Государю царю и великому князю Ивану Васильевичю всеа Русии бедной холоп твой полоняник Васюк Грязной плачетца. Писал еси, государь ко мне, холопу своему, кое было мне бес путя середи крымских улусов не заезжати, а заехано - ино было не по объездному спати; да яз же чаял, что в объезде с собаками гоняти за заицы, ажно меня самово в торока как заица ввязали; да також яз чаял каково за кушеньем стоячи у тебя, государя, шутити; да яз же говорил, кое, деи пора моя. Да в твоеи ж государеве грамоте писано, что яз за себя Дивея сулил, а сам ся сказывал великим человеком, и мне б памятовать свое величество. И яз, холоп твои, ходил по твоему государеву наказу, велено мне, государь, было и на Миюс ходити и на Молочные Воды языков добывати, которые бы ведали царево умышленье, кое бы тебе, государю, безвестну не быти, толко вестей не будет ни от которых посылок. И мне было, холопу твоему, посылати неково; а ково ни пошлю, и тот не доедет да воротитца, да приехав солжет: где ни увидит какой зверь, да приехав скажет - "люди". И мне было, холопу твоему, как с ложною вестью к тебе, ко государю, посылати, а солгав да к тебе, ко государю, мне было, холопу твоему, с чем появитца? А того слова не говаривал, кое пора моя; а которые говорили, те и бегали с Молочных Вод, да потеряв государево дело, да опять воротились. А толко б яз, холоп твой, по объездному спал, ино было, государь, до Молочных Вод не доити; да и назад уж был сходил, уж был того дни на Кмолшу на стан, коего дни меня, холопа твоего, взяли татареве, а подстерегли тут таки, государь: моя ж была. Да послал Василья Олександрова с товарыщи сторожей гоняти, а яз стал в долу с полком, а Василью приказал "Любо, реку, учнут тебя гоняти, и ты, реку, к нам побежи". И как Василей учал гоняти сторожей - ино Василья встретили татарове да почали гоняти. И Василей побежал мимо меня, и яз, холоп твой, и молыл Василью так: "Пора напустить?" и, кинувшись встречю, Василья отнял, надеючись на полк, да сцепился с мужиком. А полк весь побежал, и рук не подняли. Да чтоб, милостивый государь, от многих людей - ино толко было двесте восемьдесят человек татар и с мурзами, от больших людеи на Карачекре отбились да еще у них побили и поранили многих. А тут и рук не подняли, а было сто пятнадцать ручниц, а меня, холопа твоего, выдали. И меня, холопа твоего, взяли нолны з двемя седлы защитясь, уж мертвого взяли; да заец, государь, не укусит ни одное собаки, а яз, холоп твой, над собою укусил шти человек до смерти, а двадцать да дву ранил; и тех, государь, и ко царю принесли вместе со мною. А в Крыме что было твоих государевых собак изменников, и божиим милосердьем за твоим государевым счастием, яз, холоп твои, всех перекусал же, все вдруг перепропали, одна собака остался - Кудеяр, и тот по моим грехом маленко свернулся, а впред начаюс на милость божию, толк бог грехов не помянет, и того ту не будет же. А коли меня, холопа твоего, ко царю принесла только чють жива, о чем меня царь спрашивал, и яз что говорил лежа перед царем, и яз, холоп твой, написав да х тебе, ко государю, послал с Офанасьем, а иные речи Офанасей сам да и все слышели, а Нагай толмачил, твой государев толмачь. А шутил яз, холоп твой, у тебя, государя, за столом тешил тебя, государя, - а ныне и умираю за бога да за тебя ж, государя, да за твои царевичи, за своих государей. И за тех изменников царь хотел казнити. Да ещо бог дал на свет маленко зрети да твое государево имя слышети, да опять царь разгодал, да молыл: "Тот свое чинит, своему государю служит", да меня, холопа твоего, отослал в Манкуп город, да велел крепити да мало велел ести давати; толко б не твоя государьская милость застала душу в теле - ино было з голоду и с наготы умерети. А нынече молю бога за твое государево здоровье и за твои царевичи, за свои государи; да ещо хочю у владыки Христа нашего бога, чтоб шутить за столом у тебя, государя, да не ведаю, мне за мое окаянство видат ли то: аще не бог да не ты поможешь - ино некому. Да в твоей ж государеве грамоте написано, кое ты пожалуешь выменишь мене, холопа своего, и мне, приехав к Москве да по своему увечью лежать, - ино мы, холопи, бога молим, чтобы нам за бога и за тебя, государя, и за твои царевичи, а за наши государи, голова положити: то наша надежа и от бога без греха, а ныне в чом бог да ты, государь, поставишь. А яз, холоп твой, не у браги увечья добыл ни с печи убился, да в чом бог да ты, государь, поставишь. А величество, государь, што мне памятоват? - Не твоя б государскоя милость, и яз бы што за человек? Ты, государь, аки бог - и мала и велика чинишь. И царю есми сказывал: "Яз молодой человек". А Дивея, государь, яз за себя не суливал, хотя б и по моей мене была мена, и яз бы так молвил: кое даст государь, за меня мену, то, государь, в божие воле да в твоей государеве. А писал, государь, яз холоп твой, о Дивее того для, чтобы тебе, государю, известно было царево умышление, при послах; и он мурзу прислал да велел был мне, холопу твоему, писати и приказывати о чем ум весть не подъимет, а про Дивея молвил: "Велел был царь тебе о Дивее писати; а ныне Дивей царю не нужен: у Дивея три сыны и меншой Дивей лутчи - вот послы их знают". И яз, холоп твой, говорил сколко бог вразумил: милостивый государь, спроси послов, как ся что деяло, а Нагай толмачил. Да как, государь, отпустя послов, а меня, холопа твоего, велел повести в село в то ж, где яз тогда сидел, да как против царева двора, и царь выслал Зелдала-агу с саблею да и с чернилы и з бумагою да говорил тогды так: "Пиши о Дивее: царь велел тебе говорити: толко не станешь писать, и тебе уж же быти кажнену; то уже ты меж нас ссору чинишь; а толко напишешь, а брат нашь, а вашь государь, так учинит, Дивея нам даст, а тебя к себе возмет - ино меж нас и доброе дело сстанетца". И яз, холоп твой, о том плакал и бил челом и под саблю ложился, а говорил: "Коли царю надобен Дивей, и царь о нем о чом сам не пишет? А мне как холопу писати ко государю о таком великом деле: яз волоса Дивеева не стоен". И он, государь, опять ко царю ходил да вышедши молвил так: "Царь тебе велел говорити: не станешь писати, и тебе уж жо быти кажнену. И ты, которое любишь: то ли, кое уж жо умерети, или то, кое меж нас будет доброе дело? А мне о том писати сором потому, кое ево у меня ис полку взяли; яз потому перед послы не велел о том говорити". И толко б не было такова слова, и яз бы не дерзнул так писати для своеи головы, хотя б и умерети. А то, государь, яз, холоп твой, писал для того, кое бы тебе, государю, было известно царево умышление, а не для того, кое бы ты, государь, дал за меня Дивея; хоти б, государь, яз, холоп твой, сам того не разумел, и яз то помню: которые из Литвы сулили за себе мену, ино каково с им ставало. А о своей голове яз, холоп твой, тебе государю, бил челом, чтобы ты государь, милость показал, промыслил моею бедною головою, как тебе, государю, бог известит для кристьянские веры, а не для того, кое бы за мене Дивея дал. Да ко мне ж, холопу твоему, писано: толко стану на кристьянство за гордость - ино мне Христос противник. Ино мне, холопу твоему, то ли видети, кое от тебя, от государя, писано жестоко и милостиво да так учинить: ино дана душа богу да тебе, государю, да твоим царевичам, а нашим государем, а буди воля божия да твоя государева отныне и до века, да и сподобил бы бог умерети за вас, государей. Да ещо вдунул душу бог в мертвеное тело, ино бы, государь, и на конец показати прямая службишко. Да покажи милость бедному своему полонянику и богомольцу, пришли милостыню, не дай умерети з голоду, а хлеб дорог - по три тысячи батман - да и не добудут купити, а животина вымерла и лошади повымерли и мертвова ести не добудут. А сижю в пустом городе в кадомах - выработат нельзя и не у кого. А твое государево жалованье - и яз долг платил, а иное кое чего для отдал добра для. А царь мало кормит; а взять, государь, есть кому, а кормит некому; толко б не твоя государева милость, ино умерети з голоду и с наготы. А тогды потому, милостивый государь, писмо писано неисправно: яз был тогды при смерти, а не писать яз, холоп твой, не смел такова слова. А в милости и во всем ты, государь, волен: яз ведь, холоп твой, телом ныне в Крыму у крымского царя сижю, а душею у бога да у тебя, государя, и мне что слыша, как тово не писати? А в том волен бог да ты, государь: делаешь так, как угодно богу да тебе, государю. А ныне вести х тебе, ко государю, потому не писал - скажет тебе, государю, Иван Мясоедов; а преж того есми послал к тебе, ко государю, две грамоты сего лета о Вознесеньеве дни, а третюю грамоту - о Покрове. А вперед, государь, надеюс на милость божию, кое ты государь, безвестен не будешь, хотя мне и умерети за бога да за, тебя, государя, и за твоих царевичей. И мне то не страшит, а страшно мне твоя государева опала. И яз, холоп твой, о том тебе, государю, плачюсь, чтоб ты милость показал свой царской сыск учинил то ся как деяло и чего для: хоти мне, холопу, и умерети случитца, ино бы тебе, государю, известно было в правду.

ПИСЬМО ИВАНА ГРОЗНОГО ВАСИЛИЮ ГРЯЗНОМУ

     От царя и Великого князя Ивана Васильевича всея Руси Василию Григорьевичу Грязному-Ильину

     Писал ты, что за грехи взяли тебя в плен  ; так надо было Васюшка, без пути средь крымских улусов не разъезжать; а уж как заехал, надо было не по-объездному спать: ты думал, что в объезд приехал с собаками и зайцами, а крымцы самого тебя к седлу и привязали. Или ты думал, что и в Крыму можно так же, как у меня, стоя за кушаньем, шутить? Крымцы так не спят, как вы, да вас, неженок, умеют ловить; они не говорят, дойдя до чужой земли: «Пора домой!» Если бы крымцы были такими бабами, как вы, то им бы и за рекой не бывать, не только что в Москве  .

     Ты объявил себя великим человеком, так ведь это за грехи мои случилось (и нам это как утаить?), что отца нашего и наши князья и бояре нам стали изменять, и мы вас, холопов, приближали  , желая от вас службы и правды. А вспомнил бы ты свое и отца своего величие в Алексине: такие там в станицах езжали, а ты в станице у Пенинского  был чуть ли не в охотниках с собаками, а предки твои у ростовских архиепископов служили. И мы не запираемся, что ты у нас в приближенье был; и ради приближенья твоего тысячи две рублей дадим, а до сих пор такие и по пятьдесят рублей бывали, а сто тысяч выкупа ни за кого, кроме государей, не берут, и не дают такого выкупа ни за кого, кроме государей. А если б ты объявил себя маленьким человеком, за то тебя бы в обмен Дивея  не просили. Про Дивея хоть хан и говорит, что он человек маленький, да не хочет взять за тебя ста тысяч рублей вместо Дивея: Дивей ему ста тысяч рублей дороже; за сына Дивеева он дочь свою выдал; а нагайский князь и мурзы — все ему братья; у Дивея своих таких полно было, как ты, Вася. Кроме князя Семена Пункова не на кого было бы менять Дивея; разве что, если бы надо было доставать князя Михаила Васильевича Глинского  , можно было его выменять; а в нынешне время некого на Дивея менять. Тебе, выйдя из плена, столько не привести татар и не захватить, сколько Дивей христиан пленит. И тебя ведь на Дивея выменять не на пользу христианству, во вред ему: ты один свободен будешь, да приехав из-за своего увечья лежать станешь, а Дивей, приехав, станет воевать, да несколько сот христиан получше тебя пленит. Какая в этом будет польза?

     Если ты оценил себя выше меры и обещал за себя мену выше своей стоимости, как же можно дать за тебя такой выкуп? Мерить такой неправильной мерой — значит не пособить христианству, а разорить христианство. А если будет мена или выкуп по твоей мере, и мы тебя тогда пожалуем. Если же из гордости ты станешь против христианства, тогда Христос тебе противник!