свои пасторы, и он прилежно справлял эту должность в течение нескольких лет. Когда он наконец от старости устал читать и заниматься и на проповеднической кафедре стал несколько заговариваться, то община освободила его от служения, дав, однако, ему и жене его содержание для [413] жизни. Он был еще жив во время первого нашего посольства.

Реформаты также имели ученого человека в качестве проповедника. Это магистр Гейнрих Инхенгёффер из Герцберга, сначала бывший лютеранином, прибывший с солдатами в страну и служивший походным проповедником в войну под Смоленском. Позже в Москве он стал кальвинистом. [...] Оставшаяся вдова этого магистра Инхенгёффера, живущая еще в Москве, — дочь знаменитого виттенбергского богослова д-ра Фёрстера. Он никогда не уговаривал ее к отпадению, к чему, впрочем, она и сама не чувствовала склонности; напротив, он говорил, пусть она останется при лютеранской вере: она может спастись и при ней, так как поступить лучше она не умеет. У реформатов имеется и теперь ученый муж — магистр Андрей Гардинус, родом из Шотландии.

Как сказано, русские ничего не имеют против нахождения в их стране лютеран и кальвинистов вместе с их богослужением. Что же касается римско-католиков, или папистов, то они до сих пор встречали у них мало расположения; напротив, они вместе с их религиею были как бы мерзостью в их глазах. В 1627 году король французский Людовик XIII 45 прислал посла по имени Луи де Гэ к прежнему великому князю с просьбою разрешить французской нации свободу торговли в России; при этом он сделал попытку добиться постройки для них католической церкви. Однако в этом ему было отказано.

Когда должна была начаться война со Смоленском и между начальниками, которые были призваны в страну, оказались и католики, то им за поездку в страну дан был подарок, а затем их с добрым конвоем вновь отправили через границу. В договорах, которые они заключили с нами ради персидской торговли, они внесли строгий запрет, чтобы в случае направления голштинцев для торговли в Персию они не имели в своей среде людей латинской веры (так зовут они римских католиков). Так ненавистно у них и самое имя их. Следует удивляться, как они, тем не менее, в 1610 году избрали в великие князья Владислава 46, королевича польского; впрочем, они потом, еще до начала им действительного управления, отвергли его и позже относились к полякам и к их религии с гораздо большею ненавистью, чем раньше, за то, что они совершили над иконами их, русских, столь большие надругательства.

Эта древняя и как бы прирожденная ненависть и недружелюбие русских к папистам, или латинской церкви, [414] впитана их предками от греков и их религии и от них передана потомству и получила дальнейшее развитие. Так как русские являются сторонниками греческой церкви, то они полагают, что в этом деле должны разделять вражду, которую греческая церковь хранила по отношению к латинской в течение многих сот лет.

Откуда получился такой раздор между греческой и латинской церквами, которые сначала были совершенно согласны друг с другом, видно из церковной истории. А именно, началось дело из-за спора епископов о первенстве, а затем присоединились сюда еще некоторые ошибочные мнения о догматах веры, принятые греками против учения римской церкви.

...Так как греки видели примеры соблазна и тирании в поведении правителей латинской церкви, то они восчувствовали к ним омерзение и гнев, передавшиеся и их потомству.

Русские, пишущие себя членами греческой церкви, ввиду отделения греческой церкви от латинской (впрочем, они говорят: латинская отделилась от них), а также ввиду того, что члены этой церкви всегда были во вражде [с латинскою], желают следовать грекам и в этом деле. Они и теперь еще не терпят возле себя сторонников латинской веры, или папистов, но зато ладят с теми, кто от папистов отделился. [...]

Об отъезде из Москвы и поездке до Нижнего Новгорода. Как мы ехали по рекам Москве и Оке и что мы за города, деревни, монастыри и дачи встречали по дороге

Вернемся опять к нашей поездке в Персию. Когда для этого путешествия нам был вручен приставом вышеупомянутый великокняжеский паспорт, мы собрались в дорогу из Москвы [30] июня. В тот же день мы напоследок получили от фактора 47 его княжеской светлости господина Давида Рутса прекрасно приготовленное угощение. Когда подошел последний час дня (у русских применяются вавилонские часы, и они начинают счет часов от солнечного восхода и считают до захода солнца), царь прислал нам, как это принято здесь, лошадей, на которых мы, в сопровождении старых наших приставов и многих знатных немцев, проехали три версты за город, до Симоновского монастыря, где нас ожидала лодка, выехавшая вперед из-за сильной кривизны реки Москвы. Мы, стало [415] быть, вошли в лодку при сердечных приветах добрых друзей. Великим князем нам был дан пристав по имени Родион Матвеевич, который должен был идти с нами до Астрахани.

Едва мы немного отъехали от берега, подошел сюда молодого князя гофмейстер Борис Иванович Морозов, доставивший разных дорогих напитков и имевший при себе трубачей своих. Он попросил послов немного пристать, чтобы он мог на прощанье угостить их. Послы, однако, отказались, а так как перед этим, как выше сказано, он некоторым из нас на соколиной охоте доставил большое удовольствие, то мы и подарили ему серебряный прибор для питья. После этого в особой маленькой лодке он довольно долго ехал рядом с нами, велел своим трубачам весело играть, а наши им отвечали. Через некоторое время он даже пересел в нашу лодку и пил с нашими дворянами вплоть до утра, после чего он, со слезами на глазах, полный любви и вина, простился с нами.

Так как в эту ночь русские лодочники (они по восьмеро по очереди сидели у весел) еще были свежи и к тому же каждый из них получил по чарке водки, мы так быстро подвинулись вниз по реке, что на другой день, а именно 1 июля, вскоре по восходе солнца, оказались у дворянской усадьбы Дворянинова, в 80 верстах, или 16 немецких милях, от Москвы; усадьба лежала по левую сторону от нас. К вечеру мы прибыли к деревне Марчук, направо, в 40 верстах от Дворянинова.

В дальнейшем, обозначая деревни и другие предметы, лежат ли они направо или налево, я буду пользоваться начальными буквами: л. — обозначает расположенные налево, пр. — расположенные направо предметы.

2-го того же месяца мы до полудня у деревни и монастыря Бобренева [?] встретили несколько больших лодок, нагруженных медом, солью и соленою рыбою. Они шли большею частью от Астрахани и направлялись к Москве. Здесь в реке много больших изгибов и поворотов. Мы вышли на берег, имели свои молитвенные часы и поехали дальше.

К вечеру мы прибыли под город Коломну, пр. Он находится от Москвы водою в 180 верстах, или 36 немецких милях; сушею же, особенно зимою, когда можно ехать по полю, считается сюда едва 18 миль. Если судить по внешнему виду, то он хорошо охраняется своими каменными стенами и башнями. Через реку Москву, протекающую у городских стен, ведет большой деревянный мост. Здесь имеет свое местопребывание единственный [416] епископ, имеющийся в стране; так как здесь есть и воевода, то нам пришлось подождать, пока пристав показал наш паспорт. Тем временем бесчисленное количество народа собралось на мосту, чтобы смотреть на нас. Однако им пришлось, чтобы дать проезд нашей лодке, несколько высокой ввиду ее крыши, разобрать часть моста, что ими было очень поспешно сделано.

В трех верстах за Коломною река Москва впадает в Оку, Широкую и глубокую реку, идущую с юга.

Здесь вблизи лежит монастырь Голутвин-Сергиевский, будто бы учрежденный св. Сергием 48, похороненным в Троице.

За местом слияния этих вод страна по обе стороны реки становится весьма плодородною, покрытой растительностью и обитаемою, так что нас весьма обрадовал вид этих веселых местностей. В данном месте такое количество дубов, какого мы нигде во всей России не видели.

3 июля мы до восхода солнца прибыли к большой деревне Дедино[во], л., длиною почти с 1/2 мили и, как говорят, имеющей более 800 жителей. К полудню мы прибыли к деревне Омут, пр., в 37 верстах от Коломны. Здесь, так как день был воскресный, мы высадились на берег и под веселым деревом совершили наше богослужение с проповедью и поехали дальше. В 3 верстах за деревнею посередине реки находился длинный остров, который мы оставили с левой стороны. Мы проехали еще мимо нескольких деревень, из которых главнейшие были Сельцо, пр., и Морозо[во], пр.

4-го с. м., около полудня, мы прибыли под город Переяславль, пр., где также имеется воевода. Этот город в 107 верстах от Коломны. Близ него я нашел высоту полюса в 54°42'.

5-го с. м. мы проехали мимо местечка Рязань, пр., бывшего раньше большим и даже главным городом целой провинции этого названия. Но когда в 1568 году вторглись крымские татары и, избивая и пожигая, все опустошили, погиб и этот город. Так как, однако, эта провинция, расположенная между Окою и валом, построенным против татар, раньше была княжеством и, кроме того, будучи чрезвычайно плодородна, по хлебопашеству, скотоводству и дичи превосходит все соседние провинции [...].то царь, по опустошении ее, велел отовсюду собрать большое количество народу, всю страну вновь обработать и привести в прежний порядок. Так как для постройки города Рязани они нашли более удобное [417] место, а именно то, где теперь лежит в 8 милях от [старой] Рязани Переяславль, то они и перенесли сюда оставшийся материал зданий и построили совершенно новый город. Он называется Переяславлем Рязанским, так как большинство и наиболее выдающиеся из лиц, которые его строили и населяли, были из Переяславля, лежащего столь же далеко от Москвы к северу, как этот город лежит к югу.

Меня удивляет, почему Петрей желает поместить эту область к западу от Москвы, тогда как она, по собственному же его признанию, лежит между реками Окою и Доном, которые, однако, в отношении к Москве лежат не к западу, а к востоку, куда направлено и течение их. Рязанская область лежит от Москвы к юго-востоку. В Рязани еще ныне находится местопребывание одного из семи архиепископов.

В этот день мы прошли мимо различных небольших монастырей и деревень; это невдалеке от Рязани: Село, л., Киструс, л., в 7 верстах, Обложицкий монастырь, в 3 верстах, Липовые Исады, пр., дворянская усадьба, в 2 верстах, Муратове, в 2 верстах, Калинине, в 1 версте, Пустополе, пр., — в 1 версте — деревня архиепископа рязанского, Новоселки, пр., в 3 верстах, Шилка, пр., в 2 верстах. У первой деревни по воде плыло нагое человеческое тело, которое — вследствие, вероятно, долгого плавания по воде — было совершенно черно от солнца и сильно свялилось. Полагали, что это человек, убитый казаками или беглыми рабами, которые, говорят, тут в окрестностях имеются.

6-го с. м. поездка шла мимо монастырей Терехина, л., в 10 верстах, Тыринской слободы, пр., в 10 верстах, Свинчуса, пр., в 8 верстах, и Копанова, пр., в 2 верстах. Здесь мы вторично увидели плывшее мертвое тело. Так как, однако, убийства здесь нередки, то русские не обратили на это внимания.

7 июля мы рано прибыли к Добрынину острову, пр., в 30 верстах от предыдущей деревни, затем к деревням: село Рубец, в 7 верстах, Курман, пр., в 7 верстах, потом к Гусь-реке, л., в 6 верстах, и другим деревням: Малеевой, пр., в 8 верстах, Габиловской, пр., в 2 .верстах, и Бабину, пр., в 3 верстах; они лежат на веселом холме. Наконец к вечеру прибыли мы к небольшому Касимову-городу, л., в 3 верстах. Это татарский город, принадлежавший татарскому княжеству Касимову 49. Здесь в старом каменном здании, некогда бывшем замком, жил молодой татарский князь Рес-Кичи, который еще несколько [418] лет тому назад вместе с матерью и бабушкою своею подчинился великому князю. Этот город дан им был для кормления. Здесь мы увидели первый магометанский храм. Рассказывали, будто русские говорили молодому государю, что если бы он принял русскую религию и дал себя окрестить, то великий князь не отказал бы ему в выдаче своей дочери за него. Он, однако, будто ответил, [что] теперь он еще слишком молод (ему было всего 12 лет), но когда он придет в лучший возраст и разум, то он готов дать ответ.

Наши послы велели передать ему свой поклон и подарили ему фунт табаку и бутылку французской водки; это ему было так приятно, что он, со своей стороны, велел передать поклон, усердную благодарность его и извинения ввиду невозможности для него угостить и почтить господ послов в своем доме, как он бы желал этого. [Посещение его] вызвало бы неудовольствие воеводы, неохотно разрешающего кому-либо из иностранцев иметь с ним сношения. Через слуг своих, татар, не могших говорить с кем-либо кроме нашего персидского толмача, он прислал нам в ответный дар разных съестных припасов, как-то: двух овец, бочонок меду, бочонок пива, водки, несколько кусков льду, кислого молока, сливок и свежего масла, приготовленного, как они говорили, собственноручно его матерью.

В течение этой ночи, как и следующего дня, мы по обе стороны реки встречали разные деревни, монастыри, и кабаки, вид на которые среди зеленого леса был очень привлекателен. Главнейшие из этих местностей: починок Татарский, пр., в 3 верстах от Касимова-города, село Перьево, пр., в 7 верстах, кабак, л., в 8 верстах, Брод, в 5 верстах, р. Мокша, пр., в 8 верстах, кабак, в 2 верстах, Сатеево, л., в 13 верстах, монастырь Андреянова Пустынь, л., в 4 верстах, Елатьма, л., в 3 верстах. Последняя— большая деревня, заключающая в себе 300 крестьян; принадлежала она боярину Федору Ивановичу Шереметеву. Далее следуют 20 верст до сухой степной местности Русбонор[?], направо от реки.

9-го с. м. встретили мы церковь Воскресенья, л., в 10 верстах. Местность эта обыкновенно называется Воскресенскою Мелью. [Далее следовали] большая деревня Ляхи, л., в 5 верстах (она принадлежит государственному советнику князю Борису Михайловичу Лыкову), и монастырь Пречистой Рязанской, пр., в 10 верстах, Затем приехали мы к городу Мурому, населенному русскими, и татарами. Здесь начало поселений мордовских [419] татар, которые все покорны великому князю. Так как в городе имеется рынок, то мы и послали своих толмачей, чтобы они закупили нам свежей провизии.

Не доехав с 1/2 мили до этого города, мы увидели на правом берегу, в сторону крымских татар, несколько татар. Они вскоре спрятались в кустах и оттуда стреляли в нас, так что одна пуля пролетела над кораблем. Так как мы, однако, ответили несколькими мушкетными выстрелами, то они присмирели, пока мы не проехали мимо города; тогда мы на прежнем месте опять услышали несколько выстрелов. Мы были вполне уверены, да и наши русские лодочники так думали, что в будущую ночь они нападут на нас. Поэтому мы стали на якорь около Чухтского [?] острова, в 51-й версте от города, и держали здесь добрую стражу. Однако мы уже ничего более не услышали.

10-го с. м. мы проехали мимо местечка Павлово, принадлежащего знатному боярину князю Ивану Борисовичу Черкасскому; наряду со многими небольшими деревнями проехали мы и мимо двух речек, из которых одна, Ворсма-река, течет справа, а другая в 8 верстах от первой слева и называется Клязьмою; она течет от Владимира. Здесь местность по правую руку начинает возвышаться, и получается очень высокий берег, который, почти на одинаковой высоте, тянется на протяжении 100 немецких миль по Волге и снизу имеет вид [...] примыкающих друг к другу гор. Однако сверху это ровная плоская местность, без леса, удобная для земледелия и простирающаяся, как говорят, в виде такой равнины более чем на 100 верст в сторону суши. Простирается эта местность более к юго-востоку. Страна же налево от берега, направляющаяся к северо-западу, повсюду низменна, лесиста, дика и мало населена. Кое-где на высоком берегу мы, во время величайшей жары, застали еще снег и лед.

11 июля, после проезда мимо лежащих с правой и левой стороны красивых, веселых деревень, как-то: Избыльца, Троицкой слободы, Дудина монастыря и Новинок, мы к вечеру прибыли к выдающемуся городу Нижнему, или Нижнему Новгороду. Здесь мы тотчас же направились не в город, а на наш там построенный корабль «Friedrich».

Этот корабль построил корабельщик Михаил Кордес, с помощью русских плотников, из сосновых досок; он был длиною в 120 футов, имел 3 мачты и плоское дно, сидел в воде лишь на 7 футов и имел 24 весла. Он был устроен преимущественно для плавания по реке Волге, [420] чтобы мы были в состоянии переходить через песчаные перекаты и мели, которых здесь имеется много, и в случае, если бы ветер оказался непопутным, могли подвигаться и без парусов. Наверху на корабле, в каютах, и внизу, в трюме, устроены были различные каморки, в которых послы и свита их могли удобно расположиться и иметь кухню и помещение для провизии. Мы хорошо снабдили корабль всякого рода зельем и снарядами, пушками для металлических и каменных ядер, гранатами и другим оружием на случай нападения разбойников.

Наряду с этим кораблем велели мы построить и шлюпку и прекрасно снарядили ее, так как полагали, что на Волге и в особенности на Каспийском море, где шкиперам и боцманам пришлось бы во время посещения нами персидского шаха оставаться на море, нам нужно будет иногда ездить по неизвестным и мелким местам, куда мы с кораблем не решились бы направиться. Шлюпка должна была служить и для того, чтобы, в случае нужды, снять груз с судна. Чтобы .снарядить вполне суда, мы оставались здесь почти три недели.

О городе Нижнем и Волге

Нижний Новгород, лежащий под 56°28' северной широты, по мнению Гёрберштейна, построен великим князем Василием и населен тем народом, который он взял во многолюдном городе Великом Новгороде; поэтому он и получил название Нижнего Новгорода. От него до Москвы водою считается 150, а сушею 100 немецких миль; он лежит у Оки на правом берегу в высокой местности, окружен каменною стеною и башнями. Вне городских стен здесь, пожалуй, больше домов и людей, чем в городе; живут они здесь в круге, описанном полумилею. Под городом Ока соединяется со знаменитою рекою Волгой, называемою у древних писателей Rha. Обе реки по соединении своем имеют ширину в 4600 футов; при путешествии в Персию и обратно я дважды через лед измерил это расстояние.

Я также заметил, что магнитная стрелка в этом городе отклоняется от полуночи [севера] к западу на целых 9 градусов.

В Нижнем живут русские, татары и немцы; все они подданные Великого князя и управлялись в наше время воеводою Василием Петровичем.

Здесь мы нашли самых крайних на востоке лютеран, которые могли служить по своей вере в открытой церкви; [421] в то время их община доходила до 100 человек. Многие из них были военные офицеры, шотландцы, частью существовавшие службою великому князю, частью жалованьем мирного времени, а также винокурением, пивоварением и продажею крепких напитков, что, по особой милости, было им предоставлено. Провизия в Нижнем была весьма дешева: молодая курица, а также 15 яиц стоили 1 копейку, или в мейсенской монете 6 пфеннигов, овца — 12, 15, 18 копеек.

24-го с. м. я с нашим шталмейстером фон Мандельсло, Гансом Арпенбеком, русским толмачом и приставом был отправлен к воеводе, чтобы, за доброе расположение и помощь, оказанные им нашему люду, прожившему здесь .ради постройки корабля более года, поднести ему ценный подарок в 100 рейхсталеров. Что воеводе это было очень любо и приятно, мы заметили по тому, что он не только дал нам прекрасное, великолепное угощение, но при уходе нашем подарил нам 20 кусков копченой свинины и другой провизии на дорогу. Это был вообще человек вежливый и разумный. Дом его содержался весьма прилично. Когда мы велели приставу доложить о себе, нас два человека повели по двору через прекрасно разубранный ход, по обе стороны которого, вплоть до крыльца, стояли слуги и рабы. В сенях нас встретили два осанистых старых человека, которые провели нас к воеводе в комнату украшенную обоями, занавесами, серебряными чарами и бокалами. Воевода стоял в золотой парчовой одежде, окруженный многими красиво одетыми мужчинами, принял нас ласково, благодарил за поклон и подарок послов во многих почтительных словах, а затем заставил нас сесть за стол, причем он начал говорить тосты за здоровье его царского величества, его светлости князя голштинского и княжеских послов. Во время угощения, заключавшегося в пряниках, очень крепкой водке и многих родах меду, он говорил всякие веселые и умные речи, так что мы — ввиду странности этого явления в России — должны были удивляться ему. Он спросил также, боимся ли мы казаков, которые разбойничают на Волге и вряд ли оставят нас в покое. Это жестокий, бесчеловечный народ, любящий разбои более господа бога своего; они нападают на людей, точно вот это животное; при этом он показал на нарисованного на столе льва, которому Самсон разрывал пасть. Когда мы ответили: «Если казаки окажутся львами, то мы окажемся Самсонами», он сказал: и он на это надеется, и выразил надежду, что имя немцев, известных храбростью в России, [422] ввиду добрых услуг, ими оказанных его царскому величеству, прославилось и среди казаков и, без сомнения, удержит их от нападения. Когда мы простились с ним, он, в прежнем порядке, опить велел проводить нас через двор к воротам.

В эти дни были улажены споры, происходившие во время кораблестроения между рабочими, и был потребован отчет о строительстве. При более точном расследовании оказалось, что тот, кто нанимал рабочих, убедил их обещать ему подарок в 40 рублей, или 80 рейхсталеров, чтобы он по более дорогой цене принял для них работу. Так как кузнец при поставке железа и в работе допустил большие злоупотребления и обманы, то ему, правда, пригрозили суровым наказанием, которое воевода — даже если бы потребовали смертной казни — предоставил совершенно на волю послов, но в конце концов, так как он упал в ноги послам и, лежа у ног их, долго со слезами просил о прощении, то его и простили, ввиду преклонных лет его (ему было более 70 лет), и оставили без наказания.

Пробыв в Нижнем до конца июля и заметив, что вода, которая до сих пор была высока, начала быстрее спадать, мы поспешили уйти. Корабли, или большие струги, и лодки, идущие по Волге к Астрахани, соблюдают это время и пускаются в путь, когда вода еще поднимается или оказывается выше всего, как это и происходит в мае или июне, когда реки на севере разливаются и приносят много воды в Волгу; в такое время эти суда не только безопасно проходят через мелкие места, но и через низкие острова, которые в это- время оказываются глубоко под водою. Бывают, впрочем, случаи, что, после ночевки их на таком острове, они, при быстром спаде воды, остаются сидеть на мели: подобного рода засевшие и погибшие большие струги и лодки мы встречали во многих местах на Волге.

Так как эта река, по моему заключению, одна из величайших, длиннейших и важнейших в мире, то я прилежно наблюдал ее и при помощи опытного голландского моряка Корнелия Клаус[ен]а и некоторых русских лоцманов не только по компасу определил и нанес на план ее течение, изгибы, углы и берега, но также и глубокий фарватер на ней, мели, острова и местности, от мили до мили и даже от версты до версты. [...]

Река Волга берет свое' начало (как упоминает о том Герберштейн) в области Ржевской, где имеется лес, называемый Волконским. В этом лесу есть озеро, из которого [423] вытекает река, протекающая через 2 приблизительно мили, затем через озеро Волго, дающее этой реке свое название. До соединения своего перед Нижним Новгородом с Окою река эта протекает мимо многих выдающихся городов: Твери (упоминаемой выше), Кашина, Холопьего [городка], Углича, Ярославля, Костромы, Галича и т. д. Так как я этих мест не проходил, то я этой части течения Волги и не буду описывать, а начну только с соединения у Нижнего Новгорода Оки с Волгою.

От Нижнего до Васильсурска

После того как наш корабль теперь был снаряжен и снабжен хорошими запасами провизии и мы также взяли с собою и лоцмана, или путеводителя-, который должен был показывать нам истинный фарватер, мы 30 июля собрались в путь, не глядя на то, что ветер был нам противен, и стали лавировать. При нас на корабле находился его княжеской светлости комиссар в Москве Бадтазар Мушерон, дьяк, или канцелярист, воеводы, пастор из Нижнего и наш фактор Ганс Бернгарт, проводившие нас на несколько верст и желавшие посмотреть, каково плавание на корабле. Едва, однако, мы в 2 верстах под городом прошли за именье Грамотина, л., напротив Печерского монастыря, пр., как мы уже попали на мель и засели. Пришлось заносить якорь и с большими трудами в течение 4 часов стаскивать корабль.

На другой день, а именно в последнее число июля, проехав с версту дальше, мы снова засели, однако скоро сошли с мели, и, когда выпал сильный дождь, а также буря с юго-востока подула нам навстречу, мы остались на якоре до следующего дня.

Здесь на корабле была произнесена вышеупомянутая немецкая речь об опасности, которую мы выдержали на Балтийском море, и о кораблекрушении у Гогланда; мы благодарили бога за милостивое спасение. Нашим людям было внушено в дальнейшем в других подобных случаях, могущих быть при предстоящем долговременном и опасном путешествии, возлагать твердое упование на бога и не терять мужества. По окончании богослужения, после веселой музыки, наши провожатые и добрые друзья простились с нами и вернулись обратно

1 августа заведен был порядок, как быть со стражею. Навербованные солдаты, а равно и свита послов, были разделены на три роты, с тем чтобы чередоваться на [424] службе. Во главе первой должен был находиться посол Крузиус, во главе второй — Брюг[ге]ман, а третьей — маршал. У каждого из послов был свой капитан: у Крузиуса — шталмейстер, у Брюг[ге]мана — секретарь; они вместе с маршалом поочередно, с обычным барабанным боем, приводили и уводили стражу. Часовые посты у передней и задней боевой рубки корабля были всегда весьма многочисленны.

После этого, когда ветер все еще дул нам напротив, мы сделали попытку двинуться вперед помощью весел. Однако на расстоянии выстрела из ружья мы вновь сели на мель. Освободившись от нее, мы остались стоять на якоре. Кое-кто из нас вышел на сушу пострелять птиц, которых можно было видеть вокруг весьма много. На высоком берегу, от Нижнего вплоть до Казани, повсюду есть приятные рощицы и отдельно стоящие деревья, точно лес здесь и не прекращается.

2-го с. м., когда ветер несколько поулегся, мы подняли якорь, надеясь сегодня пойти лучше вперед. Однако едва мы отъехали четверть мили, как у Телятинского острова снова засели, а потом опять за другим островом — Собщинским, на который во время полой воды нагнало большой струг, и теперь еще стоявший здесь. Здесь мы сидели целых девять часов, пока удалось сдвинуть корабль с места.

Так как плавание сначала было столь неудачно для нас, что первые 4 дня мы не могли проехать вперед дальше двух миль (а ведь оставалось еще 5 1/2 сотен немецких миль до Каспийского моря), и к тому же наш лоцман, 8 лет не ездивший по Волге, очень немного мог дать нам точных сведений, — то некоторые из нас довольно-таки пали духом.

3-го с. м. дело шло несколько лучше. Мы проехали вперед мимо нескольких деревень и островов, из которых важнейшие Столбищи и Стоба, в 3 милях от Нижнего, Великой Враг, пр., деревня в долине между двумя горами, Зимёнки, пр., на холме, и остров Теплой, л., в 20 верстах от Нижнего. Здесь мы встретили большой струг, или лодку, шедший из Астрахани, с 200 рабочих на ней. Русские, не имея ветра в точности позади себя, не плывут на парусах, но в лодке заносят вперед на 1/4 мили пути один якорь за другим, и затем 100 и более человек, становясь один за другим, помощью каната из лыка тащат судно против течения. При этом они, однако, не в состоянии пройти в день больше двух миль. Такие струги [...] внизу плоски, могут поднять 400—500 ластов 50 [425] и большею частью нагружены солью, икрою и соленою грубою рыбою.

Деревни, мимо которых мы сегодня проехали, лежали все по правую руку; это были: Безводная, Ка[д]ница, где высота полюса оказалась равной 56°21', далее: Работки, Чеченино, Татинец, Юркино. Перед последним, находящимся в 10 милях от Нижнего, лежали два острова, .между которыми фарватер доходил до 21 фута глубины. Так как ветер стал для нас несколько более благоприятен, мы сегодня и на следующий день воспользовались парусом на мачте и прошли, наряду со многими малыми деревнями, еще мимо больших деревень Маза и Кременки, пр. За этой последнею мы 4-го с. м. поместились на ночлег.

5 августа мы спозаранок прибыли к деревне Бармино, в 90 верстах от Нижнего. Здесь крестьяне в трех лодках доставили на наш корабль молодых кур и другой провизии для продажи по низкой цене. После этого мы проехали между двумя островами, из которых один у них называется Спас-Белкою. К вечеру мы увидели и городок Васильгород, и так как перед ним мель, или сушь, как ее называют, то мы опустили якорь и остановились перед мелью.

Сюда к нам прислан был из Москвы гонец с письмами из Германии, датированными маем месяцем. Они нас сильно обрадовали.

Васильгород — небольшой городок или местечко; он построен всецело из деревянных домов, без стены кругом. Он лежит направо от Волги, под горою, под полярною высотою в 55° 51’. От Нижнего до него считается 120 верст. Говорят, что город этот построен великим князем Василием и снабжен им же солдатами, которые должны сдерживать набеги крымских татар. По ту сторону города с юга течет сюда довольно большая река Сура. Раньше эта река отделяла казанскую область от русской.

6-го с. м. корабль еле-еле прошел через упомянутую сушь, почти постоянно ее задевая дном; корабль, можно сказать, скорее прыгал и как бы танцевал через мель, чем плыл через нее.

Пройдя к полудню мимо города, мы для салюта велели выстрелить из металлического орудия, а трубачу трубить. То же делалось впоследствии перед всеми городами, к которым мы подходили. [426]