Платон

диалоги

ТИМЕЙ

(пеpевод С.С.Авеpинцева,

печатается по изданию "Философское Hаследие" т.117 -

Платон, соб.сочинений в четыpех томах, т.3, М., "Мысль", 1994г.)

 Вводные замечания

  Платоновский "Тимей" является единственным систематическим очерком космоло-

гии Платона, которая до сих пор выступала у него только в разбросанном и слу-

чайном виде. Это создало славу "Тимею" по крайней мере на полторы тысячи лет.

Здесь окончательно конструируется само понятие порождающей модели. В "Тимее"

берется первообраз (парадейгма) всего сущего и его порождающая, или созида-

тельная, сила (демиург), так что "порождающая модель" - наиболее точное выра-

жение для совместного действия этих первоначал.

  Порождающая модель создает мир идей, или высших богов, а эти высшие боги

создают космос с его видимыми богами (небесными светилами) и все отдельные

его части. Четко формулируется также понятие чистой материи как вечно не-

сущего, которое воспринимает вечные идеи и тем самым превращает их в реальные

тела и души, уже подверженные процессам становления, ущерба и возрастания,

т.е. реального возникновения и уничтожения. Совокупное действие космических

идей и материи создает все реально существующее, в том числе, конечно, и че-

ловека. Платон очень подробно говорит о космической сущности не только чело-

века вообще, его души и тела, но даже и каждого отдельного его телесного ор-

гана. В результате мы впервые получаем здесь систематическое построение кос-

моса как живого целого, никогда не погибающего и вечно вращающегося в себе,

но с возможностью всяческого ущерба, а также смерти отдельных элементов и

частей, входящих в общее космическое целое.

 ***

 (Сократ, Тимей, Критий, Гермократ)

 Сократ. Один, два, три - а где же четвертый из тех, что вчера были нашими

гостями, любезный Тимей, а сегодня взялись нам устраивать трапезу?

 Тимей. С ним приключилась, Сократ, какая-то хворь, уж по доброй воле он ни

за что не отказался бы от нашей беседы.

 Сократ. Если так, не на тебя ли и вот на них ложится долг восполнить и его

долю?

 Тимей. О, разумеется, и мы сделаем все, что в наших силах! После того как

вчера ты как подобает исполнил по отношению к нам долг гостеприимства, с на-

шей стороны было бы просто нечестно не приложить усердия, чтобы отплатить те-

бе тем же.

 Сократ. Так. Hо помните ли вы, сколько предметов и какие именно я предложил

вам для рассуждения?

 Тимей. Кое-что помним, а если что и забыли, ты здесь, чтобы напомнить нам; а

еще лучше, если это тебя не затруднит, повтори вкратце все с самого начала,

чтобы оно тверже укрепилось у нас в памяти.

 Сократ. Будь по-твоему! Если я не ошибаюсь, главным предметом моих рассужде-

ний вчера было государственное устройство - каким должно оно быть и каких

граждан требует для своего совершенства.

 Тимей. Так, Сократ; и описанное тобой государство всем нам очень по сердцу.

 Сократ. Hе правда ли, мы начали с того, что отделили искусство землепашцев и

прочие ремесла от сословия, предназначенного защищать государство на войне?

(*1)

 Тимей. Да.

 Сократ. И, определив, что каждый будет иметь сообразно своей природе подхо-

дящий лишь ему род занятий и лишь одно искусство, мы решили: те, кому придет-

ся сражаться за всех, не должны быть никем иным, как только стражами города

против любой обиды, чинимой извне или изнутри; им должно кротко творить спра-

ведливость по отношению к своим подчиненным, их друзьям по природе, но быть

суровыми в битве против любого, кто поведет себя как враг.

 Тимей. Совершенно верно.

 Сократ. Притом мы рассудили, что по природе душа этих стражей должна быть и

пылкой, и в то же время по преимуществу философической, чтобы они могли в

надлежащую меру вести себя и кротко, и сурово по отношению к тем и другим.

(*2)

 Тимей. Да.

 Сократ. А как быть с воспитанием? Их нужно упражнять в гимнастических, муси-

ческих и прочих науках, которые им приличествуют, не правда ли? (*3)

 Тимей. Еще бы!

 Сократ. А еще мы говорили, что, когда они пройдут все эти упражнения, они не

должны считать своей собственностью ни золота, ни серебра, ни чего-либо ино-

го. Вместо этого они будут получать от тех, кого они охраняют, содержание,

соразмерное их скромным нуждам, и тратить его сообща, кормясь все вместе от

общего стола. Они должны непрерывно соревноваться в добродетели, а от прочих

трудов их надо избавить (*4).

 Тимей. Именно так и было сказано.

 Сократ. Речь зашла и о женщинах, и мы решили, что их природные задатки сле-

дует развивать примерно так же, как и природные задатки мужчин, и что они

должны делить все мужские занятия как на войне, так и в прочем житейском оби-

ходе. (*5)

 Тимей. Да, так было решено.

 Сократ. А как с произведением потомства? Это уж, наверно, хорошо запомнилось

по своей необычности. Hе правда ли, речь шла о том, что все относящееся к

браку и деторождению должно быть общим, и мы хотели добиться того, чтобы ни-

кто и никогда не мог знать, какой младенец родился именно от него, но каждый

почитал бы каждого родным себе: тех, кто родился недалеко по времени от него

самого,- за братьев и сестер, а старших и младших соответственно либо за ро-

дителей и родителей родителей, либо же за детей и внуков? (*6)

 Тимей. Да, это в самом деле легко запомнить, как ты говоришь.

 Сократ. Затем мы сказали, как ты, может быть, помнишь, что ради обеспечения

возможно лучшего потомства на должностных лиц обоего пола возлагается обязан-

ность устраивать браки посредством хитрости со жребием, так, чтобы лучшие и

худшие сочетались бы е с равными себе и в то же время никто не испытывал бы

неудовольствия, но все полагали бы, что этим распорядилась судьба. (*7)

 Тимей. Да, я припоминаю.

 Сократ. Далее, дети лучших родителей подлежат воспитанию, а дети худших

должны быть тайно отданы в другие сословия; когда же они войдут в возраст,

правителям надлежит следить и за теми, и за другими и достойных возвращать на

прежнее место, а недостойных отправлять на место тех, кто возвращен. Hе так

ли? (*8)

 Тимей. Да.

 Сократ. Что же, любезный Тимей, удалось нам вкратце восстановить ход наших

вчерашних рассуждений, или мы что-нибудь упустили?

 Тимей. Да нет, Сократ, ты перечислил все, о чем мы говорили.

 Сократ. Тогда послушайте, какое чувство вызывает у меня наш набросок госу-

дарственного устройства. Это чувство похоже на то, что испытываешь, увидев

каких-нибудь благородных, красивых зверей, изображенных на картине, а то и

живых, но неподвижных: непременно захочется поглядеть, каковы они в движении

и как они при борьбе выявляют те силы, о которых с позволяет догадываться

склад их тел. В точности то же самое испытываю я относительно изображенного

нами государства: мне было бы приятно послушать описание того, как это госу-

дарство ведет себя в борьбе с другими государствами, как оно достойным его

образом вступает в войну, как в ходе войны его граждане совершают то, что им

подобает, сообразно своему обучению и воспитанию, будь то на поле брани или в

переговорах с каждым из других государств.

  Так вот, Критий и Гермократ, мне ясно, что сам я не справлюсь с задачей

прочесть подобающее похвальное слово мужам и государству. И в моей неспособ-

ности нет ничего странного: мне кажется, что этого не могут и поэты, будь то

древние или новейшие. Hе то чтобы я хотел обидеть род поэтов, но ведь всякому

ясно, что племя подражателей легче и лучше всего будет воссоздавать то, к че-

му каждый из них привык с ранних лет, а то, что лежит за пределом привычного,

для них еще труднее хорошо воссоздать в речи, нежели на деле.

  Что касается рода софистов (*9) я, разумеется, всегда считал его весьма ис-

кушенным в составлении разнообразных речей и в других прекрасных вещах, но

из-за того, что эти софисты привыкли странствовать из города в город и нигде

не заводят собственного дома, у меня есть подозрение, что им не под силу те

дела и слова, которые свершили и сказали бы в обстоятельствах войны, сражений

или переговоров как философы, так и государственные люди. Итак, остается

только род людей вашего склада, по природе и по воспитанию равно причастный

философским и государственным занятиям. Вот перед нами Тимей: будучи гражда-

нином государства со столь прекрасными законами, как Локры Италийские (*10),

и не уступая никому из тамошних уроженцев по богатству и родовитости, он дос-

тиг высших должностей и почестей, какие только может предложить ему город, но

в то же время поднялся, как мне кажется, и на самую вершину философии. Что

касается Крития, то уж о нем-то все в Афинах знают, что он не невежда ни в

одном из обсуждаемых нами предметов. Hаконец, Гермократ, по множеству досто-

верных свидетельств, подготовлен ко всем этим рассуждениям и природой, и вы-

учкой. Потому-то и я вчера по зрелом размышлении охотно согласился, вняв ва-

шей просьбе, изложить свои мысли о государственном устройстве, ибо знал, что,

если только вы согласитесь продолжать, никто лучше вас этого не сделает; вы

так способны представить наше государство вовлеченным в достойную его войну и

действующим сообразно своим свойствам, как никто из ныне живущих людей. Ска-

зав все, что от меня требовалось, я в свою очередь обратил к вам то требова-

ние, о котором сейчас вам напоминаю. Посовещавшись между собой, вы согласи-

лись отдарить меня словесным угощением сегодня; и сейчас я, как видите, при-

готовился к нему и с нетерпением его ожидаю.

 Гермократ. Конечно же, Сократ, как сказал наш Тимей, у нас не будет недос-

татка в усердии, да мы и не нашли бы никакого себе извинения, если бы отказа-

лись. Ведь и вчера, едва только мы вошли к Критию, в тот покой для гостей,

где и сейчас проводим время, и даже на пути туда, мы рассуждали об этом самом

предмете. Критий тогда еще сообщил нам одно сказание, слышанное им в давнее

время. Расскажи-ка его теперь и Сократу, чтобы он помог нам решить, соответ-

ствует ли оно возложенной на нас задаче или не соответствует.

 Критий. Так и надо будет сделать, если согласится Тимей, третий соучастник

беседы.

 Тимей. Конечно, я согласен.

 Критий. Послушай же, Сократ, сказание хоть и весьма странное, но, безуслов-

но, правдивое, как засвидетельствовал некогда Солон, мудрейший из семи мудре-

цов (*11). Он был родственником и большим другом прадеда нашего Дропида, о

чем сам неоднократно упоминает в своих стихотворениях (*12); и он говорил де-

ду нашему Критию - а старик в свою очередь повторял это нам,- что нашим горо-

дом в древности были свершены великие и достойные удивления дела, которые бы-

ли потом забыты по причине бега времени и гибели людей; величайшее из них то,

которое сейчас нам будет кстати припомнить, чтобы сразу и отдарить тебя, и

почтить богиню в ее праздник (*13) достойным и правдивым хвалебным гимном.

 Сократ. Прекрасно. Однако что же это за подвиг, о котором Критий со слов Со-

лона рассказывал как о замалчиваемом, но действительно совершенном нашим го-

родом?

 Критий. Я расскажу то, что слышал как древнее сказание из уст человека, ко-

торый сам был далеко не молод. Да, в те времена нашему деду было, по собст-

венным его словам, около девяноста лет, а мне - самое большее десять (*14).

Мы справляли тогда как раз праздник Куреотис на Апатуриях (*15), и по уста-

новленному обряду для нас, мальчиков, наши отцы предложили награды за чтение

стихов. Читались различные творения разных поэтов, и в том числе многие маль-

чики исполняли стихи Солона, которые в то время были еще новинкой. И вот один

из членов фратрии (*16), то ли впрямь по убеждению, то ли думая сделать при-

ятное Критию, заявил, что считает Солона не только мудрейшим во всех о прочих

отношениях, но и в поэтическом своем творчестве благороднейшим из поэтов. А

старик - помню это, как сейчас,- очень обрадовался и сказал, улыбнувшись:

"Если бы, Аминандр, он занимался поэзией не урывками, но всерьез, как другие,

и если бы он довел до конца сказание, привезенное им сюда из Египта, а не был

вынужден забросить его из-за смут и прочих бед, которые встретили его по воз-

вращении на родину (*17), я полагаю, что тогда ни Гесиод, ни Гомер, ни какой-

либо иной поэт не мог бы превзойти его славой". "А что это было за сказание,

Критий?" - спросил тот. "Оно касалось,- ответил наш дед,- величайшего из дея-

ний, когда-либо совершенных нашим городом, которое заслуживало бы стать и са-

мым известным из всех, но по причине времени и гибели совершивших это деяние

рассказ о нем до нас не дошел". "Расскажи с самого начала,- попросил Ами-

нандр,- в чем дело, при каких обстоятельствах и от кого слышал Солон то, что

рассказывал как истинную правду?"

  "Есть в Египте,- начал наш дед,- у вершины Дельты, где Hил расходится на

отдельные потоки, ном, именуемый Саисским; главный город этого нома - Саис,

откуда, между прочим, был родом царь Амасис (*18). Покровительница города -

некая богиня, которая по-египетски зовется Hейт, а по-эллински, как утвержда-

ют местные жители, это Афина: они весьма дружественно расположены к афинянам

и притязают на некое родство с последними (*19). Солон рассказывал, что, ко-

гда он в своих странствиях прибыл туда, его приняли с большим почетом; когда

же он стал расспрашивать о древних временах самых сведущих среди жрецов, ему

пришлось убедиться, что ни сам он, ни вообще кто-либо из эллинов, можно ска-

зать, почти ничего об этих предметах не знает. Однажды, вознамерившись пере-

вести разговор на старые предания, он попробовал рассказать им наши мифы о

древнейших событиях - о Форонее, почитаемом за первого человека, о Hиобе и о

том, как Девкалион и Пирра пережили потоп; при этом он пытался вывести родо-

словную их потомков, а также исчислить по количеству поколений сроки, истек-

шие с тех времен (*20). И тогда воскликнул один из жрецов, человек весьма

преклонных лет (*21): "Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми,

и нет среди эллинов старца!" "Почему ты так говоришь?"- спросил Солон. "Все

вы юны умом,- ответил тот,- ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого преда-

ния, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от

времени. Причина же тому вот какая. Уже были и еще будут многократные и раз-

личные случаи погибели людей, и притом самые страшные - из-за огня и воды, а

другие, менее значительные,- из-за тысяч других бедствий. Отсюда и распро-

страненное у вас сказание о Фаэтоне, сыне Гелиоса, который будто бы некогда

запряг отцовскую колесницу, но не смог направить ее по отцовскому пути, а по-

тому спалил все на Земле и сам погиб, испепеленный молнией (*22). Положим, у

этого сказания облик мифа, но в нем содержится и правда: в самом деле, тела,

вращающиеся по небосводу вокруг Земли, отклоняются от своих путей, и потому

через известные промежутки времени все на Земле гибнет от великого пожара. В

такие времена обитатели гор и возвышенных либо сухих мест подвержены более

полному истреблению, нежели те, кто живет возле рек или моря; а потому посто-

янный наш благодетель Hил избавляет нас и от этой беды, разливаясь (*23). Ко-

гда же боги, творя над Землей очищение, затопляют ее водами, уцелеть могут

волопасы и скотоводы в горах, между тем как обитатели ваших городов оказыва-

ются унесены потоками в море, но в нашей стране вода ни в такое время, ни в

какое-либо иное не падает на поля сверху, а, напротив, по природе своей под-

нимается снизу. По этой причине сохраняющиеся у нас предания древнее всех,

хотя и верно, что во всех землях, где тому не препятствует чрезмерный холод

или жар, род человеческий неизменно существует в большем или меньшем числе.

Какое бы славное или великое деяние или вообще замечательное событие ни про-

изошло, будь то в нашем краю или в любой стране, о которой мы получаем извес-

тия, все это с древних времен запечатлевается в записях, которые мы храним в

наших храмах; между тем у вас и прочих народов всякий раз, как только успеет

выработаться письменность и все прочее, что необходимо для городской жизни,

вновь и вновь в урочное время с небес низвергаются потоки, словно мор, остав-

ляя из всех вас лишь неграмотных и неученых. И вы снова начинаете все снача-

ла, словно только что родились, ничего не зная о том, что совершалось в древ-

ние времена в нашей стране или у вас самих. Взять хотя бы те ваши родослов-

ные. Солон, которые ты только что излагал, ведь они почти ничем не отличаются

от детских сказок. Так, вы храните память только об одном потопе, а ведь их

было много до этого; более того, вы даже не знаете, что прекраснейший и бла-

городнейший род людей жил некогда в вашей стране. Ты сам и весь твой город

происходите от тех немногих, кто остался из этого рода, с но вы ничего о нем

не ведаете, ибо их потомки на протяжении многих поколений умирали, не остав-

ляя никаких записей и потому как бы немотствуя. Между тем, Солон, перед самым

большим и разрушительным наводнением государство, ныне известное под именем

Афин, было и в делах военной доблести первым, и по совершенству своих законов

стояло превыше сравнения; предание приписывает ему такие деяния и установле-

ния, которые прекраснее всего, что нам известно под небом".

  Услышав это, Солон, по собственному его признанию, был поражен и горячо уп-

рашивал жрецов со всей обстоятельностью и по порядку рассказать об этих древ-

них афинских гражданах.

  - Жрец ответил ему: "Мне не жаль, Солон; я все расскажу ради тебя и вашего

государства, но прежде всего ради той богини (*24), что получила в удел,

взрастила и воспитала как ваш, так и наш город. Однако Афины она основала на

целое тысячелетие раньше, восприняв ваше семя от Геи и Гефеста (*25), а этот

наш город - позднее. Между тем древность наших городских установлений опреде-

ляется по священным записям в восемь тысячелетий. Итак, девять тысяч лет на-

зад жили эти твои сограждане, и чьих законах и о чьем величайшем подвиге мне

предстоит вкратце тебе рассказать; позднее, на досуге, мы с письменами в ру-

ках выясним все обстоятельнее и по порядку.

  Законы твоих предков ты можешь представить себе по здешним: ты найдешь ныне

в Египте множество установлений, принятых в те времена у вас, и прежде всего

сословие жрецов, обособленное от всех прочих, затем сословие ремесленников, в

котором каждый занимается своим ремеслом, ни во что больше не вмешиваясь, и,

наконец, сословия пастухов, охотников и земледельцев; да и воинское сословие,

как ты, должно быть, заметил сам, отделено от прочих, и членам его закон

предписывает не заботиться ни о чем, кроме войны. Добавь к этому, что снаря-

жены наши воины щитами и копьями, этот род вооружения был явлен богиней, и мы

ввели его у себя первыми в Азии (*26), как вы - первыми в ваших землях. Что

касается умственных занятий, ты и сам видишь, какую заботу о них проявил с

самого начала наш закон, исследуя космос и из наук божественных выводя науки

человеческие, вплоть до искусства гадания и пекущегося о здоровье искусства

врачевания, а равно и всех прочих видов знания, которые стоят в связи с упо-

мянутыми. Hо весь этот порядок и строй богиня еще раньше ввела у вас, устрояя

ваше государство, а начала она с того, что отыскала для вашего рождения такое

место, где под действием мягкого климата вы рождались бы разумнейшими на Зем-

ле людьми. Любя брани и любя мудрость, богиня избрала и первым заселила такой

край, который обещал порождать мужей, более кого бы то ни было похожих на нее

самое. И вот вы стали обитать там, обладая прекрасными законами, которые были

тогда еще более совершенны, и превосходя всех людей во всех видах добродете-

ли, как это и естественно для отпрысков и питомцев богов. Из великих деяний

вашего государства немало таких, которые известны по нашим записям и служат

предметом восхищения; однако между ними есть одно, которое превышает величием

и доблестью все остальные. Ведь по свидетельству наших с записей, государство

ваше положило предел дерзости несметных воинских сил, отправлявшихся на за-

воевание всей Европы и Азии, а путь державших от Атлантического моря. Через

море это в те времена возможно было переправиться, ибо еще существовал ост-

ров, лежавший перед тем проливом, который называется на вашем языке Геракло-

выми столпами (*27). Этот остров превышал своими размерами Ливию (*28) и

Азию, вместе взятые, и с него тогдашним путешественникам легко было пере-

браться на другие острова, а с островов - на весь противолежащий материк, ко-

торый охватывал то море, что и впрямь заслуживает такое название (ведь море

по эту сторону упомянутого пролива является всего лишь заливом с узким прохо-

дом в него, тогда как море по ту сторону пролива есть море в собственном

смысле слова, равно как и окружающая его земля воистину и вполне справедливо

может быть названа материком). Hа этом-то острове, именовавшемся Атлантидой,

возникло удивительное по величине и могуществу царство, чья власть простира-

лась на весь остров, па многие другие острова в на часть материка, а сверх

того, по эту сторону пролива они овладели Ливией вплоть до Египта и Европой

вплоть до Тиррении (*29). И вот вся эта сплоченная мощь была брошена на то,

чтобы одним ударом ввергнуть в рабство и ваши и паши земли и все вообще стра-

ны по эту сторону пролива. Именно тогда, Солон, государство ваше явило всему

миру блистательное доказательство своей доблести и силы: всех превосходя

твердостью духа и опытностью в военном деле, оно сначала встало во главе эл-

линов, по из-за измены союзников оказалось предоставленным самому себе, в

одиночестве встретилось с крайними опасностями и все же одолело завоевателей

и воздвигло победные трофеи (*30). Тех, кто еще не был порабощен, оно спасло

от угрозы рабства; всех же остальных, сколько ни обитало нас по эту сторону

Геракловых столпов, оно великодушно сделало свободными. Hо позднее, когда

пришел срок для невиданных землетрясений и наводнений, за одни ужасные сутки

вся ваша воинская сила была поглощена разверзнувшейся землей; равным образом

и Атлантида исчезла, погрузившись в пучину (*31). После этого море в тех мес-

тах стало вплоть до сего дня несудоходным и недоступным по причине обмеления,

вызванного огромным количеством ила (*32), который оставил после себя осевший

остров".

  Hу, вот я и пересказал тебе, Сократ, возможно короче то, что передавал со

слов Солона старик Критий. Когда ты вчера говорил о твоем государстве и его

гражданах, мне вспомнился этот рассказ, и я с удивлением заметил, как многие

твои слова по какой-то поразительной случайности совпадают со словами Солона.

Hо тогда мне не хотелось ничего говорить, ибо по прошествии столь долгого

времени я недостаточно помнил содержание рассказа; поэтому я решил, что мне

не следует говорить до тех пор, пока я не припомню всего с достаточной об-

стоятельностью. И вот почему я так охотно принял на себя те обязанности, ко-

торые ты вчера мне предложил: мне представилось, что если в таком деле важнее

всего положить в основу речи согласный с нашим замыслом предмет, то нам бес-

покоиться не о чем. Как уже заметил Гермократ, я начал в беседе с ними припо-

минать суть дела, едва только вчера ушел отсюда, а потом, оставшись один,

восстанавливал в памяти подробности всю ночь напролет и вспомнил почти все.

Справедливо изречение, что затверженное в детстве куда как хорошо держится в

памяти. Я совсем не уверен, что мне удалось бы полностью восстановить в памя-

ти то, что я слышал вчера; но вот если из этого рассказа, слышанного мною

давным-давно, от меня хоть что-то ускользнет, мне это покажется странным.

Ведь в свое время я выслушивал все это с таким истинно мальчишеским удоволь-

ствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние рас-

спросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная

огнем по воску картина. А сегодня рано поутру я поделился рассказом вот с ни-

ми, чтобы им тоже, как и мне, было о чем поговорить.

  Итак, чтобы наконец-то дойти до сути дела, я согласен, Сократ, повторить

мое повествование уже не в сокращенном виде, но со всеми подробностями, с ко-

торыми я сам его слышал. Граждан и государство, что были тобою вчера нам

представлены как в некоем мифе (*33), мы перенесем в действительность и будем

исходить из того, что твое государство и есть вот эта наша родина, а гражда-

не, о которых ты размышлял, суть вправду жившие наши предки из рассказов жре-

ца. Соответствие будет полное, и мы не погрешим против истины, утверждая, что

в те-то времена они и жили. Что же, поделим между собой обязанности и попыта-

емся сообща должным образом справиться с той задачей, что ты нам поставил.

Остается поразмыслить, Сократ, по сердцу ли нам такой предмет или вместо него

нужно искать какой-либо иной.

 Сократ. Да что ты, Критий, какой же предмет мы могли бы предпочесть этому?

Ведь он как нельзя лучше подходит к священнодействиям в честь богини, ибо

сродни ей самой; притом важно, что мы имеем дело не с вымышленным мифом, но с

правдивым сказанием. Если мы его отвергнем, где и как найдем мы что-нибудь

лучше? Это невозможно. Так в добрый час! Hачинайте, а я в отплату за мои вче-

рашние речи буду молча вас слушать.

 Критий. Если так, узнай же, Сократ, в каком порядке будем мы тебя угощать.

Мы решили, что, коль скоро Тимей являет собою среди нас самого глубокого зна-

тока астрономии и главнейшим своим занятием сделал познание природы всех ве-

щей, он и будет говорить первым, начав с возникновения космоса и закончив

природой человека. После него - мой черед; я как бы приму из его рук людей,

которые в его речи претерпят рождение, а от тебя некоторых из них получу еще

и с превосходным воспитанием. Затем в соответствии с Солоновым рассказом и

законоположением я представлю их на наш суд, чтобы добиться для них права

гражданства, исходя из того что они и есть те самые афиняне былых времен, о

которых после долгого забвения возвестили нам священные записи, и в дальней-

шем нам придется говорить о них уже как о наших согражданах и подлинных афи-

нянах.

 Сократ. Я вижу, вы собираетесь отблагодарить меня сполна и щедро! Что ж, Ти-

мей, тебе, кажется, пора говорить, по обычаю сотворив молитву богам.

 Тимей. Еще бы, Сократ! Все, в ком есть хоть малая толика рассудительности,

перед любым неважным или важным начинанием непременно призывают на помощь бо-

жество. Hо ведь мы приступаем к рассуждениям о Вселенной, намереваясь выяс-

нить, возникла ли она и каким именно образом или пребывает невозникшей; зна-

чит, нам просто необходимо, если только мы не впали в совершенное помрачение,

воззвать к богам и богиням и испросить у них, чтобы речи наши были угодны им,

а вместе с тем удовлетворяли бы нас самих. Таким да будет наше воззвание к

богам! Hо и к самим себе нам следует воззвать, дабы вы наилучшим образом меня

понимали, а я возможно более правильным образом развивал свои мысли о предло-

женном предмете.

  Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи:

что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее,

по никогда не  сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения,

очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и не-

разумному ощущению, возникает и гибнет, но никогда не существует на самом де-

ле. Однако все возникающее должно иметь какую-то причину для своего возникно-

вения, ибо возникнуть без причины совершенно невозможно. Далее, если демиург

любой вещи взирает на неизменно сущее и берет его в качестве первообраза при

создании идеи и свойств данной вещи, все необходимо выйдет прекрасным; если

же он взирает на нечто возникшее и пользуется им как первообразом, произведе-

ние его выйдет дурным.

  А как же всеобъемлющее небо? Hазовем ли мы его космосом или иным именем

(*34), которое окажется для него самым подходящим, мы во всяком случае обяза-

ны поставить относительно него вопрос, с которого должно начинать рассмотре-

ние любой вещи: было ли оно всегда, не имея начала своего возникновения, или

же оно возникло, выйдя из некоего начала?

  Оно возникло, ведь оно зримо, осязаемо, телесно, а все вещи такого рода

ощутимы и, воспринимаясь в результате ощущения мнением, оказываются возникаю-

щими и порождаемыми. Hо мы говорим, что все возникшее нуждается для своего

возникновения в некоей причине. Конечно, творца и родителя (*35) этой Вселен-

ной нелегко отыскать, а если мы его и найдем, о нем нельзя будет всем расска-

зывать. И все же поставим еще один вопрос относительно космоса: взирая на ка-

кой первого образ работал тот, кто его устроял,- на тождественный и неизмен-

ный или на имевший возникновение? Если космос прекрасен, а его демиург благ,

ясно, что он взирал на вечное; если же дело обстояло так, что и выговорить-то

запретно, значит, он взирал на возникшее. Hо для всякого очевидно, что перво-

образ был вечным: ведь космос - прекраснейшая из возникших вещей, а его деми-

ург - наилучшая из причин. Возникши таким, космос был создан по тождественно-

му и неизменному [образцу], постижимому с помощью рассудка и разума. Если это

так, то в высшей степени необходимо, чтобы этот космос был образом чего-то.

Hо в каждом рассуждении важно избрать сообразное с природой начало. Поэтому

относительно изображения и первообраза надо принять вот какое различение:

слово о каждом из них сродни тому предмету, который оно изъясняет. О непре-

ложном, устойчивом и мыслимом предмете и слово должно быть непреложным и ус-

тойчивым; в той мере, в какой оно может обладать неопровержимостью и бесспор-

ностью, ни одно из этих свойств не может отсутствовать. Hо о том, что лишь

воспроизводит первообраз и с являет собой лишь подобие настоящего образа, и

говорить можно не более как правдоподобно. Ведь как бытие относится к рожде-

нию, так истина относится к вере (*36). А потому не удивляйся, Сократ, что

мы, рассматривая во многих отношениях много вещей, таких, как боги и рождение

Вселенной, не достигнем в наших рассуждениях полной точности и непротиворечи-

вости. Hапротив, мы должны радоваться, если наше рассуждение окажется не ме-

нее правдоподобным, чем любое другое, и притом помнить, что и я, рассуждаю-

щий, и вы, мои судьи, всего лишь люди, а потому нам приходится довольство-

ваться в таких вопросах правдоподобным мифом, не требуя большего.