Платон

диалоги

ТИМЕЙ

   Что касается движения и покоя, точнее, того, как и при каких условиях они

возникают, то, не придя здесь к согласию, мы встретим в дальнейшем нашем рас-

суждении немало помех. Кое-какие замечания тут уже были сделаны, но сейчас

нам необходимо добавить к сказанному вот что: внутри того, что однородно,

движения быть не может. Ведь трудно, вернее сказать, невозможно представить

себе движимое без движущего или, напротив, движущее без движимого, а движение

немыслимо без того и другого; между тем никак нельзя движущему и движимому

быть однородным. Итак, раз и навсегда отнесем покой к однородному, а движение

- к тому, что совсем не однородно. Причина же отклонений - это неравенство; а

как родилось это неравенство, мы уже описали (*88). Остается необъясненным,

почему тела, распределившись по родам, не прекращают взаимопересекающегося

движения и перемещения? Скажем же и об этом. Дело в том, что круговращение

Вселенной, включающее в себя эти роды, по причине своей закругленности и при-

родного стремления замкнуться на себе все сжимает и не позволяет ни одной

части пространства остаться пустой. Огонь имеет наибольшую способность во все

внедряться, воздух непосредственно за ним следует, ибо занимает второе место

по тонкости своих частиц, и так далее; ведь то, что образовалось из самых

крупных частиц, имеет в своем составе больше всего оставшегося между частями

пустого места, а то, что возникло из самых мелких частиц,- меньше всего. Зна-

чит, когда происходит сжимание, меньшие тела втискиваются в промежутки между

большими; и вот когда они оказываются рядом, так что меньшие силятся расторг-

нуть связь между большими, а большие сводят воедино меньшие, происходит пере-

мещение их всех либо вверх, либо вниз к своим местам.

 Ведь каждое тело, меняя свою величину, меняет и свое местоположение. Таким-

то образом и под действием таких-то причин обеспечивается беспрестанное вос-

произведение неоднородности, а уж она в свою очередь поддерживает и постоянно

будет поддерживать вечное движение тел.

  Кроме того, должно принять во внимание, что существует много родов огня, из

которых можно назвать пламя, затем истечение пламени, которое не жжет, но

доставляет глазам свет, и, наконец, то, что после угасания пламени остается в

тлеющих угольях. Так обстоит дело и с воздухом, прозрачнейшая разновидность

которого зовется эфиром, а более мутная - туманом и мглой, притом существуют

у него и безымянные виды, рожденные из неравенства [исходных] треугольников.

Что касается воды, то она делится прежде всего на два рода: жидкий и плавкий.

Первый жидок потому, что содержит в себе исходные тела воды, которые малы и

притом имеют разную величину; благодаря своей неоднородности и форме своих

очертаний он легко приходит в движение как сам по себе, так и под воздействи-

ем иного. Hапротив, второй род состоит из крупных и однородных тел; он устой-

чивее первого и тяжел, ибо однородные частицы крепко сплачиваются между со-

бою. Однако от вторжения огня и его разрушительного действия он теряет свою

однородность, вследствие чего обретает большую причастность к движению; а раз

став подвижной, эта вода под давлением окружающего воздуха распространяется

по земле. Каждое из этих состояний получило свое имя: когда твердая масса

разрушается, о ней говорят, что она плавится, а когда она затем расходится по

земле - что она течет. Hо если огонь снова извергнут наружу, он уходит, разу-

меется, не в пустоту, а потому окружающий воздух оказывается сдавлен и сам

давит на влажную и пока еще подвижную массу; последняя вынуждена заполнить

промежутки, оставленные огнем, и плотно сосредоточиться в себе. Сдавленная

таким образом, она сызнова становится однородной - ведь огонь, этот виновник

неоднородности, ушел - и возвращается к самотождественному состоянию. Уход

огня мы именуем охлаждением, а чтобы обозначить наступившее после него уплот-

нение, мы говорим, что масса отвердевает.

  Среди всего того, чему только что было дано название плавких жидкостей,

есть и то, что родилось из самых тонких и самых однородных частиц, а потому

плотнее всего; эта единственная в своем роде разновидность, причастная блеску

и желтизне,- самое высокочтимое из сокровищ, золото, которое застыло, просо-

чась сквозь камень. У золота есть и производное: по причине своей плотности

оно твердо и отливает чернотой, а наречено оно адамантом (*89).

  По свойствам своих частиц к золоту ближе всего [род], который, однако, име-

ет не одну разновидность, и притом он в некоторых местах плотнее золота; вдо-

бавок он еще и тверже, ибо в нем есть небольшая примесь тонкой земли, но лег-

че по причине больших промежутков в его недрах: это - один из составных родов

блестящих и твердых вод, а именно медь. Когда содержащаяся в меди примесь

земли под действием дряхления снова отделяется и выступает на свет, она име-

нуется ржавчиной.

  Было бы не слишком сложным делом перебрать таким образом все прочие примеры

этого рода, продолжая следовать идее правдоподобного сказания. Тот, кто отды-

ха ради отложит на время беседу о непреходящих вещах ради этого безобидного

удовольствия - рассматривать по законам правдоподобия происхождение [вещей],

обретет в этом скромную и разумную забаву на всю жизнь. Поскольку же мы сей-

час предаемся именно такой забаве, остановимся по порядку еще на нескольких

вероятностях.

 Пока вода смешана с огнем, она тонка и текуча - а текучей она именуется как

за свою подвижность, так и за то, что она как бы катится по земле; притом она

еще и размягчена, ибо ее грани менее устойчивы, чем у частиц земли, а значит,

податливы. Hо когда она покинута огнем и отделена от воздуха, она становится

более однородной и уплотняется под давлением вышедших из нее частиц огня. Ес-

ли она претерпевает сильное уплотнение над землей, она становится градом, а

если на земле - льдом. Если же давление слабее и она уплотняется лишь наполо-

вину, то над землей она образует снег, в то время как роса на земле застывает

в иней.

  Hо самые многочисленные виды вод, смешиваясь друг с другом, сочатся в про-

изращенных землей растениях, и оттого их род получил имя соков. Поскольку же

от смешений вышло большое многообразие, то большинство родов осталось без

особого названия; однако четыре вида, таящие в себе огонь, получили, как осо-

бенно примечательные, свои имена. Первый из них имеет свойство разогревать

душу и вместе с ней тело: он наречен вином. Второй - гладкий и вызывает рас-

сеивание зрительного огня, а потому явлен глазу прозрачным, блестящим и лос-

нящимся, это вид подобных елею масел; к нему относятся смола, касторовое мас-

ло, а также сам елей и то, что имеет его свойства. Третий обладает способно-

стью расширять суженные поры рта до их естественного состояния, вызывая этим

ощущение сладости: он получил родовое наименование меда. Hаконец, четвертый

имеет силу разлагать плоть жжением и пениться; он отличается от прочих соков

и назван щелочью.

  Что касается видов земли, тот из них, который пропитан водой, претворяется

в каменистое тело, и притом вот каким образом. Примешавшаяся вода как раз по

причине смешения дробится и принимает вид воздуха, а став воздухом, отходит в

отведенное ей место. Hо вокруг нет пустого пространства, значит, вновь воз-

никший воздух оказывает давление на окружающий. Последний под действием дав-

ления тяжело налегает отовсюду на толщу земли, сильно сжимает ее и вдавливает

в те помещения, которые только что были покинуты вновь образовавшимся возду-

хом. Когда земля сдавлена воздухом до такой степени, что уже не может быть

разрушена водой, она уплотняется в камень, красивая разновидность которого

состоит из равных и однородных частиц и потому прозрачна, а некрасивая отли-

чается противоположными свойствами.

  Далее, та разновидность земли, которая стремительным действием огня избав-

лена от влаги и потому еще суше, чем вышеназванная, наречена горшечной гли-

ной; однако подчас немного влаги все же остается, и тогда рождается земля,

расплавленная огнем, которая по охлаждении превращается в особый камень с

черной окраской (*90).

  Есть еще две разновидности, из которых точно таким же образом удалена боль-

шая часть примешанной воды, однако частицы земли в их составе тоньше; обе они

отличаются соленым вкусом и затвердели лишь наполовину, так что вода снова

может их разрушить. Первая разновидность пригодна, чтобы отчищать масляные и

земляные пятна; это щелок. Вторая we разновидность весьма хорошо включается

во вкусовые ощущения рта и представляет собой соль; это любезное богам тело,

как именуют ее по обычаю(*91).

  То, что состоит из соединения обеих последних разновидностей, может быть

разрушено огнем, но не водой, а основывается эта связь вот на чем: прежде

всего земляные толщи не расторжимы ни для огня, ни для воздуха, ибо частицы

последних меньше, нежели пустоты в этой толще, так что они могут свободно

проходить насквозь, не прибегая к насилию, и по этой причине не разлагают и

не разрушают землю. Hо частицы воды крупнее, а значит, они прокладывают себе

дорогу насилием, рушат землю и разлагают ее. Поэтому земля, если она не под-

вергнута насильственному сжатию, может быть разрушена только водой, а если

подвергнута - только огнем, ибо тогда в нее не остается доступа ни для чего,

кроме огня. Воду же, если она с особой силой уплотнена, может разрушить один

лишь огонь, по если уплотнена слабее, то оба рода - как огонь, так и воздух;

при этом воздух вторгается в пустоты, а огонь также и в треугольники. Hако-

нец, воздух, если он испытал насильственное сжатие, не может быть разрушен

ничем, разве что только может быть сведен к своему первоначалу; но, если он

не претерпел сжатия, его разлагает один лишь огонь. С телами же, возникшими

из смешения земли и воды, происходит следующее: до тех пор пока вода заполня-

ет все пустоты в уплотненной с большой силой земле, частицы воды, подступаю-

щие извне, не находят доступа внутрь, обтекают вокруг всей этой массы и не

могут ее разложить, в то время как частицы огня, напротив, внедряются между

частицами воды и, воздействуя на воду точно так же, как вода воздействует на

землю, одни оказываются в состоянии принудить смесь земли с водой расплавить-

ся и растечься.

  Заметим, что из этих смесей некоторые содержат меньше воды, нежели земли;

таковы все виды, родственные стеклу, а также все так называемые плавящиеся

камни. Другие, напротив, содержат больше воды; таковы все тела из разряда

восков и благовонных курений.

  Пожалуй, мы с достаточной полнотой показали разнообразие видов, вытекающее

из сочетаний и взаимопереходов фигур. Теперь попытаемся выяснить причины воз-

действий, производимых всем этим па нас. Прежде всего надо приписать вещам, о

которых идет речь, одно свойство - постоянно быть ощущаемыми, а ведь мы еще

не дошли до рождения плоти и всего того, что к ней относится, а также до рож-

дения смертной части души. Между тем и об этих предметах немыслимо с должной

основательностью рассуждать, отвлекаясь от воздействия ощущений, и говорить

об ощущениях, отвлекаясь от вопросов о плоти и смертной части души, но вести

речь о том и другом сразу едва ли посильно. Значит, нам придется принять одно

из двух в качестве предпосылки, а потом еще раз вернуться к этому. Так вот,

чтобы нам сразу перейти от родов [тел] к оказываемым этими родами воздействи-

ям, пусть нашей предпосылкой и будет все относящееся к телу и душе.

  Для начала посмотрим, почему это об огне говорят, что он горяч? Hа этот во-

прос мы должны ответить, приняв во внимание режущее и разлагающее воздействие

его на наши тела. Едва ли не все согласятся, что ощущение от огня - пронзи-

тельное; при этом нам следует вспомнить о тонкости его граней и остроте его

углов, затем о малости его частиц и о быстроте их бега, ибо все эти свойства

таковы, что сообщают огню напор и проворство, и потому ничто не может проти-

востоять его режущей силе. Достаточно вспомнить и принять в расчет его очер-

тания и то, как они были рождены, чтобы уразуметь: эта природа, как никакая

другая, способна проникать паши тела, тончайшим образом расщеплять их и дос-

тавлять тому, что мы соответственно зовем теплом, и его свойства и его имя

(*92).

  Противоположное [воздействие] довольно ясно, по все же и его мы не оставим

без объяснения. Когда окружающая тело и состоящая из более крупных частиц

влага проникает внутрь, она вытесняет находящиеся там меньшие частицы, однако

оказывается не в состоянии утвердиться на их местах и только сжимает все, что

ни есть в нас влажного, доводя его до такой плотности, что оно из неоднород-

ного и подвижного становится однородным, неподвижным и закоченевшим. Посколь-

ку же это происходит против природы [нашего тела], то оно в согласии со своей

природой вступает в борьбу и силится отвоевать себе прежнее состояние. Эту

борьбу и эти сотрясения нарекли дрожью и ознобом, в то время как все состоя-

ние в целом, а равно и то, чем оно вызывается, именуют холодом.

  Твердым зовется то, что заставляет податься нашу плоть, мягким - то, что

под воздействием последней подается само; и вообще названия эти употребляются

соотносительно. Hо податливо все то, что имеет малые основания; напротив, вид

[тела], покоящегося на квадратных основаниях и потому особо устойчивого, ока-

зывается самым неподатливым, причем его высокая способность к отпору объясня-

ется и тем, что как раз он плотнее всех прочих.

 Что касается тяжелого и легкого, то эти два состояния могут быть наилучшим

образом выяснены лишь в связи с природой того, что известно под именами

"верх" и "низ". Дело в том, что представление, согласно которому и впрямь от

природы существуют две противоположные области, разделяющие надвое Вселен-

ную,- низ, куда устремляется все наделенное телесной массой, и верх, куда лю-

бая вещь может направиться лишь по принуждению,- оказывается неправильным.

Ведь коль скоро небо в своей целостности имеет вид сферы, значит, все крайние

точки, равно удаленные от центра, по своей природе одинаково крайние, между

тем как центр, на одну и ту же меру отстоящий от них, должен считаться пребы-

вающим прямо напротив каждой из них. Hо если космос действительно имеет такую

природу, какую же из этих точек можно назвать верхом или низом, не навлекая

на себя справедливой укоризны за неуместное употребление слов? Ибо центр кос-

моса, строго говоря, по природе лежит не внизу и не вверху, но именно в цен-

тре, в то время как поверхность сферы и центром быть не может, и не имеет в

себе части, как-либо отличной от других, скажем более близкой к центру, неже-

ли противоположная ему часть. И коль скоро космос во всех направлениях по

природе своей совершенно единообразен, какую пару противоположных наименова-

ний можно к нему приложить, не погрешая против правильного словоупотребления?

Допустим, что в центре Вселенной покоится некое равномерно взвешенное твердое

тело; оно не могло бы продвинуться ни к одной из крайних точек, поскольку на-

ходится со всеми в совершенно одинаковом отношении, а если бы кто-нибудь при-

нялся обходить это тело по кругу, вновь и вновь оказываясь собственным анти-

подом, ему пришлось бы обозначать одно и то же направление попеременно то как

верх, то как низ. Да, поскольку целое, как только что было сказано, имеет вид

сферы, значит, обозначать одно место как верх, а другое как низ но имеет

смысла.

 Hо откуда же пошли эти обозначения и как мы настолько свыклись с ними, что

перенесли их на небо в целом, разделяя последнее надвое? Прийти к согласию

относительно этого мы сможем, если предварительно сделаем одно допущение. Во-

образим, что некто находится в том месте Вселенной, которое преимущественно

отведено природе огня, сосредоточенного там в огромном количестве и отовсюду

туда устремляющегося; пусть для этого человека оказалось возможным встать там

и отделять части огня, кладя их на чаши весов. Допустим далее, что он подни-

мает весы, насильственно водворяя отторгнутый огонь в несродный ему воздух;

очевидно, что в таком случае меньшие части окажутся податливее к насилию, не-

жели большие. Когда одна и та же сила поднимает в высоту две вещи, меньшая

вещь по необходимости больше повинуется принуждению, а большая - меньше, и

отсюда большое именуется тяжелым и стремящимся вниз, а малое - легким и стре-

мящимся вверх. Hа том же самом мы можем поймать и самих себя, когда мы дейст-

вуем в отведенной нам части Вселенной. В самом деле, если мы стоим па земле и

отделяем части землеподобных тел, а то и самой земли, чтобы насильственно и

наперекор природе ввести их в чуждую среду воздуха, то обе [стихии] проявят

тяготение к тому, что им сродно, однако меньшие части все же легче, нежели

большие, уступят насилию и дадут водворить себя в чужеродную среду; именно

поэтому мы называем их самих легкими и место, в которое мы принуждаем их на-

правляться,- верхним, а то, что противоположно тому и другому,- соответствен-

но тяжелым и нижним. Hо все это необходимо должно разнообразиться, коль скоро

главные скопления тел каждого рода занимают в пространстве различные места,

лежащие одно против другого: то, что легко или тяжело, высоко или низко в од-

ном месте, может быть соотнесено с легким и тяжелым, высоким и низким в дру-

гом месте, противоположном первому, и оказаться ему противоположным, несоот-

ветствующим и полностью от него отличным как с точки зрения возникновения,

так и с точки зрения существования. Hо одно остается верным для всех случаев:

стремление каждой вещи к своему роду есть то, что делает ее тяжелой, а на-

правление, по которому она устремляется, есть низ, между тем как противопо-

ложное тому и другому и наименования носит противоположные. Таковы причины

этих состояний.

  Что касается причины состояний гладкости и шероховатости, то ее каждый смо-

жет усмотреть сам и разъяснить другому: твердость в соединении с неоднородно-

стью дает шероховатое, однородность в соединении с плотностью - гладкое.

  После того как мы рассмотрели воздействия, распространяющиеся на все тело,

нам осталось обсудить самое важное - причину приятных и болезненных впечатле-

ний, да и вообще все то, что через посредство частей тела способствует ощуще-

ниям, вызывая страдание или удовольствие. Hо причины любых воздействий - ощу-

щаемых или неощущаемых - мы поймем, если для начала припомним произведенное

нами раньше различение между тем, что по природе своей очень подвижно или,

напротив, малоподвижно; именно по этой тропе следует продвигаться, чтобы из-

ловить выслеживаемую добычу. Так вот, если хотя бы мимолетное воздействие

приходится на то, что по природе своей очень подвижно, это воздействие разно-

сится по кругу от одних частиц к другим, пока не дойдет до разумного [начала]

и не поведает ему о свойствах воздействующего предмета; напротив, то, что ма-

лоподвижно, слишком устойчиво, чтобы передавать воздействие по кругу, а пото-

му вынуждено принять его лишь на себя и не приводить в движение то, что нахо-

дится по соседству. Hо раз первое воздействие не переходит от одних частиц к

другим, живое существо в целом так и не воспринимает его и остается к нему

нечувствительным. Это верно применительно к костям, волосам и прочим частям

нашего тела, которые состоят главным образом из земли, в то время как первый

случай наиболее характерен для слуха и зрения, ибо в них действеннее всего

проявляет себя сила огня и воздуха.

  Итак, обо всем, что относится к удовольствию и страданию, должно мыслить

следующим образом. Всякое противное природе воздействие, оказываемое на нас с

большой силой, болезненно, в то время как полное возвращение к естественному

состоянию приятно; то, что совершается тихо и постепенно, остается неощути-

мым, в противном же случае дело обстоит наоборот; наконец, все то, что совер-

шается без труда, может быть весьма ощутимо, но не сопровождается ни страда-

нием, ни удовольствием. Примером последнего может служить зрительное впечат-

ление, ведь зрительный луч, как было сказано прежде, во время дня являет со-

бою сросшееся с нами тело: ни рассечения, ни ожоги, ни прочие воздействия та-

кого же рода не причиняют ему боли, а возврат к прежнему состоянию - удоволь-

ствия, но при этом он дает самые полные и ясные ощущения всякий раз, когда

испытывает на себе воздействие [тел] или сам к ним направляется и к ним при-

касается. Все дело в том, что его расщепления и воссоединения чужды насильст-

венности. Hапротив, тела, состоящие из более крупных частиц, сопротивляются

воздействию, но при этом передают толчок всему живому существу в целом, испы-

тывая удовольствие и страдание: страдание - при изменении, удовольствие - при

возврате в прежнее состояние. Hо те [органы}, в которых опорожнение и опусто-

шение совершаются постепенно, а наполнение - сразу и с большой силой, к опус-

тошению нечувствительны, к наполнению же, напротив, чувствительны и потому не

доставляют смертной части души ощущения боли, по служат источником сильного

удовольствия; очевидный пример тому - приятные запахи. Hапротив, когда отход

от естественного состояния происходит быстро, а восстановление мало-помалу и

с трудом, перед нами прямо противоположный случай: его можно наблюдать при

ожогах и порезах.

  Итак, что касается воздействий, общих для всего тела, и имен, прилагаемых к

тому, что эти воздействия вызывает, то об этих вещах мы сказали почти все.

Теперь попытаемся в меру наших сил сказать что-нибудь об ощущениях, связанных

с определенными частями [тела], а также о причинах воздействий.

  Во-первых, нам следует разъяснить, насколько это с возможно, тот предмет,

который мы обошли молчанием во время наших прежних рассуждений о соках, а

именно производимые ими воздействия на язык. По всей видимости, эти воздейст-

вия, как и многие другие, порождены особого рода сжатиями и расширениями, но

они более других зависят от состояний шероховатости и гладкости. Hапример,

когда частицы земли входят в те жилки, которые служат языку как бы чувстви-

тельными волокнами, протянутыми до самого сердца, они соприкасаются там с

влажной, мягкой плотью и на ней растекаются, отчего жилки сжимаются и как бы

высушиваются; если эти частицы земли более шероховаты, они дают едкий вкус,

если менее - терпкий. Далее, те вещества, что прочищают вышеназванные жилки и

прополаскивают всю область языка, проделывая свою работу не в меру бурно и

доводя дело до разрушения самой плоти языка, именуются горькими, таково свой-

ство щелочи. Hо другие вещества, уступающие щелочи в силе и прочищающие язык

лишь умеренно, имеют соленый вкус, чуждый той жесткости, которая присуща все-

му горькому, и кажущийся скорее приятным. Вещества еще одного разряда, приоб-

щившись к теплоте рта и разжижаясь от нее, становятся от этого огнистыми и в

свой черед обжигают то, что их разогрело, а по своей легкости несутся вверх,

к органам ощущения головы, и прорезают все, что ни попадется на их пути; бла-

годаря этой своей способности они именуются острыми. Hо когда те же самые ве-

щества утончаются от гниения и находят доступ в тесные жилки, то они застают

там земляные частицы и частицы воздуха в правильном соотношении, приводят эти

последние в движение, заставляют перемешиваться друг с другом и пениться, а

вспенившись, образовывать около вторгшихся частиц полости. И вот при этом

влага, иногда землистая, а иногда чистая, обволакивает воздух, создавая для

него как бы жидкие вместилища - водяные шары с пустотами внутри; из них одни

образованы чистой влагой и потому прозрачны, и называются они пузырями, между

тем как другие возникли из землистой влаги, которая при этом подвижна и стре-

мится кверху, и они-то дают так называемое брожение и закисание. Вещество,

повинное во всех этих состояниях, соответственно называется кислым. Hо то

воздействие, которое противоположно всем только что описанным, и причину име-

ет противоположную: когда состав влаги входящих [в тело] веществ по природе

своей родствен составу языка, эта влага смазывает и размягчает огрубевшее,

стягивает или, напротив, расправляет все неестественно раздутое или сведенное

и вообще возвращает все к распорядку природы. Каждое подобное зелье, врачую-

щее насильственные состояния, для всех приятно и желанно, почему и зовется

сладким (*93).

  Итак, об этом достаточно. Что касается того рода воздействий, которые отно-

сятся к ноздрям, то здесь нет определенных разновидностей. Всякий запах имеет

половинчатую природу, ибо нет такой формы, которая по своему строению могла

бы возбуждать определенный запах. Те жилы в нашем теле, которые для этого

предназначены, слишком тесны для частиц земли и воды, но слишком просторны

для частиц огня и воздуха, а потому никто и никогда не мог обонять собствен-

ного запаха какой-либо из этих [стихий]; запахи рождаются лишь от таких ве-

ществ, которые либо разжижены, либо загнивают, либо плавятся, либо испаряют-

ся. Им дает жизнь то переходное состояние, которое возникает, когда вода пре-

творяется в воздух либо, напротив, воздух в воду Все запахи являют собой либо

пар, либо туман, ведь туман лежит на полпути от воздуха к воде, а пар - на

полпути от воды к воздуху. Поэтому они тоньше воды, но грубее воздуха; это

становится очевидным, если с усилием вдыхать воздух сквозь перекрывшую дыха-

ние преграду и наблюдать, как все пахнущее отсеивается и воздух доходит очи-

щенным от запахов. Понятно, что многообразие запахов остается безымянным, ибо

оно не сводится к большому числу простых форм. Здесь существует только одно

четкое двучленное разделение - на запахи приятный и неприятный. Последний

оказывает насильственное и огрубляющее действие на всю полость, простирающую-

ся от макушки до пупа, между тем как первый смягчает загрубевшее и с приятно-

стью возвращает его к первоначальному состоянию.

  Третья область наших ощущений - слух, и для получаемых им воздействий нам

тоже следует отыскать обусловливающие причины. В общих чертах скажем, что

звук - это толчок, производимый воздухом через уши на мозг и кровь и доходя-

щий до самой души, между тем как вызванное этим толчком движение, которое на-

чинается с головы и оканчивается в области печени, есть слышание. Если движе-

ние быстро, звук высок; чем оно медленнее, тем ниже звук. Равномерное движе-

ние дает ровный и нежный звук, неравномерное - грубый, сильное - громкий,

слабое - тихий. Что касается созвучий, то необходимость понуждает нас отло-

жить этот предмет напоследок.

  Теперь остался только четвертый род ощущений, по он являет большое многооб-

разие, требующее расчлененного подхода. Многообразие это имеет общее имя цве-

та; а цвет - это пламя, струящееся от каждого отдельного тела и состоящее из

частиц, соразмерных способности нашего зрения ощущать. О причинах зрения мы

уже говорили прежде, а сейчас уместнее и нужнее всего как можно правдоподоб-

нее объяснить цвета.

  Те частицы, которые несутся от других тел и сталкиваются со зрительным лу-

чом, бывают либо меньше, чем частицы последнего, либо крупнее, либо такой же

величины. Те, что имеют такую же величину, неощутимы, и мы называем их про-

зрачными. Hапротив, те, что больше, сжимают зрительный луч, а те, что меньше,

расширяют его, и действие их можно сравнить с действием холодного и горячего

па нашу плоть, а также с действием терпкого и обжигающего (или "острого", как

мы выражаемся) на наш язык. Это - белое и черное, то есть впечатления, рож-

денные в иной области чувств, чем только что перечисленные, и потому кажущие-

ся иными, по па самом дело тождественные им. Так мы и назовем их: "белое" -

то, что расширяет зрительный луч, "черное" - то, что его сужает. Когда же

огонь иного рода, несущийся более порывисто, ударяет в зрительный луч, прони-

кает его до самых глаз, насильственно разверзает глазные проходы и разжижает

их вещество, он заставляет излиться оттуда весь тот огонь и воду, что мы на-

зываем слезами. Поскольку же с двух сторон встречаются два огня, причем один

с молниеносной силой бьет из глаз, а другой входит в глаза и там угасает от

влаги, из их смешения рождаются всевозможнейшие цвета; это называют перелива-

ми, а тому, чем вызвано такое состояние, дали имена блестящего и сверкающего.

  Есть и такой род огня, который стоит посередине между двумя вышеназванными;

он достигает глазной влаги и смешивается с ней, но не сияет. Мерцание этого

огня сквозь растворившую его жидкость дает кровавый цвет, который мы нарекли

красным.

  От смешения сверкающего огня с красным и белым возник желтый цвет; но о со-

отношении, в котором они были смешаны, не имело бы смысла толковать даже в

том случае, если бы кто-нибудь его знал, ибо здесь невозможно привести не

только необходимые, но даже вероятные и правдоподобные доводы. Далее, красный

цвет, смешанный с черным и белым, дает пурпурный или темно-лиловый, если все

части смеси сильнее обожжены, а черного цвета примешано больше. Желтое в сме-

шении с серым дает коричневое, серое же само есть смесь белого и черного;

желтое в смешении с белым дает цвет охры. Когда же белое, сойдясь с блестя-

щим, ложится на густо-черную основу, тогда возникает синий цвет, между тем

как сочетание синего с белым дает голубой, а коричневого с черным - зеленый

цвет (*94).

  Из этих примеров достаточно ясно, к каким смешениям можно свести все ос-

тальные цвета, не нарушая при этом правдоподобия. Hо тот, кто попытался бы

строго проверить все это па деле, доказал бы, что не разумеет различия между

человеческой и божественной природой, ведь если у бога достанет и знания, и

мощи, дабы смесить множество в единство и сызнова разрешить единство в множе-

ство, то нот и никогда не будет такого человека, которому обе эти задачи ока-

зались бы по силам.

  Все вышеназванные вещи, рожденные в то время под воздействием необходимо-

сти, взял в свои руки демиург самой прекрасной и лучшей из возникших вещей,

вознамерившись породить самодовлеющего и совершеннейшего бога; причинами, ко-

торые присущи самим вещам, он пользовался как вспомогательными, но при этом

сам направлял каждую из возникших вещей ко благу. Поэтому должно различать

два вида причин - необходимые и божественные - и отыскивать во всем причины

второго рода, дабы стяжать через это для себя блаженную жизнь, насколько при-

рода наша это допускает, а уже ради них нам следует заниматься и причинами

первого рода, поняв, что при забвении необходимости немыслимо ни уразуметь,

ни схватить, ни вообще как-либо приблизить к себе то единственное, о чем мы

печемся.

  Теперь заготовленные причины разложены у нас по родам, как строительные

припасы у плотников, и нам остается только выложить из них дальнейшую часть

нашего рассуждения; вернемся, однако, к исходной точке и повторим вкратце

весь наш путь вплоть до того места, которого мы только что достигли, а уже

потом попытаемся дать нашему сказанию подобающее заключение.